Охранники недоверчиво оглядывают улицу, но, кроме старика, на ней никого нет. Они выходят на тротуар. Тот, что ниже ростом, подходит сзади к фургону, открывает двери, забирается внутрь машины. Его коллега присоединяется к нему, снова пристально вглядываясь в улицу. Успокоившись, охранник убирает в кобуру свой пистолет, затем наклоняется, чтобы поднять первый мешок. В это время старикан поравнялся с фургоном, но никто не обращает внимания ни на него, ни на его жест: он роется в своей пляжной сумке, затем достает из нее автомат.
— Не двигаться! Руки на затылок! — спокойным голосом приказывает Лутрель.
В тот же момент вынырнувший из-за соседних ворот Ноди уже держит на прицеле шофера. Автомат Фефе, направленный на двери банка, лишает охранников помощи изнутри. Бухезайхе с точностью хронометра выпрыгивает из машины и устремляется к стоящему на земле охраннику.
— Один жест, и ты покойник!
— Пошевеливайся! — говорит Лутрель.
Бухезайхе хватает первый попавшийся под руку мешок и поворачивается: рядом с ним останавливается угнанный «ситроен». Жо Аттия, сидящий за рулем, открывает заднюю дверцу. Бухезайхе бросает на сиденье первый мешок, затем пять остальных. Дверца закрывается, машина скрывается в предместье Тампль.
Бухезайхе разоружает охранников и усаживается за руль другого «ситроена». Ноди оглушает прикладом шофера и присоединяется к Бухезайхе. Лутрель приказывает охранникам сесть в фургон, закрывает двери и садится на заднее сиденье грузовика, в который Фефе запрыгивает на ходу.
Одиннадцать часов тридцать две минуты. Лионский кредитный банк потерял три миллиона. Пятьдесят тысяч франков в секунду!
— Хорошая работа — это быстрая работа, — говорит Аттия.
— Колоссально, — комментирует Бухезайхе.
— У меня есть кое-что и получше, — говорит Лутрель, снимая парик и отклеивая усы.
Уперев подбородок в ладонь и облокотившись на стойку бара, инспектор Жюль Ашиль не спускает глаз с Корнелиуса, владельца трактира «Кислица», в сотый раз рассказывающего о том времени, когда он был профессиональным боксером, надеждой Франции в легком весе. Он размахивает в воздухе кулаками, вскакивает и снова садится за стойку бара. Первая мировая война помешала его карьере.
— А потом? — спрашивает инспектор Ашиль, поднося к губам пенистое пиво.
— А потом я сказал себе: этот англичанин изуродует тебя.
— А потом? — снова повторяет Ашиль.
— Он измолотил меня, но мозги мои работали. Меня мог спасти только запрещенный прием. Мы сцепились. Он стал молотить мои внутренности, так что меня затошнило. Я обхватил его руками и толкнул, разжав руки. Англичанин, следуя правилам, подумал, что я действую в соответствии с указанием арбитра. Он отступил назад и опустил руки. И тогда… бум! Я бью его правой, и он валится на пол.
— Да, ловкач! — говорит Ашиль, закатываясь смехом.
Инспектор прав, Корнелиус действительно ловкач. Уйдя с ринга и пережив бойню, он стал мошенником, специализирующимся по разного рода кражам. Повторяющиеся аресты, освобождения, но в последнее время речь идет чаще об освобождении за недостатком улик. Его знают все следователи. Всем полицейским известно, что в его трактире собираются сутенеры и убийцы, авторитетные воры. Он подбирает кадры, подыскивает автомобили, достает инструменты для взлома. Оружием он не занимается. После Вердена он не может видеть крови. Время от времени, чтобы не утратить профессионализма, он сам принимает участие в налетах. Добыча делится в зале ресторана, позади бара. Корнелиус получает свою долю и угощает шампанским. Сюда всегда можно прийти, и любезный Корнелиус всегда встретит вас с улыбкой. Здесь можно выпить, поесть и переночевать.
— Они здесь? — спрашивает полицейский.
Корнелиус утвердительно кивает. Ашиль не знает настоящих имен негодяев, обедающих в соседнем зале. Он знает, что раньше их было пятеро, а теперь стало шестеро. Ашиль не думает, что они опасны. Он знает, что их вожак ночует иногда у Корнелиуса. Ашиль мог бы получить подкрепление и установить за ними слежку, но он всего лишь обыкновенный инспектор полиции, женатый на ворчливой женщине и такой нервной, что его коллеги говорят о нем и о его супруге с полицейским юмором: Ашиль и его сухожилие. Одним словом, у инспектора масса проблем, и главные из них — материальные. Он очень нуждается в денежных средствах. Однажды вечером, будучи в состоянии хандры, он поделился с Корнелиусом своими проблемами. Последний посочувствовал ему. Они вместе выпили. Неожиданно, поддавшись вдохновению, Корнелиус прямо предложил:
— Инспектор, я могу вам помочь.
— Ты шутишь? — с надеждой спросил Ашиль.
— Слово мужчины. Люди приходят сюда, чтобы отдохнуть и успокоиться… Предположим, что один понятливый фараон предупредит нас о возможной облаве. Эта любезность имеет товарную ценность, и она будет оплачена.
— Корнелиус, — с важностью ответил Ашиль, — то, что ты мне предлагаешь, называется подкупом, и закон предусматривает за это строгое наказание. Что же касается меня, то я согласен.
В этот вечер, десятого февраля тысяча девятьсот сорок шестого года, инспектор Жюль Ашиль пришел, как обычно приходил раз в неделю, за своим конвертом. Корнелиус достает его из ящика кассы и протягивает ему. Ашиль беспечно сует его в карман, не проверяя суммы. Он пытается угадать ее по толщине конверта.
— Еще одну рюмочку? — предлагает Корнелиус.
— Не могу. Жена ждет, — вздыхает Ашиль.
Корнелиус провожает его своими узкими, как щелочки, глазами. Он видит, как инспектор выходит на набережную, запахивая свой поношенный плащ, купленный на американской барахолке. «Бедняга», — думает он, вытирая губкой прилавок. Затем, вытерев руки, он направляется в зал ресторана. Сейчас около трех часов. Корнелиус подходит к двери и стучит три раза, после чего открывает дверь и входит. Лутрель в жилете поверх сорочки с засученными рукавами пьет ликер в окружении своих друзей. Они сидят за столиком возле окна, выходящего в сад, откуда легко убежать в случае необходимости. Над Марной опустился легкий туман. Небо серое, грустное. Но в зале тепло от камина и алкоголя.
Получив свою долю за участие в операции на авеню Пармантье, Аттия исправил ущерб, нанесенный ему депортацией. Вместо черной дыры в его челюсти сверкает золотой зуб.
— Все нормально, ребята? — спрашивает Корнелиус.
— Прима, — отвечает Бухезайхе.
— Фараон ушел? — любопытствует Аттия.
— Да, — говорит Корнелиус. — Он не интересовался, имеете ли вы отношение к налету на фургон.
— Везде есть прогнившие доски, — замечает Бухезайхе. — Один из военных законов гласит, что их необходимо выявить в стане врага. Мы, на улице Лористон…
— Кончай, Жорж, — обрывает его Ноди, участник Сопротивления. — Знаем мы твоих лидеров!
Бухезайхе хмурится. Ноди серьезным тоном продолжает:
— Пьер, по-моему, это чистое безумие.
— Я все обдумал, — говорит Лутрель, гася сигарету о пепельницу. — Все решено: я покажу вам «уан мен шоу».
Генерал де Голль оставил Елисейский дворец и впервые отправился в пустыню. Барометр застыл на минус шести градусах. Для разъездных почтовых служащих, сортирующих почту на Лионском вокзале, это настоящая Сибирь. Центральная почтово-телеграфная служба находится на улице Берси, в плохо отапливаемом здании, к которому примыкают низкие, ветхие, продуваемые ветром строения. Покрасневшими от холода руками почтовый работник выгружает первый мешок и бросает его на тележку. Шофер фургона скрылся в бараке, где отогреваются другие служащие, прежде чем приняться за работу. Почтовый работник выпрямляется, чтобы подуть на свои онемевшие пальцы. Тринадцать часов двадцать семь минут. Его бригада только что заступила на смену. Несчастный думает о том, что впереди только шесть часов работы.
Вялой походкой человек направляется к фургону за вторым мешком. Его внимание привлекает рокот мотора приближающейся машины. Он удивлен: никто, кроме дежурных, не имеет права доступа во двор. На машине трехцветный номерной знак, что говорит о ее принадлежности армии. «Военная почта», — думает служащий. Черная машина подъезжает к нему, изящно разворачивается и останавливается возле фургона. Из машины выходит лейтенант. Спокойным шагом, спрятав в карманы шинели руки, он подходит к служащему.
— Эй! — возмущается почтовый работник. — Не надейтесь, что я буду разгружать ваши посылки. Я штатский…
— Заткнись! — спокойно говорит ему офицер. — Складывай свои мешки в мою тачку.
Задетый таким апломбом, работник пытается протестовать, но военный вынимает из кармана руку и направляет на него пистолет тридцать восьмого калибра.
— В твоем распоряжении только тридцать секунд и ни одной больше.
