Кто же он? Итальянские послы уже побывали во дворце, выражая соболезнования по поводу смерти императора и лживо обещая помощь. Этот итальянец уж точно не от Генуи и не от Венеции. Кто же?
Въехал во двор, спешился. Хоть бы не принес плохих новостей!
Внезапно итальянец посмотрел вверх, заметил Софию в окне башни. Их взгляды встретились — и он не отвел глаз. София отступила в глубь комнаты, задернула штору. Когда она выглянула снова, итальянец уже исчез.
* * *
— Джованни Джустиниани Лонго, граф Ненуэзский и Хиосский!
Лонго вступил вслед за разнесшимися словами герольда в огромный восьмиугольный, очень светлый зал с высокими окнами. У стен выстроились варанги — гвардия, охрана императорской семьи. На исполненном в виде льва изукрашенном троне — подлокотники-лапы, спинка — голова зверя — восседала императрица-мать Елена. Старуха за семьдесят, морщинистая, седая, но царственная, гордая. Годы не согнули ее, лишь добавили властности. С обеих сторон от трона стояли придворные. По высокой белой шапке Лонго опознал патриарха православной церкви, узнал и командира гвардии — сурового, коренастого вояку с эмблемой личного телохранителя императора. Рядом с императрицей-матерью стояла девушка, замеченная Лонго в окне башни. Стройная, двигается с грацией танцовщицы. Безупречная оливковая кожа, волнистые темно-рыжие волосы, поразительные, притягивающие светло-карие глаза с золотыми и зелеными искорками. Лонго понял: он слишком долго на нее смотрит, и поспешно перевел взгляд на императрицу-мать.
— Ваше величество! — возгласил гость по-гречески, церемонно поклонился, опустившись на колено и низко опустив голову.
Елена махнула рукой — встаньте, гость.
Лонго выпрямился и продолжил:
— Для меня высочайшая честь лицезреть вашу августейшую особу. Примите мои искренние соболезнования по поводу смерти сына вашего величества, упокой Господи его душу.
— Синьор Лонго, я уже вдоволь выслушала соболезнований, — ответила императрица-мать на безупречном итальянском.
Лонго удивили и ее прямота, и совершенство итальянской речи.
— Вы хорошо говорите по-гречески, — добавила Елена уже на языке греков.
Лонго вновь поклонился, принимая похвалу.
— Благодарю вас, ваше величество. Я провел детство в Фессалониках.
— Ах да, конечно же, перед войной, — прошептала Елена, закрыв глаза, вспоминала.
Но когда открыла, они смотрели холодно и сурово.
— Вряд ли вы явились сюда вспоминать о детстве.
— Нет, ваше величество. Я принес важные известия — и предложение своих услуг, если вашему величеству они понадобятся.
— Это весьма благородно с вашей стороны, синьор Лонго. Каковы же ваши новости?
— Прошу извинить мою дерзость, но я хотел бы, чтобы вначале их услышало только ваше величество.
Елена глянула, сощурившись, внимательно и тяжело.
Затем кивнула и приказала:
— Оставьте нас!
Придворные и воины спокойно и быстро покинули зал. Остались только глава телохранителей и прекрасная молодая женщина. Кто же она?
— Царевна София очень мудра, — ответила Елена на его незаданный вопрос. — Вы можете говорить свободно в ее присутствии. А капитану Далмату, — императрица указала на воина, — я вверяю свою жизнь. Ваши секреты в безопасности здесь.
— Конечно же, ваше величество, — отозвался Лонго.
— Тогда говорите, синьор Лонго.
— Ваше величество, у меня дурные известия. Армия крестоносцев венгерского регента Яноша Хуньяди разбита на Косовом поле. Хуньяди уцелел, но вернулся в Венгрию почти без войска. Несомненно, ему придется заключить мир с султаном.
Императрица-мать молчала. София же смотрела, и в ее широко раскрытых глазах читались ужас и недоверие. Первым заговорил командир стражи Далмат:
— Хуньяди разгромлен? Мы ничего об этом не слышали.
— Я своими глазами видел его поражение, — ответил Лонго. — Я и мои люди мчались во весь опор, чтобы достичь Константинополя. Мы прибыли сегодня.
— Если Хуньяди побежден, — заговорила София, — значит, между Константинополем и армией турок не осталось преград. После тяжелой битвы вряд ли они сразу нападут на нас, но если увидят слабость — ссору за престолонаследие, распрю, — атакуют немедленно.
Лонго кивнул — девушка прекрасно разобралась в обстановке.
— И тогда Константинополь падет, — заключила Елена.
Лонго подумал: «Отлично, они понимают опасность».
— Я позабочусь, чтобы новый император занял трон без помех, быстро и спокойно, — продолжила Елена. — Мой старший сын Константин будет править, и не возникнет ни смуты, ни раздоров. Мы благодарим вас за новости, синьор Лонго. Мы в долгу перед вами.
— Ваше величество, я недостоин такой чести, — молвил Лонго. — Но у меня есть еще одна новость. Я и мои люди по пути сюда миновали Селимбрию. Ваш сын Дмитрий был там. Он прибудет в Константинополь раньше, чем горожане узнают о смерти императора.
— Конечно, — ответила Елена холодно. — Мы ожидаем Дмитрия с минуты на минуту. Но не страшитесь: я позабочусь о своем сыне, буде он сюда явится, и немедля пошлю гонца к Константину. Теперь император — он.
— Ваше величество, несомненно, Дмитрий прибудет с вооруженными сторонниками. Если вашему величеству понадобится, я и мои люди к вашим услугам.
Елена покачала головой:
— Благодарю вас, синьор Лонго, но мне кажется, что я сама управлюсь с сыном.
— Тогда могу ли я предложить вашему величеству мой корабль? Он быстроходен, а Мистра — как раз по пути в Италию. Позвольте мне доставить ваше послание Константину.
— Я принимаю ваше любезное предложение, — ответила императрица. — Иоанн Далмат отправится с вами. Константин доверяет ему. Я пошлю двух чиновников, Алексея Филантропена и Георгия Сфрандзи, везти корону. Как только прибудете, Константин должен быть коронован.
Лонго кивнул в знак согласия.
— Я подожду господина Далмата и чиновников у корабля. Он стоит на берегу Золотого Рога, в порту Перы. Отплывем этим же вечером.
— Хорошо, — заключила Елена. — Да благословит вас Господь, синьор Лонго.
* * *
Когда корабль Лонго, «Ла Фортуна», отчалил, солнце уже зашло. Команда суетилась, поднимала паруса. Тристо с воинами в большой каюте вовсю бражничали и швыряли кости, императорские послы страдали в своем закутке от морской болезни. Лонго же остался на палубе, поговорить с Далматом. Тот был человек немногословный, но разумный и искренний. Как многие варяги гвардии, Далмат происходил из знатного англо-саксонского рода. Большое число саксов пришло в Константинополь после завоевания Вильгельмом Нормандским Англии десяток поколений назад. Далмат сохранил темно-рыжие волосы, серые глаза и светлую кожу предков. Вырос при дворе, обучен был воинскому делу отцом, тоже императорским телохранителем. Далмат заверил Лонго: Константин — сильный человек и наверняка станет хорошим императором. Они выросли вместе при дворе, Далмат считал Константина другом. Лонго приятно было слышать о способностях и силе Константина. Для выживания империи понадобится то и другое — в полной мере.
Наконец Далмат, извинившись, отправился повидать послов, и Лонго остался на палубе в одиночестве. Он стоял в раздумьях, опершись о фальшборт, а сильный западный ветер мчал «Ла Фортуну» по Мраморному морю. Лонго почти год провоевал под началом Хуньяди, а на землю Италии не ступал еще дольше. Ему очень хотелось ощутить кожей ласковое солнце родной земли, снова пройти по ее полям, посмотреть на колышущиеся нивы, на колосья, полные тяжелых зерен. Но, глядя на Константинополь — раскинувшуюся на берегу темную громаду, испещренную огнями, — Лонго почувствовал притяжение здешних краев. Как-то уютней здесь ощущалось, чем на родине. Спокойней. Соплеменники вечно ссорились. Возможно, все изменилось бы, если бы он обзавелся семьей и осел. Камергер Никколо долгие годы уговаривал жениться — тщетно. Лонго подумал о царевне Софии, о ее ярких, умных глазах — и засмеялся над собой. Вряд ли он увидит ее вновь, а о недоступном лучше не мечтать. Уж это он усвоил давным-давно.
Лонго вздохнул и пошел к трапу, ведшему вниз, в каюты. Но не спустился — остановился: услышал звук настолько странный, что не сразу и распознал его. Смешиваясь с множеством шумов плывшего по морю корабля — скрипом досок, плеском волн о борта, свистом наполнявшего паруса ветра, — до слуха долетал едва различимый плач. Лонго оглянулся — поблизости моряки сворачивали канаты. Прислушался: звук доносился сверху.
Обуянный любопытством, Лонго забрался по выбленкам до «вороньего гнезда» высоко на мачте. Перелез через край и оказался рядом с Уильямом. Тот отвернулся, поспешно вытирая слезы.
— Почему ты не с остальными в каюте?
