Потом позвонил в авиакомпанию, чтобы узнать, что случилось с моим багажом. Меня несколько раз просили подождать, три раза соединяли с разными людьми, которые говорили каждый свое: что багаж найден и будет доставлен мне в этот же день; что он был ошибочно отправлен назад в Лос-Анджелес; что человек, занимающийся такими вопросами, сильно задерживается и нужно перезвонить позже. Ирландия совсем не изменилась. Я заварил себе чаю, сделал бутерброд и позавтракал в саду около яблонь. Они протягивали ветки навстречу друг другу, но не могли дотянуться. Они росли там всегда, сколько я себя помню.
Потом я вошел внутрь и оглядел дом. Со времен моего детства ничего не изменилось. Только теперь все было ветхое и старое, поломанное и испачканное — словом, в упадке; повсюду — запах затхлости и плесени, на всем следы разрушения и запустения. Томми был прав. Я посмотрел на телефон. Это был старый черный аппарат из эбонита с плетеным шнуром. За телефоном на дешевом сосновом столике стояла ваза с гвоздиками и лежала телефонная книга. От гвоздик сладко и остро пахло. Телефонная книга была раскрыта на странице с моим именем. Женщина, жившая по соседству, миссис Фаллон, нашла мою маму лежащей на крыльце и вызвала скорую. Потом она отыскала «Лоу» в книжке и позвонила мне в Лос-Анджелес. К тому времени как я получил сообщение и перезвонил в больницу Святого Винсента, мама уже умерла. Судя по состоянию этих комнат, она уже давным-давно ждала смерти. Вдруг телефон задребезжал.
— Я звонила тебе раньше, но было занято. Не хочу, чтобы ты думал, что я просто тебя бросила, — сказала Линда. У нее был охрипший голос и чересчур радостный тон.
— Еще очень рано, чтобы о чем-то серьезно задуматься, — сказал я.
— Понимаю, к чему ты. Я достала те бумаги, о которых ты говорил. Записи Питера, телефоны и прочее. Хочешь, заезжай и забери их.
Я сказал, что мы увидимся попозже, и повесил трубку. Но и позже мне не хотелось бы ее видеть. Я не жалел, что мы переспали, нет, просто понимал, что если я собираюсь искать мужа женщины, только что делившей со мной постель, мы оба очень скоро об этом пожалеем. Кроме того, мне нужно было успеть на поезд.
Дублинская местная электричка курсирует по пятидесятикилометровому рельсовому пути, пролегающему по восточному побережью страны от Рослэра на юге до Белфаста на севере. Я сел на поезд, идущий до Пирс-стейшн. Перешел Уэстланд-роу и последовал за толпой клерков, гуськом входивших в задние ворота Тринити-колледжа. Я подумал, что, возможно, утренняя прогулка через елизаветинский университет поднимет мне настроение. Проходя через парк колледжа, мимо Старой библиотеки, по булыжникам к Центральным воротам, я размышлял о том, какой бы стала моя жизнь, если бы я много лет назад выучился здесь медицине, как когда-то предполагалось. Путь, по которому я не пошел.
На улице Колледж-Грин я свернул на юг, мимо дома ректора Тринити-Холла, и прошел через квартал с дорогими магазинами. На всем здесь лежал глянцевый блеск, отовсюду перла наглая железная уверенность в себе, которая двадцать лет назад еще только давала первые ростки в Ирландии. Большинство магазинов пока не открылись, но по улицам уже прогуливались охранники; бездомные собирали картонные коробки и готовились еще к одному дню, когда не знаешь, куда идти и что делать там, куда придешь.
На углу Южной Кинг-стрит и Стефенс-Грин я ожидал увидеть паб «Синноттс», где мы с Томми Оуэнсом как-то выпивали и о котором я мечтал все эти годы. Но на месте паба возвышался белоснежный торговый центр с вычурными украшениями вокруг окон и крыши, благодаря чему здание походило на гигантский свадебный пирог. «Синноттс» переехал вниз по улице, превратившись за время моего отсутствия из стильного старинного паба времен королевы Виктории в спорт-бар, забегаловку американского типа.
Я пропустил мимо блестящий трамвай — из хрома и стекла, перешел Лизон-стрит, проверил адрес на карточке, которую мне дали на похоронах, и поднялся по ступеням одного из стоящих вплотную друг к другу домов в георгианском стиле. У двери оказался только один звонок с табличкой «Дойл и Маккарти, адвокаты», и я нажал на него.
Подождав немного в приемной, поднялся на лифте на второй этаж, где меня встретил худощавый Дэвид Маккарти, одетый в темно-синий костюм.
— Эдвард Лоу? Доброе утро, сэр, — поприветствовал он меня оживленно.
Я прошел за ним в большой конференц-зал, где мы и уселись друг против друга за длинным, натертым до блеска столом. Через высокое окно в зал лился свет, он отражался от дипломов и сертификатов, развешанных в застекленных рамках на противоположной стене.
— Рад вас видеть в такое прекрасное утро, — медленно произнес Дэвид, вытаскивая из нагрудного кармана черную авторучку «Монблан» и пристраивая ее точно посередине высокой стопки разлинованной бумаги формата А4.
— Если я правильно понял, вы хотите поручить мне заняться старым домом?
Нил, старший брат Дэвида, учился вместе со мной в школе, они оба были на похоронах. Нил работал бухгалтером, а Дэвид подвизался юристом в семейном бизнесе.
Братья сполна владели набором характерных для профессионалов Южного Дублина черт: одержимость регби и гольфом, загар круглый год и полное отсутствие воображения.
— Дэвид, я хочу продать его как можно скорее и вернуться в Штаты.
— Хорошо. Мы попытаемся сделать это побыстрее. Но, поскольку ваша мать скончалась, не оставив завещания, придется учесть старинное правило: ваша мать наследует дом от отца, а вы наследуете его от матери. То есть, пока не умрет ваш отец, вы имеете право на третью часть дома.
— Мой отец не умер. Или, по крайней мере, я не знаю наверняка, что он умер. Он исчез. Не нашли ни его, ни тела.
— Я что-то упустил? Давно это случилось?
— Более двадцати лет назад.
— Хорошо. Достаточно семи лет, но потребуется свидетельство о смерти. Поэтому прежде всего надо выяснить, умерли ваш отец.
На мгновение я потерял дар речи. Встал, подошел к окну и посмотрел вниз, на улицу.
— Эд, с вами все в порядке?
— Дэвид, я… Я не уверен, что готов этим заняться.
— Я понимаю. Следующий день после похорон, у вас много эмоций, это не самое лучшее время принимать важные решения.
— Я, наверное, зайду к вам через пару дней.
— Конечно. Время лечит раны. Если я смогу быть чем-то вам полезен…
Дэвид поднялся, как будто встреча подошла к концу. Но я вернулся на свое место и сел. Через секунду он сделал то же самое.
— Да, есть кое-что еще. Дело в том, что я… В данный момент у меня не слишком густо с деньгами, поэтому я надеялся взять у вас документ, с которым мог бы явиться в банк и получить немного наличных. Конечно, я имею в виду краткосрочный заем.
Дэвид прочистил горло и посмотрел на «Монблан», затем тихонько постучал ручкой полинованной бумаге.
— Хорошо. Я могу подтвердить перед банком ваше намерение принять завещание. Но только частным образом. По условиям нашей конторы мне нужно, чтобы вы сначала официально поручили нам ведение этого дела, только тогда Дойл и Маккарти смогут предоставить банку достоверную информацию относительно того, когда недвижимость окажется полностью в вашем распоряжении.
— То есть банку нужно письмо?
— Не могу расписаться за каждого менеджера банка, но мой опыт подсказывает, что только такого рода подтверждение подойдет для того, чтобы… э-э-э… они могли подготовить для вас часть наличных авансом.
Голос Дэвида стал более отчужденным и напряженным, как будто я был единственным человеком, нуждающимся в деньгах, о котором он слышал, а теперь, к сожалению, еще и встретился лично. Он раскрутил ручку, потом снова собрал. Я встал, улыбнулся, как будто желая убедить его, что быть на грани разорения не такая уж великая беда.
— Не волнуйтесь. В любом случае спасибо. Возможно, я скоро вернусь к вам.
Дэвид проводил меня до лифта.
— Спасибо большое, сэр, — сказал Дэвид. — До свидания.
Мы пожали друг другу руки, и двери закрылись. Я спустился на лифте в том же состоянии, в каком пришел: злой, с поникшей головой и стесненный в средствах. Мне никогда и в голову не приходило, что может понадобиться свидетельство о смерти отца. В Лос-Анджелесе я просто выкинул родителя из головы, мне было все равно, жив он или мертв. Вот чем хорош Лос-Анджелес — это идеальное место для того, чтобы забыть прошлое. Но как только я вернулся в Дублин, мне стало казаться, что я могу встретить отца на каждом углу. Я ожидал, что он придет на похороны, и не был готов объявить о его смерти, еще нет. Я слабо представлял, что с ним могло случиться. Казалось, что я кружу где-то поблизости от него. Но уж коли так сложилось, раз мне пришлось занимать денег на билет сюда, то первое, что требовалось сейчас, — найти работу.
Я спустился по Уэстморлэнд-стрит, зашел на мост О'Коннелл и поглядел на зеленую воду Лиффи. Теперь река не смердела, а раньше, в моем детстве, единственная передышка от ее, казалось, вечного зловония случалась лишь тогда, когда запах горящего хмеля из пивоваренного завода «Гиннес», что на Джеймс-стрит, окутывал город теплым дурманящим облаком. Северная сторона тоже изменилась: раньше здесь было такое множество заброшенных, разваливающихся зданий, что Бачелорс-Уок и набережная Ормонд напоминали рот, полный гнилых зубов. Теперь огромные окна красивых новых ресторанов и оборудованных по последнему слову техники магазинных витрин, казалось, торжественно заявляли, что косметическая стоматология уже добралась и до Дублина.
