— Меня мучает жажда.
Фефе пользуется случаем, чтобы улизнуть в салон и не слушать упреков шефа. Он возвращается с бутылкой виски в руках, наполняет рюмку Лутреля, садится на место и спрашивает:
— Тебе принести воды?
Наступает новая напряженная пауза. Лутрель скрипит зубами, опрокидывает в себя рюмку. Фефе тотчас же ее наполняет. Выпив, Лутрель продолжает глухим голосом:
— Мне показалось, что я имею дело с крутыми ребятами, с депортированными, с сопротивленцами, с гестаповцами. Но я вижу, что связался с бакалейщиками. Какое разочарование! Скажу вам напрямик: если вы не изменитесь, я подберу себе другую команду. Желающих предостаточно… и по-настоящему жестких. Тем более что я задумал самый фантастический налет в моей жизни. И я не хочу, чтобы он сорвался из-за каких-то жалких типов.
Ноди и Аттия незаметно переглядываются. Они уже привыкли к тому, что в последнее время Лутрель накануне новой акции испытывает потребность делать выговор своим компаньонам, подстрекать их и угрожать им, показывая, что незаменимых людей нет. Его «уан мен шоу» на Лионском вокзале было тому доказательством.
Щеки Лутреля порозовели, глаза блестят. «Он уже хорош», — думает Ноди. Однако алкоголь вместо того, чтобы снижать мыслительную деятельность Лутреля, напротив, обостряет его способности и прибавляет ему дерзости. Чокнутого осеняют гениальные идеи.
— Все, что мы делали до сих пор, было лишь тренировкой для необстрелянных новичков, — твердо продолжает Лутрель. — Я организовал вас и научил технике налета. Полиция пока беспомощна, но не думайте, что это будет продолжаться вечно. Мы должны воспользоваться этой передышкой… Анри, налей мне.
Фефе вновь наполняет рюмку Пьера. Он осмеливается сделать ему замечание:
— Пьер, ты слишком много пьешь.
В ту же секунду Лутрель наотмашь ударяет его по лицу. У него сильная, тренированная рука теннисиста. Верхняя губа Фефе рассечена до крови. С гудящей головой он опускается на стул, приложив руку ко рту. Остальные молчат.
— Промой рану водкой, — советует ему Лутрель, тяжело дыша от ярости. — Итак, на чем я остановился? Ах да… Если у полиции есть информаторы, то у меня они тоже есть, в полиции. Этому методу я научился в гестапо.
Он на минуту погружается в свои мысли, затем продолжает:
— Операцию будем проводить на юге, на Лазурном берегу. В подробности я посвящу вас позднее. Сейчас все по очереди отправляемся в Канны. Встречаемся в следующую субботу в баре «Карлтон». Я выезжаю сначала в Марсель, чтобы обсудить там все детали. Возражений нет?
— Придется вам обойтись без меня, — смущенно говорит Бухезайхе.
Лутрель хмурит брови:
— Почему?
— Мари-Луиза осуществляет экономический контроль за деятельностью королев с улицы Блондель. Полиция изучает сейчас бухгалтерию моей жены.
— Ладно, обойдемся без тебя, — решает Лутрель.
В дверь стучат, и в спальню входит Маринэтта. Заметив Фефе, промокающего платком кровь на губе, она улыбается ему и говорит убежденно:
— Опять сказал какую-нибудь глупость, бедняжка.
Затем, повернувшись к Лутрелю, добавляет с упреком:
— Пьер, уже поздно… Собака в доме одна. Ей пора делать пипи.
Взгляд Лутреля неожиданно смягчается.
— Ты права, — произносит он, — бедное животное. Поехали. Бай, бай, чао, ауф видерзеен!
Прошло пять дней, в течение которых Лутрель не терял времени даром.
Его ждало еще одно разочарование. Он уже собирался покинуть Париж, когда Большой Жо тоже отказался от участия в деле. Аттия позвонил Лутрелю в «Кислицу» и сообщил, что его свалила с ног страшная дизентерия. Он вынужден оставаться в постели по крайней мере четыре дня.
— Последствия депортации, — простонал он. — Ты можешь подождать меня, Пьер?
Лутрель понимал досаду своего друга, но время поджимало.
— Это эпидемия, Жо! Фефе и Дано тоже свалились. Не расстраивайся, до пенсии еще далеко, — утешил он.
Лутрель получил новую информацию. Налет должен быть совершен не позднее первого июля.
5
Лутрелю понадобилось всего несколько часов, чтобы сориентироваться в Марселе. Что касается самого города, порта и окраин, то Лутрель знал их прекрасно. Когда перед войной он бросил лицей «Корнель» в Мансе, то приехал именно в Марсель. Ему было восемнадцать лет, но уже тогда он мечтал стать каидом. Воровская жизнь со своими законами привлекала его. Он понимал, что только эта среда даст ему возможность разбудить дремавшие в нем силы. К сожалению, главари воровского мира в Марселе — Карбоне и Спирито — пренебрежительно отвергали услуги юношей. В ушах Лутреля до сих пор звучит фраза, сказанная ему Спирито с сильным корсиканским акцентом:
— В тебе, безусловно, есть дерзость, малыш, но тебе не хватает здравого смысла. Мышцы и смелость без мозгов приводят к катастрофе. Учись. Покажи, чего ты стоишь. Через несколько лет мы вернемся к этому разговору.
В течение долгого времени презрительный тон Спирито приводил Лутреля в бешенство. Теперь он сам с улыбкой признает, что его дебют не был блестящим. Он, мечтавший об автомате, совершает налет на бистро, неподалеку от вокзала Сен-Шарль. Даже ученики воров хотят есть. Однако воровать в Марселе дано не всем: это — искусство, требующее хитрости, ловкости, решительности. Население города специфическое. Марсельцы с рождения обладают обостренным чутьем в распознавании мошенников. Марселец подобен канатоходцу, продвигающемуся по узкой тонкой веревке, отделяющей плодородные земли от частных владений, а значит, от правосудия. Несчастье марсельцу, родившемуся простодушным. Он осужден быть вечным посмешищем. Да здравствует порок! Да здравствует глупость!
Пьер начинает с мелкого мошенничества.
Несмотря на монополию корсиканцев на сутенерство, Лутрель делит барыш с Мюгетт Моттнер, его первой любовной связью. Когда он ей жалуется на свое слишком медленное продвижение, она дразнит его, напевая: «Прежде чем стать капитаном, надо стать матросом». Пьер очень нетерпелив. Его друзья Жозеф Ферран и Кристиан Борон тоже мечтают свергнуть с престола старых корсиканцев, удерживающих власть.
Прошли годы. Война, как известно, закаляет и формирует людей. Возмужав во флоте, ожесточившись в Африканском батальоне, приобретя опыт в гестапо и позднее усовершенствовав его в Сопротивлении, изучив психологию человека в спецслужбах, Пьер Лутрель, обогащенный накопленным опытом, умеет пользоваться револьвером, автоматом и гранатой с ловокостью старого вояки.
Демобилизованный в сорок пятом, он внедряет на Лазурном берегу новую технику моторизованных налетов.
— Ты настоящий новатор, — с искренним восхищением говорит ему Жозеф Ферран.
Сам он тоже не промах. Даже войну, это коллективное бедствие, он использовал с выгодой для себя. Он становится владельцем «Оазиса», отеля в Бандоле, управляющим которого является не кто иной, как Кристиан Борон. Что касается Мюгетт Мотта, она стала гетерой элегантных кварталов. Лутрель встречается с ними уже не первый раз. Он навещает их всякий раз, когда орудует на юге, и возобновляет любовную связь с Мюгетт.
Четырнадцатого марта Лутрель и Ноди атаковали в Ницце на улице Нотр-Дам двух служащих газовой компании Франции. Дело было проведено энергично: наведенные револьверы, поднятые вверх руки жертв. Ноди остается только протянуть руку, чтобы взять сумку, содержащую миллион двести тысяч франков. Пьер и Рэймон скрываются на угнанном автомобиле.
Пятого апреля они находятся на площади Шапитр в Марселе. Бухгалтер Фалетти и его помощник Родриг перевозят в чемоданчике зарплату для рабочих: миллион франков. Фалетти вооружен, но он беспечен. Сейчас день, и на улицах полно народа. Неожиданно перед ними возникают двое вооруженных мужчин, нацелив дула револьверов в их пупки. Ощущение, близкое к столбняку. Первым приходит в себя Родриг.
— Спасайся, кто может! — кричит он, бросая чемоданчик и скрывшись за машиной на стоянке.
Фалетти колеблется. Не осознавая опасности, он наклоняется, чтобы поднять чемоданчик. Лутрель стреляет в упор в печень бухгалтера. Оба налетчика исчезают за несколько секунд.
В обоих случаях полиция едва не выходит на них. После налета в Ницце Пьер и Рэймон скрываются в семейном пансионе «Кольсюр-Лу». Они чудом ушли из-под носа полиции.
После налета в Марселе полиция обнаруживает их укрытие на улице Гранд Арме. Обычное предупреждение! Взломанная дверь! Пустая комната. У полиции свои информаторы, у Лутреля — свои.
Ликующий Пьер прижимает к себе Мюгетт Мотта, с которой он празднует свою победу.
Подруга дней его суровых не сводит с него восхищенных глаз. Время не изменило Пьера, и в свои тридцать лет он сохранил веселость, щедрость и беспечность молодости. Он хотел сделать карьеру, и он ее сделал. Мюгетт гладит его по щетинистой щеке, смотрит на его широко расставленные резцы и шепчет:
