– Лид, что это?
– Иди в чащу, к старой сосне, там зажжёшь костёр и бросишь шишку. Дальше сама разберёшься, не маленькая, – отмахнулась от меня тётка, разглядывая на свет очередной флакон.
Я сунула драгоценность в карман и отправилась туда, куда послали. Близился вечер, одуряющая жара уже почти спала, что меня только радовало, но нужно было торопиться, пока не стемнело. Колдунское зелье ещё бродило в крови, ни малейшей усталости я не чувствовала, поэтому вприпрыжку рванула в лес, напугав до полусмерти дремлющую в прохладе Динку, нашу грозную охрану. Правда, при виде косточки Динка могла чужака и в дом проводить, и лицо в знак благодарности лизнуть. Если бы умела, и дверь бы открыла.
В полумраке ветвей царила прохлада. Пахло багульником, хвоей и смолой. Серпень радовал невиданным урожаем осенних грибов. Шляпки маслят, лисичек и мухоморов так и просились в руки, но я стойко удерживалась от соблазна. Запасы на зиму уже сделаны, а хапать из жадности – себе дороже. Да и некогда. Я забралась по склону оврага, цепляясь за корни плакучих ив, и остановилась, распугав семейство ёжиков, солидно шествовавшее по своим ёжиковым делам.
Старая сосна, подпирая макушкой небо, возвышалась над зеленью крон. Поговаривали, она была уже тогда, когда и людей-то на свете не было. Голос прошлого слышался в шуме ветра, запутавшегося среди ветвей, пел вечную песню природы. Я набрала сухих веток и соорудила шалашик. Скрестив пальцы, уронила искру. Поднялось первое, робкое пламя, закружилась струйка дыма. Языки пламени окрепли, поднялись, жар овеял лицо. Повертев шишку, я бросила её в огонь. Дрожь пробежала по стволу, ветви закачались, сосна, казалось, ожила. Я поспешила затоптать костёр.
– Мудро делаешь, дева.
Я обернулась. На старом трухлявом бревне сидел леший.
– Здрав буде, Дедушка, – я поклонилась.
Седобородый старик в бурой накидке до пят и с крепкой здоровенной палкой в руке, прищурив яркие зелёные глаза, с усмешкой смотрел на меня.
– С чем пожаловала?
Я размышляла. Сразу брать быка за рога – засмеёт или просто-напросто оставит в дураках. Спешку лесные не уважали. С их-то длиннющей и размеренной жизнью торопиться им резону нет. В тяжких раздумьях я полезла в карман и достала пирожок с капустой, который успела цапнуть со стола перед походом в лес. Эдак меня через пару дней разнесёт до ширины местных невест, если зелье действовать не перестанет.
– Чего это у тебя, дева? – леший аж привстал, опираясь на палку и блестя глазами.
Я молча протянула пирожок. Он осторожно взял, понюхал и неторопливо принялся за еду, зажмурив глаза от удовольствия. Я села рядом и стала ждать. Леший расправился с Лидиной стряпней, отряхнул седую бороду и посмотрел мне прямо в душу:
– Скажи-ка мне, дева, как на духу, не жалеешь ли, что с колдуном схлестнулась?
Нет. Не жалею. Я, конечно, сначала полезла, а потом подумала, но даже сейчас, осознав последствия своего поступка, не жалею. Значит, такая моя судьба. И пусть Меч Судьбы висит над головой, но рвать на себе волосы и рыдать я не собираюсь.
Как бы я жила дальше, зная, что прошла мимо?
Леший, прочитав ответ в моих глазах, нахмурил густые брови:
– Должон я вам, ведам, ой, как должон. Пришло времечко отдавать. Мы, лесные, с колдунской братией дружбы не водим, не уважают они лес, посему, как помочь тебе, ответа не ведаю, но кое-что всё ж могу. Вижу, сердце у тебя цельное.
Леший сунул длинные пальцы в рот и оглушительно свистнул. У меня заложило уши. Я ничего не спрашивала, он ничего не говорил, мы просто молча сидели и ждали. Мягкий свет солнечного заката ласкал лес, удлиняя тени и напоминая о скором приходе брата месяца. Я завозилась на бревне, но торопить события не рискнула. Что-то холодное и мокрое ткнулось мне в шею. Я повернула голову. Через миг я уже непочтительно сидела на сосне. Той самой, вековой. И слазить даже под стрелой арбалета не собиралась.
Под сосной сидел здоровенный волк.
Леший ржал, похрюкивая и стуча палкой по земле. Я во все глаза пялилась на волка, а он изучал меня. С таким видом Лида выбирала кусок мяса на рынке. Изучив, облизнулся и лёг, явно не собираясь вставать до скончания века.
– Дед, ты чего, охренел? – заорала я.
– Слазь, дева, не тронет, – вытерев слезы, наконец, проговорил леший. – Помощник твой верный явился, а не чудище лесное.
– Не врёшь? – испуг прошёл, и я с любопытством разглядывала красавца зверя, который, положив голову на лапы, смотрел на меня, как кошка на воробья. Зверюгу размером с полугодовалого телёнка назвать волком как-то язык не поворачивался. Волчище и чудище подходило гораздо больше. – Это и есть твоя помощь? И что это за зверь такой?
Леший устроился поудобнее, оперся на палку, невидящим взглядом уставился вдаль и тихим, размеренным речитативом начал рассказ:
– Давным-давно пришла на землю нашенскую сила чуждая, беда лютая.
– Тьма, что ли? – не утерпела и ляпнула я, поудобнее устраиваясь на насесте и любуясь зверюгой.
– Не дели, дева, то, чего не знаешь. Просто – чуждая. Многоголовые, многорукие, звероподобные чудища полезли на землю нашу, сжирая и сжигая всё сущее. Встали плечом к плечу наши воины, позабыв дрязги склочные. Веды, колдуны, богатыри да звери насмерть билися. Грудь на грудь сошлись с силой пришлою, вся земля наша с кровью смешана. Победили они силу лютую, но не стало людей лесных, пали первыми…
Он долго молчал, положив голову на скрещённые руки на посохе. Затем продолжил:
– Я лесным был. Возродили веды жизнь зелёную, живота своего не жалеючи. Посему дали знак, коль в беде – урони в огонь, позови в ночи, и придёт Лесной, – глазами лешего на меня смотрела сама суровая вечность. В отблесках зрачков виделось кровавое пламя той великой битвы.
– А откуда они, эти, пришлые?
– Из жарких, далёких стран. Как суха там земля, так и сила их в пламени да сухотке. Они не плохи и не хороши. Они просто чуждые нам и нашей славной Землице-Матушке. Пока мы живы, да и веды тож, народам, живущим на нашей земле, ничего не грозит.
– И колдуны?
– Дура баба! – ударил о землю посохом леший. Я чуть не сверзилась с ветки. – Нет чистого и нечистого! Есть земля, небо, солнышко, род людской и силы природные. Посему всё, что Матерью создано, всё – кровь, сердце и душа земли нашей!
– Ну да. А ещё задница и утроба ненасытная, – буркнула я. – А волк? Кто он?
– Хорт в первых рядах бился, и волчье войско с ним. Получил власть над силой серою, тучей грозною. Дети его по лесам живут, аж до сердца льда дальнего, где лесов уж нет, – леший встал, потрепал по загривку волка. Тот зажмурил глаза. – Слазь, дева. Охрана тебе будет и друг верный.
Я, цепляясь за ветви, начала медленный спуск. От страха ёкало сердце, тряслись руки, но летать, к моему глубокому огорчению, я не умела. Главное – не смотреть вниз! Зря я это подумала. Пересчитав рёбрами и прочими частями тела ветки, я сверзилась на землю. Полежала, проверяя, не осталось ли чего от меня на сосне, и открыла глаза. Так и есть. На меня смотрел волк, глаза в глаза, вывалив розовый язык. Если бы это был человек, можно было бы подумать, что он ухмыляется. Нагло сунув нос мне под мышку, втянул воздух, фыркнул, и продолжил знакомство. Даже в штаны морду сунул! Отпихнув нахала, я встала на ноги.
От далёкого грозного времени нам остались лишь печальные песни да величественные былины. Да гиблые места напоминали о том, что здесь полегли защитники земли нашей да орды захватчиков. А вот о том, что ведам оставили некий знак, при помощи которого можно позвать на помощь, я даже не догадывалась. Хотя, на месте Лиды и мамы, тоже бы не распространялась до поры до времени.
– Деда, а что я с ним в городе делать буду? Собаки, лошади, охотники, он же зверь лесной! – я погладила лобастую голову по мягкой серой шерсти.
– Не боись, сам разберётся, – ответил леший.
Я обернулась, но на бревне уже никого не было. Сын Хорта осторожно взял в пасть мою руку и потащил прочь из леса.
Путь домой прошёл весело, с шутками и прибаутками, о которых я и не знала, что знаю. Волк вёл меня, осторожно прикусив ладонь, лишь прижимал уши в особо заковыристых местах. Лес притих, покраснел, даже неугомонные комары звенеть перестали. Заслушались, кровопийцы. Я, как никогда, ощутила, что хочу жить, и решила помереть хотя бы громко. Завидев плетень, чудище выпустило мою ладонь и ухмыльнулось во всю пасть. Не в силах подобрать слов, чтобы выказать восхищение своим проводником, я бросилась в дом.
Влетев в комнату, первым делом метнулась к зеркалу. Странно, волосы остались черными. Зацокало когтями, волк нагло растянулся во весь рост у дверей и закрыл янтарные глаза, блаженствуя в прохладе. Псиной от гостя не пахло, что не могло не радовать. Предложить ему выметаться во двор у меня язык не повернулся, да и наговорилась я на годы вперёд.
Во дворе был небольшой переполох. Раскудахтались куры, подвывала отважная Динка, правда, боров покидать любимую лужу отказался, приоткрыв глаз, он оценил новенького и вновь погрузился в сон. Что ему волки, когда полное корыто перед носом. Жуш засел в подполе и выходить не собирался, но перед тем, как исчезнуть, успел высказать все, что хотел. О дурах-бабах, леших, их подарках и о путных хозяевах, которые псину в дом и на порог не пустят.
