Разумеется, идея замены состязательного процесса инквизиционным вызвала горячие возражения. Наименее интересны возражения терминологические. К ним, в частности, относятся споры о презумпции невиновности. Да, авторы проекта эпатажно обозвали её «фикцией» и ограничили её применимость лишь случаями «невозможности достижения по делу объективной истины». Сегодня же УПК ограничивает её применение невозможностью устранить сомнения «в порядке, установленном настоящим Кодексом». Интонационные различия колоссальны, но так ли велики окажутся практические? Ну да, абсолютная истина не самое удачное выражение: трудно вообразить, что какой-нибудь юрист сумеет чётко объяснить, в каком именно месте абсолютность истины сменяет её относительность. Но ведь и везде так. Ныне действующий УПК обязывает судью и прочих участников процесса оценивать доказательства, «руководствуясь законом и совестью». Понятие совести тоже не поддаётся формализации, но на это никто не жалуется. Главный аргумент против новации другой. Критики законопроекта утверждают: суть его в том, чтобы усугубить и без того вопиющее неравенство сторон. Попросту говоря, давать обвинителю, не умеющему собирать доказательства, ещё и ещё шансы закатать-таки облюбованного следствием человека. А как можно думать иначе, когда видишь, что следователи предлагают резко расширить полномочия судей? И указания на то, что в практике отправления на доследование под любым предлогом и так уже укоренились, не могут считаться адекватным ответом: ино дело практика, которая сегодня сложилась так, а завтра, неровён час, сложится иначе, ино дело — закон. Когда критики проекта говорят, что его цель — закрепить по закону подчинённое положение судов, сделав их звеном общей «борьбы с преступностью», им трудно возразить. Да никто и не пытается: таких аргументов чиновные диспутанты не слышат.
Но с другой стороны — об этом тоже пишут, но куда меньше, — чистая состязательность процесса чарует только в кино. Если «серьёзные люди» хотят посадить бедняка, то чистая состязательность лучших прокуроров с бесплатным адвокатом будет равна расправе. Если «серьёзного человека» пытаются наказать за изнасилование, то дорогие адвокаты сметут путающегося в казённых фразах гособвинителя, как конфетную бумажку, перед любыми на свете присяжными. Настоящая состязательность — дело всё более дорогое и всё более долгое. Поэтому правосудие доступно всё меньшей части людей, а суды задыхаются — везде. Знатоки говорят, что даже англосаксы постепенно переходят к некой смешанной системе. Живущий в Лондоне юрист Гололобов пишет: «У британского суда теперь основная задача — судить очень быстро и эффективно. Суд располагает широчайшими возможностями: определять жёсткий график судебных заседаний, ограничивать расходы сторон, толковать молчание подсудимого не в его пользу, отказывать сторонам в заслушивании их аргументов, разрешать или запрещать апелляцию и много ещё чего. Суд перестал быть пассивным наблюдателем за спором сторон и начал активно вмешиваться в процесс». Если и наш суд двинется в эту же сторону, к добру это будет или к худу? Не знаю, и — соглашусь с лондонским юристом — никто сейчас наверняка не знает.
Но зато я вижу важный аспект предлагаемых изменений, которого пока не видит объект этих изменений, судьи. Ну или видят и молчат. А дело в том, что в случае принятия обсуждаемого закона судье предстоит совершать в процессе не только оценку позиций сторон, но и собственные действия. А это рано или поздно приведёт к постановке вопроса о том, чтобы за ошибочные действия отвечать. Интересно, как это будет выглядеть.
Конкуренции не дождетесь
Производители полуприцепов работают на грани рентабельности из-за политики государства, которое позволяет ввоз дешевой импортной б/у техники в страну. «Мы обеспечиваем достойную доходность гос.компаниям вроде Газпрома или Сбербанка», - с горечью иронизируют они, искренне не понимая почему правительство жертвует интересами отечественных компаний
section class="box-today"
Сюжеты
Эффективное производство:
Отложенный прокат
Дагестанская коньячная баталия
Екатеринбург как порт
/section section class="tags"
Теги
Эффективное производство
Промышленность
Конкуренция и монополии
/section
«Я был на австрийских и немецких заводах, аналогичных нашему, на экскурсии. Что я могу вам сказать? Эти заводы нам уступают по многим показателям, но у них есть одно важное преимущество. У них есть стабильные заказы, и они знают, что они будут делать на следующий год», — рассказывает Владимир Бакшаев , директор чебоксарского ЗАО «Сеспель», выпускающего полуприцепы. У самого г-на Бакшаева и у его коллег по отрасли такой уверенности в завтрашнем дне, к сожалению, нет.
Нуждается ли Россия в собственном производстве полуприцепов — этих многометровых цистерн, контейнеров, самосвалов, предназначенных для перевозки всевозможных грузов от муки, зерна, комбикормов, минеральных удобрений, цемента и песка до сжиженного газа, спирта, масла, светлых и темных нефтепродуктов? Странный вопрос, на первый взгляд. Однако он возникает невольно, поскольку с рынка уже несколько лет выдавливаются конкурентоспособные даже по мировым меркам местные производители. Выживает их импортная, преимущественно б/у, продукция.
figure class="banner-right"
figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure
Если в 2005 году российские и импортные полуприцепы делили рынок поровну, то в 2012-м на импорт пришлось две трети рынка, а в 2014-м, по прогнозам, придется уже 80%. Перспектива скорого исчезновения отрасли в России вырисовывается отчетливо. Это понятно, если учесть, что ввозимая техника, зачастую совсем уж помоечная (две трети импортных прицепов старше трех лет), предлагается по демпинговым ценам. Менее понятно другое: почему правительство отказывает российским заводам, которые с 2009 года обращаются к нему с просьбами о регулировании ввоза прицепного металлолома?
Кроме экономической бессмысленности такой политики, толкающей к гибели жизнеспособные предприятия, которые могли бы занять достойное место на рынке емкостью 100 млрд рублей и платить налоги в казну, удивляет ее социальная незрелость. Производство полуприцепов дает сегодня средства к существованию примерно ста тысячам человек — рабочим и их семьям, жителям, как правило, небольших городов и поселков. Альтернативы этому источнику заработка у них нет. Даже в полумиллионнике Чебоксарах вероятность трудоустроиться близка к нулю. «Мы живем в регионе, где с потерей рабочего места человеку некуда пойти, и он вынужден ехать на заработки в Москву или на Север», — говорит г-н Бакшаев.
Спрашивается: ради чего обществу идти на такие жертвы?
Они выполнили наказ Путина?
Равнодушие официальной Москвы к проблемам производителей полуприцепов отчасти объясняется тем, что чиновники и законодатели не знакомы с реалиями этой отрасли. Один из руководителей профильного комитета Госдумы, искренне недоумевая, спросил директора предприятия: «А чем ваши новые прицепы лучше импортных бэушных?» То есть общественное сознание, взращенное на фоне советского автопрома, продолжает питать стереотип, что любая импортная колесная техника заведомо превосходит по качеству российскую. Однако в случае с российскими полуприцепами это утверждение несправедливо.
За последние восемь — десять лет большинство игроков этого рынка пережили серьезную модернизацию и стали как минимум вровень с мировым рынком. Тот же г-н Бакшаев утверждает, что «по сумме технологических процессов, применяемых на предприятии, “Сеспель” лидирует в Европе». «Наша продукция по своим потребительским характеристикам ни в чем не уступает зарубежным аналогам, а по многим показателям даже превосходит их», — заявляет Рустам Аляутдинов, директор по развитию компании «Бецема» (г. Красногорск). «По материалам и технологиям мы обходим многие европейские предприятия», — вторит ему Денис Кривцов, генеральный директор завода «Тонар» (г. Орехово-Зуево).
Как правило, на развитие идет вся прибыль предприятий. Вроде бы это и не очень большие деньги: в «Сеспеле» называют сумму 100 млн рублей при выручке 1,6 млрд рублей, «Тонар» вместе с заемными средствами направляет на развитие 200 млн рублей при выручке 2,6 млрд рублей. Но если делать это на протяжении многих лет, говорят директора предприятий, то результат будет налицо. «Тонар» за пять лет ввел в строй 3 тыс. кв. м производственных площадей и планирует ввести еще 9 тыс. кв. м. В прошлом году, несмотря на плохую рыночную конъюнктуру, на заводе стартовала программа роботизации сварки, и скоро число роботов перевалит за двадцать. Следом запланирована роботизация покраски.
