Мэри Лондон
«Преступление по-китайски»
Глава 1
B конце ужина, когда Брайан Уоллес встал, все заметили, что вид у него не самый добродушный. До этого вечер проходил в обстановке довольно-таки приятной, хотя и несколько натянутой, — впрочем, как обычно. В просторной столовой замка, отделанной лепными украшениями, собрались гости, которых Джейн Уоллес созвала по просьбе сына. Расставленные повсюду свечи создавали атмосферу званых ужинов времен давно минувших, когда лорд Роберт Уоллес, предводитель вигов,[1] распорядился воздвигнуть это дивное здание по проекту архитектора Томаса Арчера, построившего в Лондоне церковь святого Иоанна Евангелиста. Воздвигать начали в 1721 году, когда сэр Роберт был министром финансов, а закончили в 1742 году, когда он подал в отставку с поста первого министра его величества Георга II. Жизнь свою сэр Роберт закончил в этих стенах, уже будучи пэром и главой оппозиционеров, а когда он отошел в мир иной, правопреемство перешло к его сыну Хорасу, именитому писателю, автору «Замка Тренте».
Джейн Уоллес, хоть и не могла блеснуть знатностью происхождения, прекрасно понимала, что ей просто необходимо отстаивать свое нынешнее положение в обществе, тем более после смерти мужа, отца Брайана, — он скончался два года назад. И в этот вечер ей особенно хотелось угодить друзьям сына, благо как раз сегодня Брайану исполнилось тридцать пять, — Брайану, ее единственному чаду, потомку древнего рода, которым она очень гордилась; о таком сыне госпожа Уоллес мечтала еще с юности и потому всегда оделяла его беззаветной материнской любовью.
Как только закружили первые снежинки, Джейн Уоллес велела Чжану, китайцу-дворецкому, пожарче затопить большой камин с фамильным гербом, и огромные поленья полыхали в нем весь вечер. На скатерти из брюггского кружева расставили «королевскую» посуду; своим названием она была обязана тому, что ею сервировали стол в тот достопамятный день, когда здешние места посетил Георг II, потом ее использовали только в самых торжественных случаях; рядом с нею искрились бокалы муренского стекла, но главным украшением стола служили ослепительно белые фарфоровые статуэтки ангелов — Хорас Уоллес, писатель, когда-то купил их в Венеции.
На пригласительных карточках особо указывалось, что гостям надлежит явиться в праздничных нарядах. Поэтому, по мере того как они съезжались, Чжан первым делом препровождал каждого наверх в отдельную комнату, чтобы все успели переодеться к ужину. В правом крыле замка теперь размещался настоящий музей, в левом обитали Джейн и ее сын, а комнаты для гостей приготовили на втором этаже.
Первым прибыл Мэтью Эттенборо с сестрой Маргарет. Обаятельный Мэтью в юности был другом Брайана. Они вместе учились в Кембридже. Ни брат, ни сестра Эттенборо не имели такого состояния и славы, как Уоллесы, но Брайан всегда держался с ними непринужденно, стараясь не обращать внимания на их общественное положение.
Дворецкий разместил Маргарет в розовой комнате, видно, полагая, что этот цвет олицетворяет женственность, а Мэтью — в смежной синей. Брат с сестрой скоро переоделись и спустились в гостиную, где их ждала Джейн Уоллес вместе с Джеймсом Мелвиллом, завсегдатаем дома; впрочем, представители семейства Эттенборо были от него не в восторге. Этому субъекту, сразу же заметим, недоставало благовоспитанности, к тому же он питал неодолимое пристрастие к джину и виски и, набравшись изрядно того и другого, нес всякую околесицу. Поэтому беседа поначалу была довольно натянутой.
Джейн сокрушалась по поводу того, что до сих пор нет ее сына. Ужин через каких-нибудь полчаса, а Брайана с полудня никто не видел. Он находился У себя в апартаментах на третьем этаже, состоявших из кабинета, спальни, гардеробной и ванной. Впрочем, не хватало еще одной гостьи, мисс Ли, — ее Брайан пригласил лично, несмотря на то, что матушка не хотела этого. Красотка китаянка имеет виды на ее сына — разве нет? Конечно, она не из низов общества: ведь торговля чаем, антиквариатом и драгоценностями с Дальнего Востока — дело весьма прибыльное. Она прекрасно говорит по-английски, с отличием закончила Лондонский университет и потом не менее успешно стажировалась в Восточном отделе Британского музея. Однако, по мнению Джейн Уоллес, на Ли с рождения лежало несмываемое пятно: она была китаянкой — по отцу и по матери. Что тут еще скажешь?
Но разве покойный муж не подал ей достойный пример, когда приютил Чжана? Ведь именно он спас китайчонка от нищеты и даже усыновил, выхлопотал ему британское подданство, а после взял к себе на службу дворецким. Джейн так и не смогла взять в толк, зачем лорд Роберт проявил такое великодушие, даже милосердие, когда вырвал китайчонка из лап безжалостных японцев и с помощью Красного Креста переправил в Лондон. Вопреки общественному мнению этот холеный аристократ пожалел хлебнувшего горя мальчугана, который в ту пору не знал ни слова по-английски. Джейн и не думала, что человечность бывает безграничной.
Во двор замка въехал «Роллс-Ройс». Шофер в ливрее открыл заднюю дверцу. В стрельчатое окно Джейн видела, как Чжан, поспешивший во двор, принялся сметать снег, который чуть припорошил мощенную плиткой парадную дорожку. Некоторое время спустя, когда дорожка расчистилась, из роскошного автомобиля вышла восхитительно стройная мисс Ли в белом манто с лисьим воротником и в шляпке того же меха — с виду простая и вместе с тем величественная.
— Китаянка пожаловала, — проговорила Джейн.
— Да кто она такая? — вставил невпопад Джеймс Мелвилл.
И тут появился Брайан — он ожидал приезда девушки у себя в кабинете и теперь спешил по белой мраморной лестнице вниз к парадной двери, чтобы лично встретить мисс Ли. Маргарет с Мэтью встали и тоже направились навстречу новой гостье. Они были знакомы с нею три года и сами же свели ее с Брайаном на пышном приеме в Гилдхолле.
Когда Чжан помог мисс Ли снять пальто, все заметили, что на ней уже было вечернее платье — длинное, шелковое, расшитое черными цветами. Глубокий вырез украшало дивное жемчужное ожерелье. Брат и сестра Эттенборо, равно как и Брайан, не смогли сдержать единодушный возглас восхищения — настолько изящно подчеркивал наряд природную загадочную красоту девушки. Затем мисс Ли направилась в гостиную поприветствовать гордо восседающую в кресле хозяйку дома. Джейн встретила ее с важностью индийской императрицы, удостоившей аудиенции посланца варварского племени.
После коктейля, модного тогда сухого мартини, атмосфера мало-помалу оттаяла. Все перешли в столовую, освещенную блеском свечей, — задумка Джейн, встреченная всеобщим горячим одобрением. Когда сели за стол, начались разговоры о том о сем, как принято в Англии, гости старались избегать щекотливых тем — все только в рамках приличия и в непринужденном тоне. Да и французское шампанское к тому располагало.
Меню состояло из лосося по-шотландски на первое, жаркого из говядины по-индийски, приправленного соусом карри и яблочным джемом и, конечно же, традиционного пудинга по-уоллесски, рецепт которого хранили в семье с не меньшей ревностью, чем счета по уходу за замком. Все были довольны еще и потому, что в этот раз Джеймс Мелвилл воздержался от самодовольной болтовни — вернее, самокритичной, как с неизменной издевкой уточняла Маргарет.
И вот в ту самую минуту, когда Чжан вошел в столовую предупредить «мадам», что в гостиную уже поданы ликеры и кофе, Брайан Уоллес положил салфетку на тарелку для десерта, постучал ножом по бокалу (после этого тотчас установилась тишина) и встал, намереваясь, должно быть, произнести традиционную для юбилейного вечера речь. На самом же деле его слова прозвучали столь неожиданно, что, когда Брайан снова сел, никто не смог проронить ни звука — все словно онемели, не зная, что и думать. Через некоторое время первой из-за стола поднялась Джейн — с надменным видом и в ледяном молчании, подчеркивая тем самым свое неодобрение только что прозвучавшего заявления. Мелвилл, нарочито пожав плечами, последовал ее примеру. Брат и сестра Эттенборо в недоумении потупились, уставившись на свои тарелки. А Ли наклонилась с досадой к возмутителю спокойствия, шепнула ему на ухо пару слов и тоже встала. Брайан попытался было ее удержать, но девушка решительно направилась к двери, и ему ничего не оставалось, как последовать за ней в коридор. Чжан, оказавшись невольным очевидцем событий, стоял как вкопанный, потрясенный до глубины души. Такой чудесный праздник — и все насмарку.
Как нередко бывает в подобных случаях, никто не хотел продолжения вечера. Все разошлись по своим комнатам, собираясь вернуться в Лондон завтра же, и как можно раньше. Однако всю ночь напролет валил снег, и дороги занесло — надо было ждать, пока их расчистят.
