— Через десять лет мы достигнем того же уровня развития, что и вы, англичане и немцы.
Я говорю:
— Но, ваше величество, чтобы этого достичь, потребуется много веков. Считаете ли вы десять лет реальным сроком?
Секретарь заерзал на своем кресле, а я замечаю во взгляде шаха, услышавшего вопрос, веселые искорки, до того как он отвечает безапелляционным тоном:
— Я в этом уверен.
Затем он говорит о слепоте Запада, который должен наконец поверить в то, что царствие дешевой нефти закончилось, и добавляет:
— Не забывайте, нефть — это благородный продукт, действительно благородный.
Он повторяет эти свои последние слова, затем умолкает на несколько мгновений, будто они, эти слова, навели его на размышления.
— Зачем требовать от стран-производителей, чтобы они расточали свое добро ради поддержания вашего благосостояния? Следует подумать о наших будущих поколениях и производить не более 8 миллионов баррелей в сутки.
Сказав эту последнюю фразу, он идет по следам Моссаддыка, старого лидера националистов, а «8 миллионов баррелей в сутки» — это такая информация, которая со временем для меня становится драгоценной. Иран никогда не был в состоянии превысить ежедневное производство нефти от 4 до 6 миллионов баррелей в сутки, и сказанное увеличивает сомнения относительно истинного состояния его резервов, как я это объясню в следующей главе.
Он дал мне на интервью один час, и это время истекло. По-видимому, он думает уже о чем-то другом и проявляет легкие признаки нетерпения, постукивая пальцами правой руки по краю письменного стола. Я поднимаюсь, чтобы откланяться, и все же спрашиваю его:
— Ваше величество, как вы можете утверждать, что за десять лет вы преодолеете слаборазвитость своей страны? Секретарь внезапно съеживается, и в течение краткого момента иранский правитель, похоже, колеблется между гневом и весельем. Он вновь садится, и я тоже, между тем как он наклоняется ко мне:
— Потому, месье Лоран, что я не верю ни в существование рока, ни в процессы, которые управляют человеческими жизнями и жизнью народов и влияют на них.
Он добавляет важную фразу:
— Все может измениться, все может перевернуться.
Похоже, он впервые замечает присутствие своих сотрудников и обращает к ним несколько слов, сказанных по-ирански и более спокойным тоном.
— Я приведу вам один пример, — его суровые черты внезапно смягчаются, словно он готовится рассказать мне о какой-то шутке, и в некотором роде так оно и есть. — В марте 1969 года я отправился в Соединенные Штаты, чтобы присутствовать на торжественных похоронах президента Дуайта Эйзенхауэра. В те времена нефти было много, и она была невероятно дешевой. Она стоила 1 доллар за баррель. В Белом доме я имел долгую встречу с президентом Никсоном, рядом с которым находился госсекретарь Киссинджер[8], и я сказал Никсону: «Господин президент, я считаю, что вы покупаете недостаточно иранской нефти, и я хочу сделать вам предложение, которое будет плодотворным для нас обоих. Я предлагаю вам 1 миллион баррелей в сутки в течение десяти лет по чрезвычайно выгодной для вас цене 1 доллар за баррель, как бы ни менялся в дальнейшем курс ее стоимости. Вы также сможете создать стратегические запасы, которые вы сможете хранить в ваших бездействующих шахтах, и это защитит вас в случае конфликта или прекращения добычи. Если вы согласны, я готов подписать такой договор немедленно». Он посмотрел на мое изумленное лицо. — Никсон дал мне понять, что ему надо подумать над этим, и я уехал в Тегеран, не получив ответа. Через неделю посол США попросил встречи со мной и передал мне послание американского президента. Это был окончательный отказ, который подкреплялся юридическим аргументом: «Правительство США не занимается покупкой нефти, за исключением той, что необходима для военных нужд». Речь шла о коммерческих соглашениях — они, стало быть, должны заключаться с частными компаниями. Я думаю, что на самом деле Киссинджер утопил мою идею, с тем чтобы впоследствии к ней вернуться. Создание, по его инициативе, в 1975 году AIE[9], где промышленные страны располагают свои стратегические запасы, является продолжением моего предложения. В свете происшедших событий я поздравляю себя с тем, что не подписал подобного соглашения. Но кто мог представить себе, что через четыре года мир радикально изменится и цены на нефть взлетят вверх? Стало быть, вы сами видите, все может произойти.
Режим шаха стабилен
Это была наша последняя встреча, потому что Хомейни и исламская революция смели шаха, а я часто вспоминал его последние слова: «Все может произойти». Я полагаю, что люди, стоящие у власти, все слепы, потому что отказываются от мысли, что они могут лишиться своих великих замыслов, а они есть у каждого. Проще говоря, шах потерял связь с реальностью. Рост военного бюджета в Иране был головокружительным: 241 миллион долларов в 1964 году; 4 миллиарда в 1974-м; 10 миллиардов в 1977-м.
Никсон и Киссинджер решили, что следует соглашаться с шахом «во всем, что он потребует». Доклад ЦРУ, переданный в том же году президенту Картеру, «утверждает», что режим шаха стабилен и что монарх останется у власти еще более десяти лет.
В 1978 году, накануне его падения, армия шаха в два раза больше британской армии; она располагает 3000 танков, в то время как у Франции их только 1000. Грунман, создавший модель Ф-14, считающуюся лучшим самолетом-перехватчиком в мире, имеет в Иране более 1000 служащих, которые живут там вместе со своими семьями. У фирмы финансовые затруднения? Шах предлагает выкупить ее. Обольщенный, он не видит ничего, кроме своей армии, которая является плодом перекрутки Западом денег, израсходованных на покупку его нефти, и подтачивает его режим. И когда он исчезает со сцены, те же самые поставщики тут же обращаются к его бывшему сопернику Саддаму Хусейну, чтобы позволить ему приобрести, по крайней мере на бумаге, «четвертую армию в мире», по словам Дика Чейни.
Шах стал первым покупателем оружия в мире, иракский диктатор может только мечтать об одном: превзойти его. Что и было сделано. С губительным результатом, который всем известен.
2. Первое бурение в 1859 году и быстрый рост добычи нефти
Первое бурение было произведено в 1859 году «полковником» Эдвином Дрейком. Его чин столь же неправдоподобен, сколь и обстоятельства, в которых происходило это событие. Несколько инвесторов высказали убеждение, что нефть может иметь применение, что у нее есть будущее… и рынки сбыта. Они купили крохотную концессию, расположенную на месте одной фермы в Титусвилле, на севере Пенсильвании, невдалеке от канадской границы. Речь идет о поселке, который вряд ли был отмечен на карте. 125 его жителей пребывали в нищете. Это был счастливый случай для Дрейка, когда он высадился на берег этой отдаленной местности. Бывший водитель локомотива, ушедший в отставку в тридцать восемь лет по причине плохого здоровья, он был нанят владельцами концессии, потому что он был единственным, кто верил в успех и жизнедеятельность проекта, но также еще и потому — малоизвестная деталь — что он учился на бурильщика… во Франции, в Пешельбронне в Эльзасе.
Почти никто не мог предвидеть, что нефть можно извлекать из земли, выкачивая ее, как это делают с водой. Дрейк был очень упрям. Он начал свои изыскания весной 1858 года, придумав буровую вышку: простое соединение из древка с буром на балансире, приводимое в действие попеременными вертикальными движениями. Он прекратил добычу зимой из-за плохой погоды, а когда вновь приступил к работе, уже в хорошую погоду, его результаты оказались бесплодными. Раздраженные потерей денег, финансисты из акционерного общества «Сенека ойл компани» послали в конце августа 1859 года ему письмо с приказом прекратить бурение. 29 августа, когда это письмо еще не успело до него дойти, фальшивый полковник стал изыскателем, увидевшим, как нефть бьет ключом из глубины двадцати метров.
Нефть дешевле воды
Акционеры «Сенека ойл компани» тут же скупают прилегающие земли, но новость об открытии распространяется, как взрывная волна, и сюда сбегаются изыскатели. Переименованный в Ойл Крик (Нефтяной Родник), район оправдывает свое новое название и являет собой неприятное зрелище — люди теснятся среди беспорядочно установленных буровых вышек, среди моря грязи, нефти и отбросов.
Первые годы добычи нефти иллюстрируют собой незыблемый закон, который будет долго доминировать в царстве нефти: ее рынок зиждится на потреблении.
В году, следующем за открытием Дрейка, цена за баррель достигает внушительной суммы в 20 долларов, но отсутствие крупных рынков сбыта вызывает быстрый обвал цен. В 1861 году баррель стоил всего лишь 10 центов, и цена продолжает падать, что делает нефть продуктом более дешевым, чем вода.
