Проповедники и толмачи повеселели.
После беседы Сеченов повел всех в кремлевский сад над Волгой. Усадил их за приготовленный ранее стол среди яблонь, пригласив приступить к священной трапезе под открытыми небесами, в добром согласии и единении между собою и в близости кремлевских святынь.
Нижегородские иноки и бывшие келейники прежнего епископа, попрятавшись за кусты, завистливо наблюдали, как "казанские ханы" (так прозвали они приближенных нового епископа) вкушают вино вместе с его преосвященством и весело любуются красотами матушки-Волги. Келейники втайне осуждали своего бывшего духовного отца и пастыря за его безутешное богомолье, за его бескорыстную преданность христовой церкви. Не так архиерействовал старик, как надо бы! Чего уж тут вздыхать и веригами бренчать? Середа да пятница человеку не указчица. Вон умные-то люди греха не боятся: грех под лавку, а сами на лавку, бражничают, сидят, да еще вместе с архиереем... Э-эх, господи, господи!.. Кого уж ты захочешь наказать, у того разум отымешь!
Вздыхали, шепотком судили-рядили, - между прочим, и облизывались, разгоревшимися глазами наблюдая за "казанскими ханами", поедавшими жареную рыбу и кашу овсяную, и в ужасе думали: что-то теперь будет с ними, кремлевскими иноками, рабами бывшего епископа, с нижегородскими богомольцами, с крестьянами и особенно - с инородцами?! Признаки грозные... Уж не питиримовские ли времена вновь возвращаются?! Э-эх, э-эх!
III
Наиболее ретивым из нижегородских помещиков, хлопотавших об отставке епископа Иоанна, был владетель усадьбы Рыхловка на Кудьме-реке полупромышленник, полудворянин Филипп Павлович Рыхловский.
В 1724 году самим Петром Первым за успехи в промыслах ему пожалована была земля на реке Суре (земля, отторгнутая у чувашей). Двадцать лет спустя, особым указом императрицы Елизаветы Петровны за участие в свержении с российского престола младенца Иоанна VI Антоновича и его матери Анны Леопольдовны Брауншвейгской, была пожалована земля на реке Кудьме сыну его Петру Рыхловскому, произведенному в числе некоторых солдат гвардии Преображенского полка в офицерский чин и дворянское достоинство.
Филипп Павлович немедленно же обменялся своею сурскою землей с одним дворянином на угодье при Кудьме-реке. Тем самым он избавился от чувашей, с которыми жил в постоянной вражде. Он соединил оба жалованные угодья в единую вотчину Рыхловку. Но... уйдя от чувашей, он попал в соседство к мордве.
Недалеко от Рыхловки находилось село Терюшево. Село большое, шумное, слывшее "столицею" терюханской мордвы, расположенное на богатых землях обширнейшей вотчины царевича Грузинского Бакара Вахтангеевича. Жители Терюшева, осведомленные чувашами о разных "подвигах" Рыхловского на реке Суре, встретили нового своего соседа не особенно приветливо. Не прошло и полгода, как Филипп Павлович подал нижегородскому губернатору, князю Друцкому, жалобу на "распущенность и озорство терюханской мордвы". (Мордва, узнав об этом, послала Друцкому свою челобитную, обвиняя Рыхловского в "каменносердечии".)
Первым виновником "распущенности" мордвы Рыхловский считал епископа Иоанна, вторым - управляющего землями царевича Грузинского князя Мельхиседека Баратаева.
"В оной вотчине, - писал Рыхловский губернатору, - господствует великое попустительство. Нет никакого смотрения за крепостною мордвою, ибо сам Бакар Вахтангеевич круглый год живет при дворе ее величества в Санкт-Петербурге, а землею его управляет человек не русский, кавказец, князь Баратаев. Будучи иноплеменником, склонен он не к русским людям, а к иноплеменникам же..." (На это место своего письма Рыхловский особенно настойчиво напирал, считая, что в дни наступившего гонения на немцев упрек в иноплеменности может принести ему большую выгоду.) Филипп Павлович доносил на "изрядную щедрость к крепостной мордве" князя Баратаева, причиняющую убытки не только соседям-помещикам, но и самому владельцу вотчины царевичу Бакару, которому Рыхловский также написал донос, думая, что царевич рассердится на своего управляющего и прогонит его вон из усадьбы. В письме к царевичу он обвинял князя Баратаева в непомерной гордости, закончив письмо словами: "гордость человеческая бывает причиною гибели других".
Вот почему в тот день, когда Рыхловский узнал о прибытии в Нижний епископа Димитрия Сеченова, известного ему дотоле сурового гонителя иноверцев, прославившегося по всей Волге своей новокрещенской конторой, он решил немедленно же ехать в Нижний повидаться с новым епископом и все ему по душам рассказать, прося защиты и покровительства в борьбе с терюханской мордвой.
Рыхловский убежден был, что сила на его стороне, ибо ему было хорошо известно отношение царицы к крепостным крестьянам. В июле 1742 года, еще только вступив на престол, новая царица уже взялась за крестьян, издав указ о том, чтобы "крестьяне от помещиков своих не бегали и о записке в военную службу не просили. Если же вздумают они уйти от помещиков, то несут жестокое наказание: биты будут кнутом и сосланы будут в работы вечно"... Выходило: насчет крепостных крестьян можно не беспокоиться. Дело ясное, но ведь у многих вотчинников кое-что имеется и в городе. Царица весьма поощряла предприимчивость помещиков.
Филипп Павлович и его соседи дворяне, как и другие российские помещики, значительно расширили теперь свое полеводство, сбывая в Нижнем хлеб и прочее зерно. Наибольшее место в полях они старались теперь уделить льну и конопле, а на Суре усердно сводили леса, сбывая опять-таки все в городе. Кое-кто даже открыл у себя полотняные, парусные, суконные и стекольные заводы.
Филипп Павлович, разумеется, и тут пошел впереди всех. Чтобы далеко не возить свой хлеб для продажи и не расходовать на это излишних денег, он открыл у себя в вотчине два винокуренных завода (монахи соседнего Оранского монастыря надоумили). Царица Елизавета, не сочувствуя дворянам, уезжавшим из своих усадеб, поощряла оседлое дворянство. За ним именно и была закреплена теперь монополия винокурения. Как же Филиппу Павловичу после этого сидеть сложа руки? Какой другой товар найдешь на Руси, который бы такой большой спрос имел, как вино? В городе у него тоже было кое-что. Еще с петровских времен держал Филипп Павлович в Кунавине близ Нижнего железный завод. А живя на Суре, открыл в Нижнем и меховой лабаз. Скупал у охотников-чувашей, черемисов и мордвы шкурки лесных зверей и выделывал меха. Но и тут нашлись у него враги, которые мешали его нижегородским делам: немец Штейн и некрещеный еврей Гринберг.
Штейн - с давнего времени большая помеха Филиппу Павловичу в его слесарно-кузнечном заводском промысле, Гринберг - в меховой торговле. Прошлым летом Гринберг забил своею торговлею Рыхловского на Макарьевской ярмарке и получил прибыль значительно большую, нежели он, Рыхловский, и больше внимания заслужил со стороны приезжих купцов. Это ли не обидно? Он, раб божий Филипп, человек православного вероисповедания, бывший первой гильдии персона, ныне дворянин, отмеченный некогда самим Петром, подарившим ему землю на реке Суре за успехи в овчарном производстве, он русский, исконный купец - остался в хвосте у еврея! Допустимо ли это? Но и этого мало. Крестьяне села Мурашкина навезли ему, еврею, для продажи в прошлом году целые воза рукавиц, тулупов и шапок, и казна все это купила у еврея по весьма выгодной цене, обойдя его, Рыхловского, и носятся слухи, что губернатор Друцкой по неизвестной причине покровительствует Гринбергу. (Может быть, пользуется от него тайными приношениями? Кто знает?!) Мордва и чуваши, как назло, тоже только Гринбергу и тащат звериные шкуры.
Все это не давало покоя Филиппу Павловичу.
Теперь он задумал действовать решительнее: настали удобные для него времена. Димитрий Сеченов может помочь.
"Дай господи здоровья ее императорскому величеству! - ликовал в душе Филипп Павлович. - Дело ясное: на престол вступила настоящая, истинно русская царица, дочь великого Петра, поднявшая скипетр свой на изгнание и истребление немцев".
Об этом Рыхловский разузнал точно. Немцы отгосподствовали. Конец им! Бьют их теперь в Питере и в остроги сажают. Так и надо! Долой окаянных! О, если бы прижать теперь кстати и всех других, всяческих кровей иноверцев!.. О, как ненавидел Рыхловский меховщика еврея Гринберга! Как он презирал мордовскую орду и всех чувашских умников, досаждавших ему на Суре и считавших его захватчиком их земель!
"Дикари! Сидели бы там и молчали, язычники проклятые! Питирима бы на вас наслать! Живо бы он окрестил вас всех до единого; привел бы к христианскому повиновению! А если губернатор заартачится и не бросит в тюрьму немца Штейна, и не отберет у него завода, и не сгноит в Ивановской башне Гринберга, и не усмирит на Суре и Кудьме язычников, тогда напишу сыну своему Петру в Санкт-Петербург, пускай он доложит о Друцком и о его неправде ее пресветлому величеству государыне императрице Елизавете Петровне".
