– Тебе нравится моя новая прическа? – спросила Надя у Егора, когда он улегся, наконец, с газетой в кровать. Тот посмотрел на нее тяжелым хмельным взглядом и выдохнул:
– Надь, тебе все к лицу. Если не жаль из семьи деньги таскать всяким стилистам-пидористам, то можешь и красноперой походить.
Далее Егор углубился в злобные рассуждения о том, как наживаются на наивных дурах бандитские салоны красоты.
А на Арсена Миликяна превращение Нади в стильную штучку произвело сногсшибательный эффект. Конечно, он принял сию метаморфозу на свой счет и усилил атаку. И Надя сдалась. Арсен был веселым, говорил невообразимые комплименты и не жалел денег на сувениры и рестораны.
С Егором Надя была в ресторане всего три раза, в самом начале их брака, когда муж еще казался жизнелюбивым и щедрым.
Впрочем, однажды Маша затащила мать с отцом в популярную московскую кофейню.
– Блинчики – триста рублей?! Кофе – сто пятьдесят?! – вытаращился Егор, глядя в меню. – Да я подавлюсь и сдохну! Мне – воду. А вам и по шарику мороженого хватит. Впрочем, как хотите, – насупился он, поймав взгляд пожилой тетки, сидящей за соседним столиком. Она наворачивала салат «Цезарь», стоимость которого совершенно не влияла на ее глотательный рефлекс.
Арсен заказывал все самое лучшее, запрещал Наде смотреть на строчку с ценами и беспрерывно ее смешил. Вел он себя на редкость корректно. С приставаниями не лез, только ручки целовал и в глаза зачарованно заглядывал. Словом, Наде нравились эти легкие, ни к чему не обязывающие отношения. Единственное, что ее смущало, – это необходимость привирать. Прогулки с ухажером бывали нечастыми, когда у них совпадали выходные. И каждый раз приходилось придумывать предлог для Маши и мамы. Егор, работавший с утра до вечера в автосалоне, никогда не звонил жене среди дня. Да, времена «ста звонков в день» прошли безвозвратно. Впрочем, Маша тоже не отслеживала мать, погруженная в сложные подростковые проблемы. А вот мама… Мама сразу заподозрила что-то неладное. То Надя три часа ходила за продуктами, выключив телефон, то два часа сдавала в химчистке на соседней улице пуховик. И еще молчала при встречах, чему-то загадочно улыбаясь.
Галина Викторовна приперла дочь к стене, и та дословно повторила ее слова, сказанные много лет назад в роковую ночь:
– Жизнь… она такая бескрылая, тяжкая… Мам, это все не имеет никакого значения. Так, невинное отвлечение, кураж.
– Доча, эти праздники засасывают. Поначалу все легко и невинно, а потом накроет так, что мало не покажется. Или влюбишься по самое некуда и исстрадаешься, или походя уступишь. И ничего, кроме гадливости, испытывать не будешь.
Галина Викторовна с болью смотрела на дочь.
– Нет-нет, я не собираюсь изменять мужу. И вообще, намерена на днях сказать Арсену, что наши прогулки заканчиваются. И вправду надоело… Пустое, ненастоящее, – отмахнулась Надя.
Будто предчувствуя серьезный разговор, Миликян в тот вечер после работы вызвался довезти Надю до дома. Всю дорогу она молчала. Остановились в квартале от дома Бессоновых, и Надя, кусая губы и отворачиваясь, начала неприятный разговор.
– Арсен, ты… очень милый, симпатичный мне человек, но…
Миликян, затаив дыхание, испытующе смотрел на «чертову скромницу».
Так он про себя называл администраторшу, которую никак не мог затащить в постель и успокоиться.
– Но все это не имеет смысла. У НАС нет будущего. И такие отношения не по мне. Ты прости меня, что, может, дала тебе надежду…
«Вот дурында невинная выискалась», – разозлился стоматолог, но виду не подал. Он решил действовать стремительно.
Бросился на Надю, стал осыпать лицо и шею поцелуями, зашептал заезженные и не знавшие отказа слова:
– Любимая моя женщина, самая лучшая… Каждая минута с тобой – счастье, единственная моя…
От неожиданности Надя даже не могла сопротивляться его рукам. Горячка, позабытая с юности, опрокинула, будто штормовая волна: Надя сползла на сиденье, не в силах уворачиваться от настырных умелых губ, стала отвечать на ласки.
– Нет! – дернулась она, хватая руку Арсена, коснувшуюся ее ремня на джинсах. – Нет… Это просто безумие. Это невозможно, – залепетала Надя, оглядываясь по сторонам. Впрочем, двор, погруженный в густые осенние сумерки, был безлюден. Кажется, безлюден…
Придя домой, она сказалась больной и юркнула в постель. На следующий день (слава богу, у Миликяна был выходной!) Надя, вернувшись с работы, затеяла роскошный ужин. И даже пива самого дорогого для мужа купила. Егор ее старания не оценил. Он пришел за полночь мертвецки пьяный и, послав к черту и Надю с ее мясом, и Машу с ее презрительной ухмылкой, повалился на диван в гостиной. А на следующее утро Надя проснулась от хлопка входной двери. Стрелки часов подползали к половине седьмого утра.
– Егор?!
Она выскочила за мужем к лифту.
– Иди в дом! – рявкнул Бессонов из-за закрывающихся дверей. Надя успела заметить, что у него отечное багровое лицо и страдальческий взгляд.
А еще куртка перекошена.
– Егор, кнопки! – зачем-то закричала она, уткнувшись в закрытые двери лифта. – Ты кнопки неправильно застегнул на куртке!
– Я жизнь неправильно!.. – Докатилось из шахты до Надиного слуха.
«Что неправильно? Что?! Жизнь прожил?» Надя привалилась к стене, закрыв глаза. Она поняла, что Егор догадался о ее отношениях с Миликяном. Или кто-то открыл ему глаза?! Неужели произошло самое страшное? То, о чем предупреждала мама. Мама… Надя вспомнила плачущую мать и отца, выносящего дочери приговор: яблочко от яблоньки… все бабы…
Нет, Надя не могла допустить такой беды. С этим нужно было что-то делать, нужно было все объяснить Егору, рассказать правду.
«А какая она, правда? Какая… Какая она? – странный механический голос – тягучий, навязчивый – зудел в голове. Надя сжала виски. – Я схожу с ума? Этот голос… Жуткий, настырный. А почему бы нет? Тетя Ия, папина сестра, загремела в психушку в тридцать лет… Не хочу! Нет!»
– Нет! – крикнула Надя, и голос стих.
Она бросилась к телефону. Аппарат мужа был выключен. Надя звонила каждые пятнадцать минут. Пока собиралась на работу, пока провожала Машу, которой и дела не было до родительских ссор, пока шла к метро, к клинике, открывала кассу, раскладывала бумаги, здоровалась с посетителями…
Егор позвонил сам. Он был вполне спокоен.
– Нам нужно серьезно поговорить вечером.
– Да, конечно! – ринулась из-за стойки в коридорчик Надя.
– Только прошу об одном: ни слова лжи! Прямой вопрос – прямой ответ.
– Конечно, Егор! Только так, я просто не могу тебе врать…
– Ты можешь ВСЕ! – припечатал Егор и дал отбой.
Надя вздрогнула от чьего-то прикосновения.
Это Валюшка взяла ее за плечи.
– Надь, ты вся дрожишь. Да на тебе лица нет! Что с тобой, милый мой?
Надежда прижалась к подруге.
– Кажется, Егор видел нас с Миликяном около дома. Арсен провожал меня на днях.
– Подожди, у вас что-то серьезное? – отстранилась Валя.
– Нет, конечно, нет! Я как раз сказала ему, что все эти прогулки кончены, что у нас нет будущего.
– А он?
– Ну… Он, кажется, надеется на что-то. Но я все решила окончательно. – Надя сжала кулачки и жестко посмотрела на подругу.
Валюшка опустила глаза, поиграла губками.
– Знаешь, Надюш, все-таки в этой жизни все решают мужики. Как это ни печально. Если Миликян влюблен в тебя, он не отстанет. А твой Егор не простит. Ни за что не простит.
– И что? Мне с мужем разводиться? – ужаснулась Надя.
Валя взяла ее за руку и повела к подсобке.
Захлопнув дверь и сдвинув зачем-то ведро со шваброй, она скрестила на груди руки. Тон у нее был прокурорский.
– Признайся, подруга, что ваши отношения с Егором уже давным-давно превратились в муку мученическую. Ты только и делаешь, что жалуешься на него. Домой идти не хочешь из-за его пьяных истерик. Да и он, похоже, не слишком счастлив. Ты, вообще, как, спишь с мужем?
Надя не решалась посмотреть «прокурорше» в глаза.
– Редко. Очень редко… Но это ведь не так и важно при нашем долгом браке. Я все равно чувствую себя с ним защищенной, он ведь любит меня…
Валюшка прыснула.
– Любит – не любит, плюнет – поцелует. Галиматья все это! Мучаете вы друг друга, а не живете! А любовью ты называешь привычку.
Надя закрыла лицо руками.
– У нас дочка. Все общее. И не могу я быть одна! Понимаешь, даже представить себе этого не могу!
– Ну давай, слабохарактерная моя, тяни свою лямку до смерти. Наблюдай, как несчастный с тобой мужик допьется до цирроза, а ты станешь пациенткой клиники неврозов.
– Валя, не терзай меня! – взмолилась Надя, схватив подругу за руки. – Что бы там ни было, Миликян к этому не имеет никакого отношения!
– Имеет! Прямое, – вырвала руку Валюшка-правдолюбка и погрозила Наде пальцем. – Если бы ты была счастлива, то и не посмотрела в его сторону, и прическу бы не стала сооружать, и с блаженной улыбочкой ходить. – Валюшка скроила глуповато-элегическую гримаску, изображая влюбленную подругу. – Прекрати себя обманывать, Надька!
