– Господа, полагаю, на процессе этот русский будет молчать. Приговор окажется вязким и основанным на показаниях ранее судимого, ныне подозреваемого в ограблении госпитального корабля Анатолия Липкина. Проще судить Иваненко за попытку нелегально пересечь границу.
Председатель Кабинета министров, министр – президент:
– Судить и выслать к… Препирательства с российским посольством нам ни к чему. Также о проблеме в целом. Я думаю, дело о подводной лодке более не возбуждать. Осторожно сообщите об этом в прессу.
Вечером Керим заставил Якова вымыть ему ноги и воду выпить. Бил долго и нещадно. Не из извращенной фантазии, но унизить и запугать всех. Оставалось закрыть глаза, чтоб не видеть. Против «калашникова» нет приема. Утром всплыли подышать, мощно продули лодку. На мостик поднялся Яков, голова тряслась после вчерашнего унижения. Бледный, сутулый опустившийся толстяк разговаривал сам с собой, помогая руками. Тянулся к чему-то, не дотрагиваясь.
Свежело и шли вдоль португальского берега. Виден дом над красными скалами. При отливе между скалами обнажились крохотные пляжи. Глубоко проторенные желтые тропинки и за городком красно – белая полосатая башня маяка. Яков высвободил из-под бушлата ракетницу и выстрелил в воздух. Красная ракета, сигнал бедствия, пологой кривой прочертила близко и зашипела в воде. Яков повалился: замок ракетницы небрежно закрыт и пламя хлынуло, обжигая голову и грудь. Пронесли вниз и положили на стол в кают – кампании обожженное и роняющее кровь тело. Яков умер. За всю свою мирную военную жизнь Борис впервые близко увидел смерть. Погиб не на войне. Якова похоронили в море, он записал широту и долготу. Ничего более сделать для Яши он не мог.
До этой минуты Борис принимал как данность простое понятие – жизнь первичная ценность. Керим попрал собственную жизнь и готов умереть. И убивать. Прервалась причинно – следственная связь: не убивай, да не будешь убит. Исчез первоначальный уровень отсчета и Керим непобедим?
Ночью коротко всплывали, судовой передатчик автоматически вызывал УКВ-станцию «F + D Гамбург – порт». Безысходно, как радиосигналы наудачу в космос в поисках братьев по разуму. В стальной медлительной сигаре складывалась со-жизнь с террористами.
В минуту общим врагом могло стать море. Они его боялись. Ревун возвещал погружение и они молитвенно подносили ладони к лицу. На лодке была лишь треть экипажа: свернули гамаки, не спали в койках по двое, по очереди вахт. Но кому нужно на камбуз или на корму, пройдет по узкой тропке и протиснется лицом к лицу, ощутит запах и оставит свой и посмотрит в глаза друг другу. Едим из одного котла. Не умыться, экономя пресную воду. Оботрешь лицо влажным полотенцем. От сырости и грязи жди мерзость фурункулов. Пахнет кислотами из аккумуляторной ямы, и затхлой водой. От дизелей волной несет соляром… Безоглядная решимость четверых тускнела. Деньги Якова они не нашли. Капитану кажется, Керим понимает по-русски, лицо выдает. Естественно как-то сказалось:
– Подвинься, Керим. – Тот отошел к переборке.
Ночью говорили по-русски. Керим – грузин, Автандил.
– На Кавказе мода была – необычные имена мальчикам давали. Мои друзья были Робер, Гойя, Руслан, Мане. Говорят, два Бонапарта было. Наполеон тоже.
Автандил верил первому грузинскому президенту, диссиденту Звияду Гамсахурдия, охранял его, любил. Президента свергли. С ним Автандил бежал в Чечню, Джохар Дудаев прислал самолет.
– Я отговаривал Звияда возвращаться в Грузию. В деревне Двэли Хибалия его убили. Автандил вступил в вооруженные отряды мхедриони. По-грузински «рыцари». На груди носил медальон святого Георгия. Командовал Джаба Иоселиани, черт оказался, собака. Потом война с абхазами. Мы убивали, грабили тоже. Нас убивали. Никогда такого в Грузии не было. Второй президент был Эдуард Шеварнадзе. Летом решили его убить, я был против. Покушение не удалось. Шеварнадзе объявил мхедриони вне закона. Многие наши в тюрьме. Меня ваххабиты переправили в Ливан. Узнал, принял ислам.
Вера не ввела в берега бурную душу Автандила.
– Суру тебе скажу, называется «Наср»: – «Когда подоспеет помощь Господня и наступит победа и когда увидишь ты, что люди станут толпами принимать Веру Бога, то воздай хвалу Господу твоему и проси у него прощения, ибо прощающий Он».
– Еще суру скажу. Называется «Кяфирун». «Скажи, Мухаммад: – О вы, неверные! Не поклоняюсь я тому, чему поклоняетесь вы, а вы не поклоняетесь тому, чему поклоняюсь я. Вам ваша вера, мне же моя».
Бискайский залив позади. Один из четырех постоянно сидит в центральном посту, положив автомат на колено. Переборки между отсеками открыты и другой наблюдает с кормы, стрелять могут спереди и сзади. Двое спят в носовом кубрике. Они выгнали моряков из носового отсека и там живут. Роковая ошибка, рожденная искренним презрением к побежденным. Борис приговорил их.
– Медленно везешь – сказал Керим. – Террористы о чем-то спорили в своем закутке. Они вчетвером, и четыре автомата в носовом отсеке. Он крикнул без голоса: давай! Павел с грохотом захлопнул люк жесткой переборки. В носовом отсеке глухо выстрелили. Они умрут там вскоре от голода, жажды, нехватки кислорода, в собственном кале и моче. В носовом отсеке стреляли.
В центральном посту раздался зуммер. Он полагал такой вариант, Автандил вспомнил о телефоне. Командир мог не подымать трубку; отключить. Что этому мешало – человеческая значимость и мощь террориста? Что он скажет в предсмертный час. Просить ни о чем не будет. Борис убежден, Керим – Автандил готов умереть. Снял тяжелую, удобную в руке телефонную трубку.
– Слушай, полковник, ультиматум. – В голосе ни злобы, ни отчаяния. – Передадим автоматы прикладом к вам, дулом к себе. Вам не опасно. Высади нас у побережья на надувной плот.
– Пощады просишь. Яков погиб.
– Зачем пощады. Мы патроны расковыряли, порох рассыпали. Подожжем матрацы, вата с порохом полыхнет. Я сгорю, ты утонешь. За деньги жизнь отдаешь… я бы много дал, не нужны они тебе.
Медлить – смерти подобно. Инстинкт жизни, дремлющий в геноме человека, молнией проснулся. Приказал открыть забортную воду в нос лодки. Решительно и очень опасно. Слышно, как ринулось в лодку море. Она медленно погружалась, склоняя форштевень. Скольжение в глубину усилилось. Пол в центральном посту устремился к потолку. Он смотрел на приборы, без того чувствуя длинный стальной силуэт в пространстве. Через томительное время лодка повисла в ста пятидесяти метрах от солнечного света. Можно осторожно всплывать, вытесняя воду сжатым воздухом. На сколько его хватит. В запертом носовом отсеке все мертвы.
Первый порыв был идти обратным курсом и высадиться на ночном берегу в России. Назывался глухой песчаный пляж у курортного поселка Отрадное. Многие подводники служили в Балтийской базе под Калининградом и знали эти места. Борис помнил сладкую тишину высоких дюн. Холодное море… Отличная легенда: офицеры запаса возвращаются с летних сборов. Далее калининградским самолетом на русский континент. Красиво. Натянуть нос эскадре НАТО.
– Мальчишество, сказал он себе. – Лодку ищут и самолеты в конце концов найдут. Срочно избавиться от нее. Командир не мог знать, что с выходом Латвии из игры поиски не столь интенсивны. Он предложил, приказывать он уже не мог, скрытно высадиться группами вблизи портовых городов и в разных странах. Легенда: иностранные торговые моряки добираются к месту работы. У всех международные паспорта моряков – последний привет Якова. В припортовой гостинице они не привлекут внимания. Далее поездом по Шенгену до крупного аэропорта. На лодке три надувных спасательных плота лежат оранжевыми кулями. Следовательно, по – шестеро на плоту и в последнем еще Борис. Он сказал их готовить: пресная вода, продукты, сигнальные ракеты. Аптечка. Вряд ли все понадобится, он выбрал места, где лодка могла бы лечь в дрейф в четверти мили от берега. Раздал почти миллион Яшиных долларов, отложив и вдове Вале. И Вите Иваненко, который, может быть, гуляет по Москве?
Первые шесть моряков высадились у португальского порта Виго, ушли без сожаления, уставшие и безнадежные. Спустились на резиновый надувной плот, исчезли в темноте. Глуше плеск весел. На еле видной кромке берега дважды вспыхнул фонарь – дошли. Увидимся ли? Под траверз испанского Бильбао шли под водой двое суток. Их осталось тринадцать на борту. Лодка плохо управлялась, в чужой и не подвластной людям стихии заметно ее несовершенство.
Ночь лунная и командир опасался близкого берега. Во всем походе он боялся всплыть под чужой радар. Откладывать нельзя. Прощался с ребятами, но наверх не поднялся, не мог. Лежал в соленой от пота койке. Силы оставили, в голове накатывала боль.
– Это наш Дюнкерк, – думал он, когда ушли очередные шестеро. (В начале войны немцы прижали англичан и французов к морю у Дюнкерка. Рыбачьи траулеры и моторки беспорядочно подходили через Ла-Манш. С пляжей солдаты по грудь в воде брели к ним. Офицеры распускали роты: – Действуйте на свой страх и да поможет вам Господь). Тяжесть ответственности стала физической болью и не покидала.
