нетягостное прежде, но теперь обесцененное и мучительное. Днём к нему, словно на крыльях, подлетали дочери, ласкались, что-то щебетали и уносились прочь. А Филиппо…, он стал местной знаменитостью и как будто ещё выше ростом, и уже не одна молоденькая, быстроглазая служанка приветливо улыбалась ему и в церкви и на рынке. И всё таки, что-то до сих пор невиданное приближалось к городу, а что это было не мог знать никто, даже падре Паоло, каждый день у алтаря безответно, как ему казалось, взывающий к голубому небу.
Зной долгого лета постепенно уступал своё место приятному осеннему теплу, возделанная земля отвечала щедро на пролитый пот и потраченные силы — урожай в том году был обильный. Горожанам после военных потрясений вновь был уготован мир. Шумел всё тот же рынок, звук церковных колоколов был чист и беспечален. Ночами стены домов из желтовато-серого травертина хранили покой спящих, а сон, явленный Пьетро когда-то, вдруг начал незаметно сбываться и не знали весёлые горожане, что странное это видение касалось их напрямую.
Был обычный воскресный день когда Пьетро Бернардоне пробирался по шумной рыночной площади в поисках каких-то хозяйственных мелочей. Сейчас он уже не мог вспомнить, что такого было в этой покупке, чего он не мог доверить Лючии. Среди смеха, обычных торговых споров и перебранки вдруг услышал он краем уха беседу двух молодых людей. Вначале это было обычное для юношей обсуждение проходящих мимо красоток, громкие им приветствия и приглашения на свиданье. Те смеялись в ответ и, не выбирая слов, куда-то их посылали. Словом, пустая и милая болтовня, слушая которую, Пьетро, вспоминая дни своей молодости, снисходительно улыбался. Но потом разговор зашёл о каком-то Джованни, который собирается жениться, но имени своей невесты не говорит никому. Парни строили разные предположения и вдруг упомянули имя Бернардоне. Стоя недалеко от них и рассматривая выставленные на продажу упряжь и корзины с овощами, он, прислушиваясь и приоткрыв от удивления рот, узнавал о сыне всё новое и новое. Опять же, ничего плохого он не услышал, только очень скоро, позабыв о покупках, поспешил домой. Ни жены, ни дочерей там он не застал. Не дождавшись его, они отправились в церковь и, наверное, уже беспокоятся, ожидая его там на старых скамьях и оглядываясь на входные двери. Но не смог Пьетро Бернардоне отправиться к мессе — последний раз такое случилось прошлой зимой, когда он несколько дней пролежал в горячке. Впрочем, в тот год многие болели… Сегодня силы вновь оставили его и обнаружил он себя лежащим посреди комнаты в позе самой странной, но он даже не испугался. Так прошло какое-то время и, лишь услышав голоса жены и дочерей во дворе дома, Пьетро с трудом поднялся. «Нельзя их напугать…, хотя, Пика и без слов поймёт, быстро всех выпроводит…, а тогда уж и поговорим, обсудим…» — вот так путались мысли у этого растерянного человека, видимо, хорошо он умел только торговать сукном, а случись что-то непонятное в отношениях — тут он, как всегда, пасовал.
— Успокойся и расскажи всё по порядку, ничего не пропуская: где и кого ты встретил, что они говорили… Подожди-ка, вот глотни… Ничего, что пост, Бог простит и я разрешаю… Ну, вот, уже лучше! — Мария усадила мужа на скамью, сама тоже села рядом — Теперь говори. История была странная. Не то чтобы родители были против женитьбы сына, в конце концов он давно пришёл в возраст, и повоевать довелось, и пережить многое. Беспокоило что-то другое, то самое, что уже несколько месяцев к ряду посещало их, давило на грудь и не давало дышать. Вновь в душе у Пьетро поселилось противное чувство страха перед неизвестностью и невозможностью защитить сына от каких-то великих тайн, которые готовят ему грядущие дни…
— Франческо, смотри, какое прекрасное утро! Просыпайся, мой мальчик! — с такими словами и улыбкой на лице Джованна вошла в маленькую комнату сына, где Лючия с вечера приготовила ему постель, и вот сейчас нашла она эту постель пустой… Испугаться она не успела — звонкий голос Франческо звучал за окном во дворе. Толкая в плечо непонятливого Антонио, он что-то ему втолковывал. Оба смеялись. Распахнув ставни и поразившись мысли, что, будучи совсем рядом, люди по-разному встречают новый день, Джованна громко окликнула сына:
— Ах, вот ты где!
Она перевела дыхание. И в самом деле, абсолютно никаких причин не было для переживаний. «Это всё Пьетро, от него все эти страхи исходят, разве я была такой в прежние годы?» — пыталась она себя убедить, в душе давно уже соглашаясь с тем, что перемены неизбежны, а ужасные они или прекрасные понять было пока нельзя.
— Ступай, сынок, в дом, тебя хочет видеть отец.
— Да, матушка, уже бегу! — шепнув напоследок что-то на ухо слуге, отчего тот громко расхохотался, поспешил Франческо в комнату отца. Тот был так озабочен предстоящим разговором, так нуждался в поддержке, что, против обыкновения, удержал, уходившую было прочь, жену. Кивком головы указав ей на скамью, он взглянул на сына. Франческо приветствовал отца, по семейной традиции подойдя и склонив голову ему на грудь. Глаза у Пьетро при этом как-то сами закрылись, он обнял сына и у него немного отлегло от сердца.
— Как спалось, Джанни? — Пьетро почувствовал запах его волос и шевельнулось в нём какое-то древнее, от диких предков чувство, носить с себе которое было так ужасно и прекрасно.
— Я хорошо спал, отец. Лучший сон — дома, я давно это знаю. Но меня разбудила какая-то птица. Странно, правда? Уже давно осень, а ей почему-то вздумалось петь.
Пьетро немного напрягся — свой сон он никогда не забывал — но продолжил:
— мне нужна помощь, сынок, хочу поручить тебе важное дело. Ты должен помнить моего друга синьора Марио Серафини, мы с ним давно уже вместе ведём дела. Помнишь, он был нашим гостем пару лет назад? Так вот, его люди с новым товаром остановились за южной стеной, у старых конюшен. Ведь ты знаешь это место? Ступай туда сейчас, найди там Серафини и покажи ему (в руке Бернардоне блеснула монета) вот этот редкий флорин — наш с ним тайный знак, означающий, что тебе можно доверять. Он передаст тебе кошелёк, в котором будет 40 монет серебром. Принеси их мне. Это и есть моё тебе поручение — Пьетро мельком посмотрел на жену. Видно
