того как я проложил по краю башмака поролоновую прокладку и стал с осторожностью завязывать шнурки. Мне нужно будет сегодня постирать рубашку и футболку, от них так пахнет мной, что я застегиваю куртку, когда оказываюсь среди людей. Потребление жидкости у меня на высоте: сегодня выпил два литра молока, съел фунт мандаринов, но уже скоро почувствовал такую жажду, что слюна стала клейкой, густой и снежно-белой. Приближаясь к людям, я отираю уголки рта, потому что мне кажется, будто у меня там скопилась пена. Я плюнул в реку Илль, и мой плевок поплыл как застывшая снежинка. Жажда настолько велика, что я думаю обо всем исключительно в перспективе воды: вот там, за поворотом, хутор, наверняка у них есть колодец, почему это заведение сегодня, во вторник, закрыто, когда мне так нужно выпить пива или колы. Сегодня вечером обязательно постираю свою футболку, это футболка, в которой Нубер[23] из Оффенбахского клуба выступал в своем последнем матче. Может быть, я пойду вдоль реки Аубе, где-то я слышал, что Аубе – хорошая река. Юмор местного населения проистекает от тысячелетней оседлости. Мне кажется, пожалуй, оно и лучше, что Эльзас отошел к Франции.
Куча мусора на равнине не выходит у меня из головы; я увидел ее издалека и ускорил шаг, а потом помчался так, как будто на меня напал смертельный страх, потому что мне не хотелось, чтобы меня в довершение ко всему обогнала машина, пока я не добрался до свалки. Запыхавшись от этой гонки, я добрался до кучи, и мне понадобилось еще много времени, чтобы прийти в себя, хотя первая машина, обогнавшая меня, появилась лишь несколько минут спустя, после того как я уже был тут. Рядом была канава с грязной холодной водой, а в канаве – разбитая машина, двери, капот, багажник, всё нараспашку. Вода доставала до окон, мотора не было. Мне попадается много мышей. Мы все давно утратили всякой представление о том, сколько мышей вообще живет на свете, невообразимо. Мыши тихонько шуршат в прибитой траве. Только тот, кто идет пешком, видит мышей. На полях, там, где уже лежал снег, они прорыли себе ходы между травой и снегом; теперь же, когда снег стаял, можно увидеть их извилистые следы. С мышами можно подружиться.
В одной деревне, перед Штоцхаймом, я сидел на ступенях церкви, ноги устали, и тревога терзала сердце, и тут, в школе, которая была совсем рядом, отворилось окно, какой-то ребенок открыл его изнутри по чьему-то приказу, и оттуда я услышал, как кричит учительница с детьми, так громко, что мне не захотелось, чтобы кто-нибудь заметил сидящего под окном свидетеля этого чудовищного крика. Я ушел, хотя еле передвигал ноги. Я пошел в сторону огня, передо мной все время стоял пылающей стеной огонь. Это был огонь холода, огонь, приносящий с собой холод, а не жар, огонь, который заставляет воду сразу превращаться в лед. По воле огненной мысли о льде тут же, со скоростью мысли, возникает лед. Именно так образовалась Сибирь, а северное сияние – последние отблески этого. Вот такое объяснение. Определенные радиосигналы подтверждают это, особенно звуки в паузах. И окончание телевизионной трансляции, когда остаются только шуршание и танцующие точки, означает то же самое. Теперь главное – расставить пепельницы по местам и не сдавать позиции! Мужчины говорят об охоте. Официантка вытирает столовые приборы. На тарелках нарисована церковь, слева к ней ведет дорога, по дороге совершенно спокойно идет женщина в национальной одежде, рядом с ней, уже повернувшись спиной ко мне, девочка. Я исчезаю вместе с ними в церкви. В уголке, за столом, какой-то ребенок делает домашнее задание, и часто слышится название пива – «Мутцигское»[24]. Хозяин несколько дней назад повредил себе большой палец топором.
Среда, 4.12
Безупречное, ясное, прохладное утро. Равнина вся в дымке, но за ней повсюду слышна жизнь. Передо мною горы во всей красе, легкий туман, а сквозь него проглядывает бесцветная тень луны, она видна наполовину, напротив солнца. Я иду по прямой между солнцем и луной, в этом есть что-то возвышенное. Виноградники, воробьи, все такое свежее. Ночь выдалась дурная, с трех часов без сна, зато утром порадовали башмаки, нигде ничего не жало, и ноги были в порядке. Холодный дым от фабрики тихо поднимается вертикально вверх. Слышу ли я ворон? Да, а еще собак.
Миттельбергхайм, Андлау. Вокруг совершеннейший мир, дымка, работа; в Андлау маленький рынок. Я пристраиваюсь отдохнуть у каменного колодца, какого я в жизни своей не видывал. Виноделие здесь – основа основ и источник сопротивляемости всех этих местечек. В церкви в Андлау поющий священник отправляет мессу, вокруг него сгруппировался детский хор, кроме них на службе только пожилые женщины. Снаружи осмотрел фриз: типичные гротескные романские фигуры. На окраине городка летние домики, все закрытые и запертые. Взломать их довольно просто. Несколько обмелевших рыбных прудов, почти безжизненных. Пруды заросли травой и кое-где кустами. Дорога идет вдоль ручья наверх.
Идеальное утро; в идеальном согласии с самим собой я бодро поднимаюсь в гору. Неотступные мысли о полете на лыжах придают мне парящую легкость. Повсюду мед, ульи и по всей долине заколоченные летние домики. Я выбрал себе самый красивый и обдумал, не стоит ли мне взломать его прямо сейчас и остаться тут на день, но идти так приятно, что я решил двигаться дальше. Впервые я даже не обращал внимания на то, что иду, до самого леса на вершине горы я шагал, погруженный в мысли. В воздухе идеальная свежесть и ясность, выше лежит немного снега. Мандарины приводят меня в эйфорический восторг.
Кройцвег. Отсюда дорога почти без разметки. Вокруг одни сплошные просеки и костры с синеватым дымом, разведенные лесорубами. Все еще свежо, и на траве утренняя роса. Пока почти нет машин и только половина домов обитаема. Черная волчья собака с желтыми глазами неотрывно смотрела мне вслед. Когда за моей спиной зашуршали опавшие листья, я понял: это собака, хотя она была на цепи. Весь день совершенное одиночество. Ясный ветер играет шуршащими листьями в верхушках деревьев, видно далеко вперед. Сезон, в котором нет больше ничего земного. Большие летучие ящерицы, бесшумно пролетая над моей головой, оставляют по себе следы, которые тянутся прямо на запад, они летят в направлении Парижа, и мои мысли летят вместе с ними. Как много собак, из машины их не замечаешь, а еще запахи от костров, вздыхающие деревья. Очищенный от коры ствол дерева сочится водой, моя скукожившаяся тень снова долго вертится у меня под
