— Думаете? Но я хотел сказать… Впрочем, раз вы так считаете, тогда конечно, только вот сам я, между нами, плохо разбираюсь в людях голубых кровей, так что не могли бы вы…
— Опросить свидетелей? Охотно, дорогой Форбс. А вы между делом к ним приглядитесь.
— Ах, спасибо, сэр Малькольм. Понимаете…
— Ну, разумеется, разумеется.
Все та же старая история. В присутствии Айвори старший инспектор робел, опасаясь допустить промашку во время допроса, тогда как в иных обстоятельствах лучшего дознавателя было не сыскать. И то верно — у сэра Айвори был весьма своеобразный способ общения со свидетелями. Он делал вид, будто что-то недопонимает, и задавал вопросы вразнобой, как бы вопреки логике и здравому смыслу. Однако практика показывала, что, продвигаясь в расследовании, так сказать, в шахматном порядке, он подобной тактикой сбивал собеседника с толку, вынуждая остерегаться на каждом слове, и в конце концов, обезоружив его, наносил удар то с тыла, то с фланга. Ко всему прочему Форбса неизменно поражало то, что его добрый друг никогда ничего не записывал. Он полагался на свою память, а вернее, по его собственному признанию, позволял свободным, разрозненным элементам самим складываться определенным образом, пока в его голове не вырисовывалась общая четкая картина. Потом он рассматривал эту картину со всех сторон и либо отвергал ее, либо принимал — в зависимости от того, насколько точно она соответствовала другим картинам по одному и тому же делу. «Подобное соответствие — эстетического порядка, — говаривал сэр Малькольм. — А любой порядок обладает характерными, безошибочными свойствами».
Наблюдая такие игры ума, старший инспектор ощущал себя не в своей тарелке, хотя, по настоятельному наущению жены, и проштудировал толковый словарь от корки до корки и даже выучил назубок с десяток-другой премудростей, дабы не ударить в грязь лицом в приличном обществе. Он слышал, что великие шахматисты-чемпионы рассуждали и действовали точно так же. А потому он не просто восхищался сэром Малькольмом, а скорее испытывал по отношению к нему своего рода суеверное благоговение.
Между тем, едва они спустились на лестничную площадку второго этажа, к ним устремился дневальный, которого Джеррольд поставил в коридоре приглядывать за комнатами.
— Сэр, должен вас предупредить: дворецкий каким-то образом узнал пароль и пытался проникнуть в комнаты. А я не пустил, по инструкции.
— Молодец, сержант, — сказал Форбс, — а где сейчас этот дворецкий?
— Не знаю. Ушел куда-то, злой-презлой. Вот и все, сэр.
— Будьте начеку, в коридор никого не пускать. Скоро мы займемся и комнатами.
Не успели они спуститься на первый этаж, как столкнулись нос к носу с поджидавшим их китайцем. Он был совсем маленький, с большой круглой головой и черными живыми, сверкающими глазками. На лоб спадала прядь черных как вороново крыло волос. На нем был черный фрак, а расстегнутый воротничок белой рубашки стягивала бабочка.
— Я дворецкий, — выпалил он. — Вэнь Чжан. Заниматься замком вместе со слугами. Надо убирать комнаты до полудня. Солнце и ночью вращается.
— Однако ночью мудрец проверяет, все ли двери и окна закрыты, — ответствовал сэр Малькольм. — Господин Вэнь Чжан, мы со старшим инспектором Форбсом хотели бы поговорить с вами о событиях, повлекших за собой смерть вашего хозяина.
— Вэнь Чжан в скорби и боится потока напастей. Маленьким людям надо держаться подальше от больших.
— Вот что, — раздраженно бросил Форбс, — комнатами гостей вы займетесь после.
— Думаю, господин Вэнь Чжан может много чего нам рассказать, — непринужденно дружеским тоном продолжал сэр Малькольм, глядя старшему инспектору прямо в глаза.
— Конечно, конечно… — проговорил тот.
— Не пройти ли нам в эту комнату, сядем поудобнее и поговорим? — предложил сэр Малькольм.
— Там будуар мадам… Туда нельзя. А здесь кухни.
— Что ж, пройдем на кухни!
— Нет уж, увольте! — запротестовал Форбс.
— А почему бы нет? Ведите, господин Вэнь Чжан.
Они уже было вошли в коридор, примыкавший к главной лестнице, как вдруг из гостиной, точно черт из табакерки, выскочил какой-то толстяк.
— Просто возмутительно! Держать меня под арестом! Уже битых два часа сижу тут и жду!
Полицейский, дежуривший на первом этаже, кинулся ему навстречу.
— Прошу вас, господин! Вернитесь в гостиную.
— Оставьте меня! Да кто вы такие?
Толстяк был вне себя от злости. И грозно потрясал сигарой, точно абордажной саблей.
— Я старший инспектор Дуглас Форбс из Скотланд-Ярда, провожу дознание. А вы-то сами кто будете?
— Джеймс Мелвилл. Близкий друг госпожи Джейн Уоллес. Меня держат взаперти, и этим все сказано! Я что, по-вашему, убийца? Боитесь, сбегу? Лучше бы настоящего виновника искали!
— Уважаемый, — сказал сэр Малькольм, подходя к нему с любезной улыбкой, — весьма рад с вами познакомиться. Меня зовут Малькольм Айвори, и я глубоко сожалею, что обстоятельства…
— Да бросьте, — проворчал Мелвилл. — Вы, полицейские, думаете, вам все дозволено.
— Сэр Малькольм Айвори не из полиции, — возмущенно проговорил старший инспектор. — Он лично знал покойного Роберта Уоллеса.
— Ну и что, я тоже! — вздохнув, возразил Мелвилл. — Полноте, никто не вечен, не правда ли?
— И его сын Брайан тоже… — прибавил Форбс, которому толстяк уже действовал на нервы. — Ну, а пока вы нам не понадобитесь, соблаговолите пройти обратно в гостиную.
— Можно хотя бы позвонить? У меня, представьте себе, дела, и они не терпят отлагательства.
— Сержант, проводите господина Мелвилла в гостиную.
— А если не пойду?
Видя, что разговор принимает дурной оборот, сэр Малькольм сказал:
— Господин Мелвилл, если вы хоть самую малость скорбите о трагической смерти вашего друга, я лично прошу вас: возвращайтесь в гостиную.
Пораженный такими словами, грубиян прикусил язык и безропотно повиновался. Засим сэр Айвори и Форбс последовали за китайцем — он повел их в кухни.
— Господин нехороший. Вэнь Чжан не любить его. В гнезде голубки безобразный попугай.
Кухни в замке сами по себе походили на целое владение и напоминали о тех стародавних временах, когда Уоллесы пользовались значительным влиянием и устраивали у себя пышные приемы круглый год. Часть кухонных помещений обновили под нынешние нужды, а другую часть сохранили в первозданном виде — такой, какой она была в XVIII веке, когда ее только построили. Дворецкий усадил двух посетителей за длинный массивный стол, вокруг которого были расставлены скамьи со спинками. Сэр Малькольм с удовольствием рассматривал фарфоровую и медную утварь на полках, огромный камин, где можно было запросто зажарить быка на вертеле, сундуки и деревянные ларцы, веками натиравшиеся воском, громадный резной двустворчатый буфет и большую готическую люстру из кованого железа над головой. Вэнь Чжан остался стоять. Из темной глубины кухни доносился плач молоденькой служанки.
— Вы часом не из рода Вэнь Чжан, династии Чжан? — осведомился сэр Малькольм.
— Я не знать. Я быть дворецкий.
— Присаживайтесь. И давайте поговорим.
— Чжан говорить стоя.
— Ну хорошо, господин Чжан, скажите, вы же любили вашего хозяина, правда?
— Лорд Роберт большой друг.
— Я имею в виду его сына, Брайана.
— Беда как сосуд в глубине вод. Не тронь их, иначе все смешается.
— Полиция непременно найдет убийцу, господин Чжан. Но мы должны во всем разобраться, и вы, уверен, нам поможете, например, с тем же арбалетом.
— Вэнь Чжан плохо разбираться в оружии — карабин, револьвер, даже арбалет. И не любить война.
— А гадальные прутики?
— Вэнь Чжан не верить в старые женские безделушки.
— А в звенящий камень на постели господина Брайана?
— Вэнь Чжан не музыкант.
Дуглас Форбс, не отличавшийся долготерпением, встал.
— Послушайте, Чжан. Будете продолжать в том же духе, заберу вас с собой, и тогда уж вам придется объясняться в Скотланд-Ярде. Вас это больше устраивает?
Дворецкий вздрогнул — на его круглом лице вдруг появилась улыбка.
— Вы только поглядите! — воскликнул Форбс. — Да он же смеется над нами!
— Да нет, — возразил сэр Малькольм. — Китаец так улыбается, когда боится. Чего же вы боитесь, господин Вэнь Чжан?
— Англичане не любить китайца. Все против китайца. А я тоже англичанин.
— Вас что, обидели наши законы? — спросил сэр Айвори.
— Не законы. Люди. Не лорд Роберт. Большой человек. Вэнь Чжан обязан лорду Роберту всем.
— Расскажите, чем именно, господин Вэнь Чжан.
Дворецкий как будто успокоился. Улыбка слетела с его губ.
— Лорд Роберт усыновить Вэнь Чжана. Вэнь Чжан быть британский гражданин. Бедный Вэнь Чжан стать дворецкий в замке. Десять тысяч лет счастья небесного.
