Эдик с трудом собрал себя с пыльной земли и промямлил:
— Да… наверное…
— Ты где живёшь?
— В пятиэтажке, возле остановки…
— Хм, не дойдёшь. Ладно, давай к нам. Если Леон дома, он тебя полечит.
Эдик навалился всем телом на подставившего плечо Пашку и прошептал:
— Спасибо…
Тогда он раз и навсегда решил: слабым быть стыдно. А ещё решил, что за Пашку он в огонь и в воду.
Оказалось, что Зверев с дядей после пожара переехал в дом напротив школы. И Пашка, и его дядя видели прозрачных котов, летающих по городу рыб, жутковатые тени и всё-всё остальное. Они называли себя и таких как они видящие. Эдик тоже видящий. Не чокнутый, не дурачок, не больной, а видящий.
Дядя Лёня, Леон, начал понемногу учить его: и драться, и отгонять существ странными значками, и отличать опасных существ от неопасных.
В пятом классе Пашка по секрету рассказал приятелю, что Леон — на самом деле ему не дядя. Он сосед, который вытащил из пожара Пашку. И не вытащил его маму и сестрёнку.
— Он мог их спасти. Но не захотел. Испугался в огонь лезть!
Дядя Лёня не был похож на того, кто может чего-то испугаться, но глаза у Пашки были ледяные, страшные — и Эдик не решился спорить.
— Он меня воспитывает. Думает, я ничего не помню. А я всё помню. Всё! — Пашка так стиснул зажатую в пальцах ручку, что та переломилась.
В том же году классная руководительница повела их на спектакль в местный драмтеатр. Показывали «Сказы Бажова». Для многих это был первый поход в театр, и впечатлений было море: Серебряное Копытце и Хозяйка Медной горы, огневушка-поскакушка и юркие ящерки. Но больше всего Эдика и Пашку впечатлил Великий Полоз. Огромная змеиная голова с чудовищными зубами. Жуткие глаза с вертикальными зрачками. Если присмотреться, можно было разглядеть, как в этих глазах отражались крошечные искажённые копии людей в зрительном зале.
Эдик понимал, что это не по-настоящему, но Великий Полоз выглядел ужасно реальным. Реальнее, чем многие из существ, изображения которых они с Пашкой видели в дневниках Леона.
На следующий день Пашка сказал:
— Вот когда буду посвящение проходить, возьму имя Полоз! Ты давай тоже что-нибудь змеиное возьми — будет у нас крутая банда.
— Тогда я буду Удав! — заявил Эдик.
Удава он видел по телевизору: огромная змеища. Крутая!
Пашка внимательно оглядел его и сказал:
— Не, ну какой ты Удав? Пока что так, Ужик!
Обидно, но не поспоришь. Леон говорил, что переживать не стоит: мол, Эдик скоро пойдёт в рост и догонит отца. Но если это и случится, то когда ещё! А пока действительно просто Ужик.
Эдик вздохнул и смирился.
До десятого класса Ужик плохо представлял, что будет делать дальше. Вот закончит он школу — и что? Для университета он не достаточно умный. Для работы видящих — слабоват. К тому же, хоть Леон и учил его понемногу, всё-таки его настоящим учеником был Пашка. Работать пойти? С одной стороны, папаша звал на фабрику: с годами Эдик стал менее рассеянным — научился не отвлекаться на существ вокруг, так что доверить ему инструменты можно. Но если в универ не идти, то придётся в армию. Папаша об армии отзывался положительно, но судя по фоткам, он-то здоровяком был чуть не с первого класса.
А в десятом Эдик и сам вымахал сначала в высоту, а потом и в ширину. И к началу одиннадцатого практически догнал отца.
Кузьмин посматривал на него с опаской. Но Ужик врезал ему только раз: когда увидел, как гоп-стоп компания Кузьмина трясёт деньги с мелкого пацанёнка с портфелем.
Эдик подошёл неслышно, как Леон учил, и от его удара Кузьмин отлетел метра на три.
— Ещё раз увижу такое — убью, — не повышая голоса, пообещал Эдик.
Говорить так, чтобы верили, он учился у Пашки. Тот мог любого убедить, что его надо бояться. Словами. Взглядом. Но уж если решал драться, то дрался насмерть.
Пацанёнок, пискнув «спасибо», убежал.
Эдик посмотрел на съежившегося на земле Кузьмина. На его подпевал, прячущих глаза. И вот они когда-то казались ему страшными⁈ Эдик рассмеялся, махнул рукой и ушёл.
Наконец-то всё стало просто и понятно. Он пойдёт в армию, а отслужив в полицию попробует, а может — в спасатели. Леон говорил, что существует такая особая организация — спецотдел, туда тоже после армии видящих берут.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Слабым быть стыдно, а вот если ты помогаешь слабым, то ты сильный. Вот так.
А через год погиб Леон. Деталей Ужик не знал: вроде бы они с Полозом дрались с речным драконом, тварью агрессивной, но не самой опасной.
Надо было спросить у Пашки. Но тот, осиротев второй раз, целыми днями сидел в пустой квартире учителя и смотрел в никуда. Ужик каждый день заходил к нему после уроков, следил, чтоб друг поел, и совсем-совсем не знал, что делать. Даже у отца спросил, но тот посоветовал ждать: такому горю никак не помочь, тут уж или справится Полоз, или нет.
Ужик ждал.
И через две недели Полоз впервые посмотрел на него и сказал:
— Давай создадим Змей. Свою банду. Будем друг друга защищать.
Ужик кивнул: а что ещё оставалось?
Вместо армии он поступил с Полозом на автомеханика в филиал более-менее приличного вуза.
Полоз решил, что в Змеях будут только видящие, только знакомые, только молодёжь. И тут же предложил взять Дашку — племянницу Леонова хорошего знакомого, Шпиля. К ней в довесок прилагался Антон, вроде как братишка. Пусть так: Полозу виднее.
«Никаких оправданий»
Пашке часто снился пожар. Сначала дым. Потом огонь. Огонь охватывал комнату постепенно, расцвечивая оранжево-жёлтым обои, шкаф, шторы.
Иногда Пашка героически бросался в пламя и вытаскивал кашляющую от дыма мать и испуганную заплаканную сестрёнку.
Но чаще он лежал, скованный неодолимым параличом. Не страхом, нет. Неспособностью двигаться. Беспомощностью.
В реальности в его комнату ввалился сосед, дядя Лёня, вытащил обмякшего мальчишку, вызвал «скорую». Потом все говорили, что Леонид — герой. Выбил дверь, спас мальчика! Жаль, его мама и сестра погибли.
Пашка стискивал зубы до боли. Надо молчать. Пусть думают, что дядя Лёня такой крутой. Только Пашка знает, что Леон струсил сунуться дальше, в глубину квартиры. Туда, где задыхались в дыму мама и мелкая Ритка.
Трус.
Подлец.
Чтобы искупить свою вину, Леон оформил опеку над спасённым мальчишкой. У Пашки была бабушка, но старушка была настолько древней, что ей никто бы не доверил ребёнка. Пашка, конечно, был рад, что его не сдали в приют. Но если Леон рассчитывал, что в благодарность он простит ему маму и Ритку, то он никогда не ошибался сильнее.
Пашка просыпался, судорожно вздрагивая. Потом часами лежал, глядя в темноту. Он отомстит. Обязательно отомстит, и тогда станет легче. Надо только подождать.
Через несколько месяцев они с Леоном переехали на другой конец города. Пашка перевёлся в новую школу. Ничего интересного: такие же малолетние идиоты, как и в прежней. Сразу после пожара он подрался с пацанами во дворе, решившими, что дразнить его сироткой — хорошая идея. Сломанный нос, порванное ухо и разбитая голова убедили их в обратном. Леон пробовал говорить с ним, но Пашка смотрел волком и так молчал, что было понятно: будет драться и дальше. Если надо, то насмерть. И жаловаться ему, дядя Лёне, не будет. Никому не будет.
В новой школе его пробовали задирать из-за фамилии. На главного остроумца Пашка кинулся молча и страшно. Повалил и бил. Куда придётся, но в каждый удар вкладывая всю ярость прошедшего года, за всё: за пожар, за похороны, за лживую жалость Леона. И за то, что он сам ничего не может с этим сделать. Кто-то попытался вмешаться — Пашка вцепился в него и чуть не задушил.
Уже дома понял, что ему больно ходить, а на правом боку здоровенный синяк: видимо, пнули. Плевать. Языкастым пацанам досталось куда больше. Теперь не тронут. Пашка усмехнулся отражению: пусть боятся.
