Во дворе был небольшой переполох. Раскудахтались куры, подвывала отважная Динка, правда, боров покидать любимую лужу отказался, приоткрыв глаз, он оценил новенького и вновь погрузился в сон. Что ему волки, когда полное корыто перед носом. Жуш засел в подполе и выходить не собирался, но перед тем, как исчезнуть, успел высказать все, что хотел. О дурах-бабах, леших, их подарках и о путных хозяевах, которые псину в дом и на порог не пустят.
Открылась дверь, вошла Лида, споткнулась. Так и знала. Не видать мне сегодня яичницы. Впрочем, тётка быстро нашла с гостем общий язык, сунув ему ощипанную курицу. После третьей тушки эту парочку стало водой не разлить. Близилась ночь.
Наша последняя ночь вместе.
* * *
Вейр лежал, задумчиво наблюдая за светлячками искр, летящих из камина и гаснущих на чёрном от сажи поддоне. Тени ветвей скользят по бревенчатым стенам, словно костлявые призраки, звуки пирушки рвутся сквозь стены, мешая уснуть. Впрочем, какой уж тут сон, когда в глаза смотрит сама Смерть.
Где-то там внизу, так близко и так бесконечно далеко, горланят посетители, стучат кружки о столы, заливаются хохотом разбитные девицы и басят влюблённые на одну ночь ухажёры. Тренькает лютня, подпевая охрипшему певуну. Хмельная, праздная жизнь бьёт ключом. Так же будут жеманно хихикать девки и наливаться пивом мужики, когда он уйдёт во тьму. Впрочем, выход есть. Силы можно разделить, но для этого девчонку придётся убить, а Жрица бессмысленную жертву может и не принять. Обряд сорвётся, и смерть веды будет напрасна. Пока не испробованы все возможности, о ритуале и думать нечего. После него уже надежды не останется, а рисковать он не может. Веда сама должна сделать выбор.
Вейр перевёл взгляд на паучка, деловито пеленающего белой нитью муху. Вот и он так, попал как кур в щи. Так опростоволоситься, даже не поставить защиту! Какая-то деревенская девчонка сделала его, как прыщавого юнца. Хотя… хороша деваха, приодеть, причесать, и пару незабываемых минут, она, может быть, и доставит. Скрипнула, отворилась дверь, в комнату вплыла рыжеволосая хозяйка с подносом в руках. Покачивая бёдрами, прошла к столу и принялась расставлять дымящиеся тарелки, то и дело принимая аппетитные позы. Вейр не отводил взгляда от роскошного тела. Помирать, так с музыкой. Дора выпрямилась, сверкнула глазами. Он сел, похлопал по одеялу:
– Иди сюда.
– Ты, колдун, больно много о себе думаешь. Я тебе не девка желторотая!
Он смотрел, не отводя взгляд. Бесцеремонно, нагло, не скрывая желания. Дора молчала, но блеск зелёных глаз сказал ему все.
– Я жду, – тихо, властно проронил он.
– Муж узнает, – она шагнула к постели, словно нехотя.
Вейр ухмыльнулся:
– Ты ждала, пока он укатит в город. Я дважды не повторяю.
Лег на постель и отвернулся. Он ждал, закрыв глаза, не сомневаясь, что она придёт. Постель дрогнула, прогнулась под тяжестью. Пахнуло запахом разгорячённого женского тела, сдобы, лицо защекотали пушистые мягкие волосы. Прохладные пальцы расстегнули рубашку и скользнули по груди, животу. Вейр усмехнулся и сгрёб Дору в объятия.
* * *
Ранним утром я выползла на крыльцо, потягиваясь и зевая. Челюсть отозвалась тупой ноющей болью. Вчера мне было не до примочек и лечений. Вечером, поужинав и немного посидев на крыльце, мы рано легли спать. Лида предупредила, что Золт, узнав о моем отъезде, сказал, как отрезал, что утром Данко приведёт лошадь. Ни мальчонки, ни лошади до сих пор не было. Где-то застрял, наверное, по своему мальчишечьему обыкновению.
Ворота открылись, и перед моим заспанным взором предстало его аристократическое мерзейшее высочество, под высочеством гарцевала вороная красавица-кобыла. И как его до сих пор не прибили на тракте? Колдун скользнул взглядом по моему помятому со сна лицу. Ну, да. Краса писанная, то есть битая. Им же. Распухшая челюсть вопияла о возмездии. Что-то мягко толкнуло меня в бок. Волк сунул лобастую голову мне под руку и застыл, разглядывая гостей. Я замерла в предвкушении.
Кобыла заплясала, встала на дыбы, истошно заржав, Вейр грохнулся на землю, еле успев увернуться от страшных копыт. Вороная, хрипя, заметалась по двору.
Пыль стояла столбом. Динка, подвывая, забилась в кусты малины, из подпола ей подпевал, посрамив местных плакальщиц, домовой, вещая о конце света, ведро каталось по двору, гремя от ударов копыт, кобыла то и дело наступала на него, чудом умудряясь не переломать ноги. Разгромив двор, она метнулась вправо-влево, разбежалась, птицей перелетела через забор и умчалась прочь вместе с колдунской поклажей, аки тать в ночи.
Вейр сказанул нечто такое, от чего мне захотелось покраснеть. Не краснелось.
Волк сбежал с крыльца, сладко и неторопливо потянулся, перемахнул ограду и скрылся следом за вороной.
Вейр проводил парочку любящим взглядом, молча сел, отряхнул штаны, кожаную куртку, из-под которой выглядывал ворот белоснежной рубашки. Не понимаю я этой нежной привязанности к белому… хотя, вряд ли он стирает сам. Отряхнувшись, одарил и меня взглядом. Я показала язык.
Лида стояла на крыльце, скрестив на груди руки. Глянув на её лицо, я передумала затевать скандал.
– Пошли в дом, завтрак на столе, – по её лицу было видно, что возражения не принимаются.
Объявив молчаливое временное перемирие, мы принялись за кружевные блинчики и творог с лесной ягодой. Колдун лишь сверкал странными глазами в мою сторону, но я и так понимала, кто я в его глазах и что он думает обо мне и моем волке. Он как раз аккуратно, ровными кусочками нарезал блинчик, когда с улицы донеслось тихое, жалобное ржание. Вейр выронил нож, выскочил из-за стола и бросился к выходу, я рванула следом, но наткнулась на каменную спину в белом. Просунув голову колдуну под мышку, я с боем отвоевала место под солнцем, и, довольная маленькой победой, обозрела пейзаж.
Конец ознакомительного фрагмента.
