Впоследствии я часто спрашивал Мистера Порочестера: — Чем же Вам, дорогой друг, так приглянулась-то эта ерунда? — и тот честно пожимал пухлыми плечами: ничем другим, кроме некоего внутреннего сходства, сродства, чудесного попадания в резонанс, объяснить это и впрямь невозможно. Мне не раз случалось наблюдать, как этот громила без тени жалости растирает в порошок творцов и погениальнее. Да и сам он полгода спустя, когда мы с ним были уже закадычными друзьями, вернулся к прочитанному — и так раскритиковал злополучный шедевр, что мне, честному культработнику, ничего не оставалось, как снести его в «корзину» от греха подальше.
Но тогда, ещё не будучи толком знаком с этой уникальной личностью, я чувствовал только неловкость от его неожиданных ухаживаний. Слишком уж всё это было подозрительно: он понимал или чувствовал меня так глубоко и тонко, будто несколько лет наблюдал за мной и делал выводы, — а кому я, собственно говоря, в этом долбаном мире нужен?..
В какой-то момент я заподозрил, что знаменитый на весь Рулинет форумный тролль попросту открыл для себя новый, более утончённый и коварный способ глумления над графоманами — и избрал меня, новичка, свежей мишенью. Мысль не такая уж неправдоподобная: из наблюдений я уже знал, что этот разносторонний флудила способен на любую подлость. Словом, на все его последующие приставания, а их было много — доверительные сообщения в скайпе, цитирования на форуме моих трудов, хвалебно-критические статьи о моём творчестве и проч. — я отвечал вежливо, но крайне холодно и сухо, чётко следуя спасительной сетевой формуле: «Не корми тролля!»
Я расслабился и поверил ему только после того, как он прислал мне в личку свою фотографию.
То есть нет, поначалу я как раз не поверил — не поверил, что на снимке действительно он. Я решил, что он нарочно, чтобы надо мной поиздеваться, позаимствовал фото с какого-нибудь специального сайта уродов. Что ж, хозяин-барин. Комментировать предъявленную мне умопомрачительную внешность я не стал, да и вообще сделал вид, что не заметил оказанного мне «доверия». Но следующей почтой я получил от него уже целую серию личных фото, крупных и мелких, в самых разных позах и ракурсах, — причём все они имели до того уютно-любительский вид, что сомневаться в идентичности изображённого на них персонажа больше не приходилось.
Вот тут-то и рухнул мой последний бастион.
Дело в том, что до сей поры никто во всём Рунете не знал, как выглядит безжалостный и грозный Мистер Порочестер. Тем он был и страшнее, что всегда оставался в маске. На аватарку он ставил стильные графические символы или трогательные пейзажики, а то и фотографии кинозвёзд и слащавых мальчиков с модельных сайтов, чем в наше время уже никого не удивишь. Тем же, кто желал свести с ним более тесное знакомство — а таких было много, особенно среди дам, — оставалось довольствоваться его прекрасной душой. Собственно, она с лихвой заменяла и всё остальное, ибо, как я уже говорил, харизмы Порочестеру было не занимать стать. Но, видимо, сам он больше этим довольствоваться не мог. Я оказался первым, перед кем он решился сбросить забрало.
Это была большая честь. И серьёзный поступок. Впервые за всё это время Порочестер предстал передо мной с новой, неожиданной стороны. Впервые я видел его в роли не палача, не гонителя, но жертвы — жертвы Природы, если угодно, — и не мог не задуматься над тем, какую силу и мужество надо иметь, чтобы ежедневно и ежечасно генерировать брутальное обаяние, оставаться по-настоящему живым и страстным даже в темнице ТАКОГО тела.
Это заставило меня устыдиться. Я-то как раз могу считать себя любимцем Природы. Знакомые дамы все уши прожужжали моей «аристократичностью». На всякий случай поднял задницу от ноутбука и сверился с зеркалом. Да-да, я по-прежнему высок, статен, слегка волнистовлас и в свои сорок четыре благообразен даже больше, чем нужно.
А меж тем как чувствующая личность, как человек, мужчина и созидатель я нуль. И, к сожалению, смолоду. Я никому в этом мире не принёс никакой пользы (правда, и особого вреда тоже, но это мало утешает). Мне всё давно безразлично, кроме минимального комфорта. Не спасает даже то, что я отлично осознаю это. Теперь, в сравнении с Порочестером, я ощутил это особенно остро. Передо мной была моя полная противоположность, мой антипод! Но, видимо, что-то было у нас общее, раз он так тянулся ко мне и моим… эээ… литературным потугам.
Тут уже и я начал внимательнее к нему приглядываться. Мне хотелось понять, что же может нас с ним роднить. По первому впечатлению это был человек из другой Вселенной, если только не из параллельного мира. Но ведь, говорят, и параллельные миры иногда соприкасаются?..
Я стал искать общие точки.
Одна из них нашлась совершенно случайно. Оказывается, мы оба уже много лет голосовали за ЛДПР. Ну, Порочестер-то особь-статья — уже потом я узнал, что он большой активист партии, и даже видел несколько его фотографий с Лидером. У меня всё гораздо проще. Я голосую за Владимира Вольфовича по той же причине, по какой в своё время пошёл на факультет искусствоведения: на вещи и явления я смотрю только через призму любви к искусству. Политика в целом оставляет меня равнодушным. А Жириновский — единственный известный мне политик, не говорю уж — кандидат в президенты, который ежедневно делает произведение искусства из самой своей жизни. Этим-то он меня всегда и подкупал.
Этим же, если вдуматься, подкупал меня и Порочестер. Я думаю, на самом деле привело его в ЛДПР именно это внутреннее сродство, недюжинность натуры — а вовсе не стойкие политические убеждения, как он с пеной у рта уверял.
«С пеной у рта» — не фигура речи, я действительно видел эту пену в окошечке скайпа. И ещё много чего в этом роде видел. Мой друг очень эмоционален. Мне было всё досаднее, что он дал так мало пищи для изучения на своей странице — я был уверен, что он на досуге пишет что-то куда серьёзнее пародий и афоризмов, только никому не показывает. А если и не пишет, то рано или поздно обязательно начнёт писать. Куда-то же должна изливаться эта чувственная незащищённость и скрытая от посторонних глаз поэтичность натуры.
Как потом оказалось, я ошибался, — он часто говорил мне, что никогда не понимал, зачем «сублимировать» свои жизненные силы куда-то, кроме самой жизни, — и в этом, как мне кажется, он абсолютно прав.
И всё же на литературном сайте ему было самое место. К тому времени, как мы стали друзьями, я уже успел многократно раскаяться, что поначалу отказал ему в поэтическом таланте. Пресловутое «чувство слова» или «чувство языка», в отсутствии которого авторы «Златоперья» так любят обвинять друг друга, у Порочестера было врожденным — и било через край. Бывало так, что я, задумав очередной рассказец или эссе, часами бился в поисках нужного термина или выражения, — а Порочестер, стоило мне обратиться к нему за советом, подавал с лёту — и попадал в точку. Видимо, за эту удивительную точность формулировок, проявляющуюся и в форумных постах, модераторы и прощали ему то, чего не простили бы любому другому пользователю.
Забавно складывались его отношения и с прилипчивым арго Рунета — «олбанским» или «подонкаффским» диалектом, этой страстью филологов и отчаянием учителей словесности. Конечно же, он владел им в совершенстве и при случае с удовольствием пользовался — как и любой наш брат-старпёр, не наевшийся в детстве протеста. Однако, если ему пытались поставить это на вид, он вдруг поворачивал на 180 градусов — и принимался изъясняться на таком правильном, чистом, богатом оттенками и, я бы сказал, старомодном русском языке (обнаруживая при этом, кстати, богатейший словарный запас!), что ревнитель культуры тут же затыкался, понимая, что до такого речевого уровня ему вовек не допрыгнуть — немного не в той семье он родился, рос и воспитывался.
Да хоть бы он и вообще ничего не писал и не говорил… Уже сам его никнейм, если вчитаться внимательнее, представлял собой тончайший каламбур-автопортрет: порок и аристократизм, нечто свиное — и мягкий дым честера; теперь, зная его лично и очень хорошо, я могу оценить эту словесную игру в полной мере.
Он, как и я, холостяковал, и ничто не мешало нам целыми вечерами распивать чаи в скайпе, с наслаждением обсасывая литературные или просто злободневные темы — от мелких форумных дрязг до переобустройства России. (Теперь уже и я нет-нет, да и сам звонил ему, а, если его не оказывалось дома, мне будто чего-то не хватало). И вот что удивительно: оказалось, что мы во многом сходимся не только в литературно-политических вопросах, но и в том, что касается грубо-житейского. От взглядов на семью и брак до излюбленных кушаний, от характерных болячек до способа выдавливания зубной пасты из тюбика. А ведь мы с ним такие разные и внешне и по темпераменту, нас бы в цирке показывать — эдакие белый и рыжий клоуны, Пат и Паташон.
