Здание полицейского участка Кингсмаркхэма построено было около пятнадцати лет назад. Консервативным горожанам совершенно не понравилась белая коробка с плоской крышей и окнами во всю стену. Но за прошедшие годы березы и лабурнум, посаженные рядом, разрослись и скрыли суровое строение. Кабинет Вексфорда находился на третьем этаже. На стенах, выкрашенных ярко-желтой краской, напоминавшей о лютиках, висели кое-какие карты и красочный календарь с видами Сассекса; на полу лежал новый голубой ковер. Темно-красный палисандровый стол был его собственным, а не принадлежал полицейскому участку. Из широкого окна прекрасно была видна Хай-стрит: мешанина крыш, а за ними – зеленые холмы. Наступило утро пятницы, 10 августа. Кондиционер был выключен, окно распахнуто настежь.
Следовало ожидать очередной чудесный летний денек, обещанный предыдущей ночью чистым звездным небом и яркой луной. Утром Вексфорд только забежал в свой кабинет и сразу же отправился в стовертонскую больницу. Оказалось, после того, как он ушел, ему принесли одежду, бывшую на Роде Комфри в ночь убийства, и оставили пакет на столе. Вексфорд положил рядом первые выпуски вечерних газет, которые только что купил. Старые девы, пусть даже зарезанные, не интересовали газетчиков: убийству уделили каких-нибудь пару абзацев, причем даже не на первой полосе. Солнце еще не добралось до его кабинета, так что Вексфорд сел у окна в холодке и стал обдумывать то, что удалось узнать.
Итак, Джеймс Альберт Комфри. Зайдя утром в палату, инспектор обнаружил, что кровать старика завешена пологом из цветастого набивного ситца. Руки больного, заскорузлые и узловатые, похожие на крабов, беспрестанно двигались по простыне, время от времени принимаясь теребить красное шерстяное одеяло, потом возвращались обратно к простыне, но лишь для того, чтобы через минуту вновь начать свое бесконечное путешествие. Рот старика был открыт, он хрипло дышал. Его прежде жесткое и решительное лицо сейчас словно оплыло. Вексфорд заметил, что дочь была на него похожа: тот же большой нос, длинная верхняя губа и массивный подбородок.
– Как я и обещала, я рассказала ему о случившемся, но он ничего не понял, – процедила сестра Линч. – Он уже почти ничего не понимает.
– Мистер Комфри, – позвал Вексфорд, склонившись к больному.
– Он вас все равно не слышит, так что поберегите дыхание.
– Хорошо, тогда я бы хотел осмотреть его шкафчик.
– Боюсь, я не могу вам этого позволить, – запротестовала медсестра.
– У меня есть ордер на обыск в его доме. – Вексфорд начал терять терпение. – Вы думаете, мне не выдадут еще один?
– А вы не задумываетесь, что станет со мной, если пациент придет в себя?
– Считаете, он засыплет жалобами руководство больницы?
И, не теряя больше времени на препирательства, Вексфорд открыл нижнее отделение шкафчика. Там не оказалось ничего, за исключением пары тапочек и свернутого халата. Желчная ирландка не спускала с него глаз, пока он перетряхивал халат и шарил по его карманам, которые оказались пусты. Вексфорд аккуратно свернул красный махровый халат с белой вышивкой «Стовертонский госпиталь». Тоже мне, вмешательство в личную жизнь. Похоже, у Джеймса Комфри здесь не было ничего, принадлежащего лично ему. Впрочем, это оказалось не совсем так. В верхнем ящике обнаружилась пластмассовая коробочка со вставной челюстью и очки. Невозможно было представить, что у такого типа, как Комфри, имелась записная книжка. И действительно, в шкафчике ничего больше не нашлось, кроме скомканной бумажной салфетки.
Из больницы Вексфорд ушел в недоумении и растерянности. Наверное, они найдут ее адрес в доме у старика. А если и там его не будет? Тогда, вполне возможно, что статьи в газетах, пусть и краткие, привлекут внимание друзей, служащих или работодателей, то есть тех, кто может заметить ее отсутствие. Он посмотрел на пакет с одеждой. Похоже, ему предстоит целый день копаться в чужих вещах, раскрывая секреты и проникая в альковные тайны.
Одежда Роды Комфри – ее платье, пиджак, туфли и белье – была самой непримечательной и недорогой, какую только могла носить женщина среднего возраста, сохранившая пристрастие к ярким цветам и легкомысленным аксессуарам. Туфли слегка деформированы, – по-видимому, у Роды было плоскостопие. Ни платье, ни белье духами не пахли. Вексфорд осмотрел этикетки, но по ним можно было заключить, что туфли куплены в одном из сетевых магазинов, чье название последние четверть века у всех на устах, а одежда, скорее всего, куплена в одном из многочисленных торговых центров на Оксфорд-стрит или Найтбридж.
В дверь постучали. Это был доктор Леонард Крокер.
– Ну, как дела? – беззаботно поинтересовался тот.
Они дружили всю свою жизнь, еще со школы, когда Леонард Крокер ходил в первый класс, а Реджинальд Вексфорд – в шестой. Обязанность Реджа, которую он тогда люто ненавидел, заключалась в сопровождении проказливого малявки домой, на улицу Помфрет, где в соседнем с Вексфордами доме жила его семья. С тех пор они оба несколько подросли, но Крокер остался таким же шалопаем, как в детстве. Вот только сегодня Вексфорду было не до шуток.
– А сам ты как думаешь? – буркнул он. – Попробуй угадать.
Крокер обошел вокруг стола и взял одну туфлю.
– Старик – мой пациент, ты в курсе?
– Нет, я этого не знал. Надеюсь, ты заявился не для того, чтобы напустить туману? Слышал я уже эти твои глупости: «тайны исповеди», «врач – это все равно что священник» и прочую подобную чушь.
Крокер не обратил на его ворчание никакого внимания.
– Старый Комфри приходил ко мне каждый четверг. Перед тем как сломать бедро, он был совершенно здоров, так, лишь небольшие возрастные проблемы. Приходил больше поболтать, как все старики. Я подумал, что тебе это может быть интересно.
– Ну, если это действительно интересно.
– Он всегда говорил о своей дочери, а ведь это ее убили. Жаловался на то, что после смерти матери она его бросила, не хотела за ним ухаживать, что приезжала раз в год. Только об этом и твердил. И знаешь, как он обо всем этом говорил?
– Больней, чем быть укушенным змеей, иметь неблагодарного ребенка?
Доктор приподнял бровь.
– Отлично сказано, хотя и не в стиле старины Комфри. Где-то я уже это слышал.
– Еще б ты не слышал, – усмехнулся полицейский. – Но не будем углубляться в семейные дрязги короля Лира. Значит, ты наверняка знаешь, где жила эта неблагодарная дочь?
– В Лондоне.
– Да неужели?! Если мне еще кто-нибудь это скажет, ей-богу, посажу за мелкое хулиганство. Хочешь сказать, что и ты не в курсе ее лондонского адреса? Лен, этому твоему старикану восемьдесят пять. Представь: тебя вызывают к нему, а он на пороге смерти. И как ты собирался связаться с его дочерью?
– Да не был он ни на каком пороге смерти! Сейчас люди вот так просто не умирают, Редж. Они болеют, потом ложатся в больницу. Подавляющее большинство людей нынче умирает в больницах. Ну а пока длилась бы вся эта канитель, мы бы и выяснили ее адрес.
– А вот не выяснили! – рявкнул Вексфорд. – В больнице ее адреса нет. Ну что скажешь теперь? А мне он необходим позарез.
– Наверняка ты его обнаружишь в доме старого Комфри, – отмахнулся Крокер.
– Будем надеяться. Я как раз сейчас туда отправляюсь.
Доктор соскочил со стола, на котором сидел. Сейчас он до ужаса напоминал того мальчишку, с которым они вместе учились в школе.
– А можно мне поехать с тобой? – с энтузиазмом попросил он.
– Почему нет? Только если пообещаешь никуда там не соваться и не крутиться у меня под ногами.
– Ну, спасибо тебе, друг – сказал Крокер, делая вид, что обиделся. – А тебе известно, что, судя по опросам общественного мнения, терапевты являются самыми уважаемыми людьми?
– Да уж, догадываюсь, что не копы, – ответил Вексфорд.
Глава 4
Как и ожидал инспектор, весь дом Джеймса Комфри пропах старостью, смесью запахов немытого человеческого тела, вареной капусты и камфоры.
– Интересно, чем питалась моль до того, как люди начали делать шерстяную одежду?
– Наверное, овцами, – пошутил Крокер.
– Думаешь, у овец в шерсти водится моль?
– Бог его знает. Ну и дыра, я тебе доложу!
Они обыскали ящики комодов и столов в двух комнатах на первом этаже, обнаружив целый набор всякого хлама: поломанные ручки и карандаши, бутылочки с засохшими чернилами, лейкопластыри, стеклянные баночки с булавками, горелыми спичками, гвоздями, гайками, болтами и винтиками вперемешку, множество самых разных ключей, пару грязных дырявых носков, старые монетки в один и три пенни, куски проволоки, сломанные часы, стеклянные шарики, горошины, штепсели, крышки из-под молочных бутылок, жестянку, всю перемазанную засохшей голубой краской, очевидно, той самой, которой была выкрашена входная дверь, карточки из сигаретных пачек, крючки для картин и древний поредевший помазок.
