что это дворец Лон Нола[12] в Камбодже. Меня только мучала мысль, как все это возможно, если он лежал разбитый параличом. А потом еще обнаружился припаркованный жилой вагончик семейства Рихтхоферов, мужчина рядом – Д. Г. Лоуренс[13]. На сиденье в кабине лежащие дети, девочка, одиннадцати лет, и десятилетний мальчик. Родители спали сзади; дети встают и идут по нужде. И тут бесшумно подкатила военная машина, возглавлявшая странную колонну, которую никому нельзя было видеть. Детей никто не заметил, потому что они стояли в тени кустов. Колонна состояла из раненых, которых несли на носилках, но раненые были настолько изуродованы, что показывать их населению было лишним. Сопровождали раненых медсестры, которые высоко держали бутыли с жидкостью для капельниц, и все раненые были по цепочке связаны друг с другом. Жидкость перетекала в одно тело, а от него к другому. Во время транспортировки один из раненых умирает, а камбоджийская медсестра этот момент проспала. Когда это обнаруживается, она получает выволочку, потому что через мертвое тело жидкость проходить не может, и вся цепочка за умершим переносится всухую. Потом появился биплан древней конструкции, но он летел так точно, что смог поднять крылом носовой платок с земли. Вместе с Фароки[14] мы добыли напалм и произвели эксперимент под открытым небом возле свалки, нам это было нужно для демонстрации ужаса. Нас застукали, но мы от всего отпирались. Я услышал ворон, вскочил с кровати, распахнул окно, над городом, почти еще в потемках, летали одни сплошные вороны. От снега все белым-бело, город весь заметен снегом. А утро явилось из черноты, и это не сон. Большой универмаг еще не открылся, но продавец уж вынес лошадку-качалку с тележкой и подключил ее к электричеству. Повсюду владельцы магазинов чистят лопатами тротуар.
Глубокий снег за Пфеффингеном; по лесному склону вода стекает с моей скоростью на дорогу маленькими неглубокими ручейками, по которым идут странно пульсирующие волны, тут посыпали солью. Какая-то машина скатилась с дороги по небольшому откосу и остановилась ровно у одиноко стоящей яблони. Молодые люди и несколько крестьян решили, что, может быть, удастся выкатить машину задом, но это оказалось не в человеческих силах. Мы символически потолкали ее, и всё.
Решил пойти через Бургфельден, а не через Цилльхаузен. Падает снег, крупные хлопья, но ветра нет, так что терпеть можно. Вверх по склону до Бургфельдена, все становится совершенно сказочным, огромные буки сомкнулись в купол, повсюду снег и пустынно. Два старика-крестьянина угостили меня лимонадом, потому что единственная корова сегодня не дала молока. Принял решение идти по тропинке в Шальксбург. Какая дорога! Сначала по колено в снегу, тропинки не видно, через поле, потом все стало как-то сужаться, дорогу теперь можно разглядеть. Следы диких животных. Деревья и кусты выглядят совершенно нереально, даже самые тонюсенькие веточки облеплены пушистым снегом. Дымка рассеивается, и открывается вид на серую и черную деревню где-то в самом низу. Затем крутой спуск через лес в направлении Фроммерна. Внизу становится сыро, снега почти нет, вылезает противная, холодная, мокрая трава. Балинген, Фроммерн, унылое уродство по сравнению с дорогой по холмам. Росванген, передышка на автобусной остановке. Мимо проходит ребенок с молочным бидоном в руках и смотрит на меня прямым испытующим взглядом, так что я не выдерживаю и отвожу глаза.
Потом снег, снег, снег с дождем, снежный дождь, я проклинаю творение. К чему все это? Я настолько промок, что обхожу стороной людей на раскисших полях, чтобы не смотреть им в лицо. Мне стыдно заходить в деревни. Встречаясь с детьми, я стараюсь придать своему лицу такое выражение, как будто я местный. В лесу на вырубке я взломал вагончик лесорубов. Пива не обнаружилось, только беспорядок, пластмассовые шлемы, защитные очки, морилка в больших количествах, разлитая по канистрам, так что я открыл окно, чтобы можно было продохнуть, спать тут будет невозможно, слишком тесно.
Тайфлинген – Пфеффинген – Шальксбург – Дюррванген – Фроммерн – Росванген – Доттерсхаузен – Дорметтинген – Даутмерген – Тюбинген – Гёслинген – Ирстинген – Тальхаузен – Херренциммерн – Бёзинген. Время от времени я выворачиваю наружу карманы куртки и отжимаю их как тряпки. В Ирстингене в гостинице справляли свадьбу. Серое, и черное, и разметанные облака покрыли собой землю. Мокрый снег лежит на полях, надвигается темнота, вокруг все пустынно, ни деревни, ни человека, никакого пристанища. На постоялом дворе в Херренциммерне как будто сдаются комнаты, во всем заведении внизу занят только стол для завсегдатаев, а так все пусто. За барной стойкой прыщавая бледная личность приблизительно моего возраста. Я спросил его, можно ли тут переночевать, а он для начала смерил меня взглядом с головы до ног. Он порезался, когда брился утром; он настолько прыщавый, что я из вежливости смотрю ему только на руки. Нужно спросить, сказал он, чтобы иметь возможность, выйдя за дверь, уже не скрывать неприятного впечатления, которое я произвел на него. Все занято, сказал он, вернувшись, притом что гостиница была пуста. Завсегдатаи, похоже, приняли его сторону в вопросе, стоит ли давать такому комнату; кто его знает, есть ли у него еще деньги, написано на одном туповатом лице. Я слишком промок, чтобы придумать какой-нибудь выход.
В Бёзингене меня взяли в частный дом две женщины, мать и дочь, они сразу прониклись ко мне сочувствием, и это было приятно. Я получил мятный чай, яичницу-глазунью и горячую ванну. По телевизору в прогнозе погоды сказали, что завтра должно стать лучше. Мать работает на дому, шьет розовые бюстгальтеры, целая гора этих изделий громоздится в кухне, я хотел подсесть к ней, понаблюдать, но слишком устал для этого.
По дороге я поднял с земли обрывок бумаги, это серединка страницы из журнала с жестким порно, которую кто-то разодрал на полоски. Я пытаюсь дополнить недостающие детали, чтобы представить себе, как могла выглядеть вся картинка, откуда тут, к примеру, появилась рука, откуда переплетенные конечности. Бросается в глаза, что на женщинах, хотя они и голые, огромное количество дешевых украшений. Одна из женщин блондинка, у одного из мужчин плохие ногти, а так больше ничего не разглядеть, кроме фрагментов гениталий.
Воскресенье, 1.12
За окном мяучит почти беззубая кошка, на улице сумрачно и дождливо. Сегодня первый сочельник[15], и почти через три дня я могу уже быть на Рейне.
Впервые было немного солнца, я подумал, что мне от этого станет хорошо, но тут рядом со мной обнаружилась моя тень, часто она была передо мной, потому что я шел на запад. В полдень она, моя тень, вертелась у меня
