— Вы милый не волнуйтесь, у всякого это бывает, — сказала санитарка тётя Паша, в исполнении актрисы Елизаветы Уваровой, держа в руках шприц. — Всем когда-то начинать приходится. Для этого и учились.
Врач-психиатр в исполнении актёра Алексея Кожевникова выпил стакан воды, крякнул и голосом, который дал петуха, произнёс:
— Да, мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь. Кстати, с чего вы взяли, что я — нервный, то есть нервничаю? Это обычный предстартовый мандраж. И потом, у нас практика была. Я на ней такого насмотрелся, ха-ха-ха, — врач загоготал как ненормальный и, тут же сделав серьезно лицо, добавил, — что лучше бы не смотрел.
— Ну, практика практикой, а первый больной он на всю жизнь запомнится, — тётя Паша подошла к врачу и поправила ему причёску. — Кстати, доктор у вас халатик на левую сторону.
— Это я нарочно, примета хорошая, — проворчал Кожевников и халат, который был застёгнут на все пуговицы, стал стаскивать через голову, при этом смешно дрыгая ногами.
— Спокойно, не волнуйтесь в случАе чего я тут, — крутясь вокруг доктора, и помогая ему высвободиться из «белого плена», начала приговаривать санитарка.
— А я абсолютно спокоен, у меня всё под контролем! — Выкрикнула взлохмаченная голова врача, которая, наконец, появилась наружу. — Зовите больного, я его сейчас перелечивать стану.
— Ни пуха, ни пера, — тётя Паша перекрестила взволнованного доктора и побежала в приёмную.
А тем временем врач-психиатр вернулся к столу, дрожащими руками поднёс графин ко рту и прямо из горлышка сделал пару глотков, а затем мокрой рукой ещё раз уложил волосы. И наконец, в кадр вошёл главный герой, волосы которого тоже были мокрые и торчали в разные стороны.
— Скажите, вы спокойный, уравновешенный или легко возбуждаетесь? — пролепетал врач. — Или может сразу вызвать санитаров? Тётя Паша, двух человек будет достаточно? — прошептал он санитарке, которая смотрела на двух молодых людей с огромными выпученными глазами.
— Не надо санитаров, я — спокойный, уравновешенный и легко возбуждаюсь, — сказал Леонид Быков, вытащив расчёску из кармана и причесав врача-психиатра.
— Это другой разговор, присаживайтесь, — улыбнулся врач и облегчённо вздохнул. — Курите, — предложил он, тут же сунув сигаретку в рот больного. — Хотя в больнице же нельзя, в больнице же не курят? Сам министр здравоохранения предупреждает — соблюдайте технику пожарной безопасности на рабочем месте, — на этих словах психиатр отобрал сигаретку у больного, скомкал и сунул её в карман халата. — А как у вас дело обстоит с этим делом? — доктор щёлкнул себя пальцем по горлу.
— Понимаете доктор, какое дело, — замялся больной Быков. — Нет с этим делом у меня всё хорошо, то есть всё очень плохо. В том смысле, что нормально, как у всех. У меня другое.
— У вас бывают какие-то неприятные ощущения? — психиатр вытащил из-под стола толстую книгу и начал её листать.
— Да, у меня непринятые ощущения, когда кричат и ругаются.
— Кто кричит? — врач оторвался от книги.
— Да есть тут одна, понимаете ли, — Леонид Быков помахал рукой в воздухе, — общественность. Ещё директор кричит, завхоз ругается, соседи по лестничной площадке возмущаются, милиционер на улице свистит в свисток, а в магазине кричат за то, что встал не в ту очередь. А ещё недавно в ателье с ног до головы нехорошими словами обложили по матери. Я им говорю, кто так шьёт, а они скажи спасибо, что пуговицы бесплатно идут в комплекте, шляпа. В том смысле, что шляпа — это я, — на этих словах главный герой нащупал на столе пластмассовый макет головного мозга и разобрал его на составные части.
— Дааа, дело серьёзное, — крякнул психиатр и смахнул остатки головного мозга в ящик стола. — А у вас что — психогенные реакции или галлюцинаторно-бредовой синдром?
— У меня с иностранными языками как-то не очень, — пробормотал Быков.
— Я спрашиваю — у вас не бывает навязчивых состояний, мысли разные не преследуют, воспоминания? — врач вытащил неврологический молоточек и начал водит им перед глазами больного.
— И мысли преследуют, и воспоминания навязываются, — бегая глазами за молотком, пробубнил главный герой.
— Что ж мне с вами делать-то? — доктор встал из-за стола, подошёл к больному и на пару секунд оттянул ему нижнее веко. — Так, так, так. Задерите пиджак.
— Куда? — испугано пролепетал Быков.
— Не куда, а вверх!
Главный герой очень смешно, сидя на стуле, задрал пиджак вместе с рубашкой к подбородку, и наружу показалась майка-тельняшка.
— Моряк? Замечательно, — обрадовался доктор и припал ухом к животу больного. — Теперь не дышите.
— Я долго не смогу.
— А что у вас с языком? — недовольно проворчал психиатр.
— Не знаю. Мне не видно.
— Вот и помолчите! — внезапно крикнул доктор на больного. — Дышите, не дышите, дышите, опять не дышите.
— Сначала полагается фамилию спросить! — не выдержала санитарка, которая всё это время изумлённо смотрела то на врача, то на больного пациента.
— Да, совсем забыл, проклятый склероз, — психиатр перестал слушать хрипы в животе у главного героя, разогнулся и, вытащив из пиджака больного расчёску, причесал опешившего Леонида Быкова. — А фамилия у вас есть? То есть была? То есть, как ваша фамилия, товарищ?
— Была фамилия, кажется, — пролепетал Быков. — Я — Зайчик.
— Так, так, так, с этого и надо было начинать, — врач-психиатр медленно отошёл от больного, и спрятался по другую сторону стола. — Тётя Паша, срочно взывайте санитарный батальон, — прошептал он санитарке. — Хи-хи-хи. Всё хорошо, вы главное не волнуйтесь, зато у вас, наверное, слух хороший, — сказал доктор перепуганному главному герою и, показав заячьи уши, ещё раз выпил прямо из графина.
— Не надо никого вызывать, вот, — тётя Паша показала врачу историю болезни.
— Так вы — Зайчик, а я думал, что это вы — зайчик, — захихикал психиатр.
— Да, не надо санитаров, я — спокойный, уравновешенный и легко возбуждаюсь, — сделав скорбное лицо, промолвил главный герой.
И после финальной фразы главного героя и главного же режиссёра ещё десять секунд стояла гробовая тишина, писался звук, и снимала кинокамера. Наконец Леонид Быков улыбнулся, посмотрел на съёмочную бригаду и громко выкрикнул:
— Стоп! Снято!
И мгновенно раздались оглушительные аплодисменты всего измученного творческого коллектива. Даже ворчун главный оператор Сергей Иванов, погрозив мне кулаком, по-отечески произнёс:
— Ну, Феллини, на сегодня я тебя прощаю, но за тараканов никогда.
— Так тараканам и передам, — пробурчал я.
— Всем спасибо, съемка окончена! — ещё раз прокричал главный режиссёр. — Ничего, будет кино, сделаем. А ты, Феллини, — он ткнул в меня пальцем, — сбегай в кафе за пряниками, чаем и вином. Отметим по чуть-чуть это дело, — после чего Леонид Фёдорович Быков почему-то одной рукой схватился за сердце, помрачнел и тяжело вздохнул.
Глава 3
На четвёртом этаже главного корпуса, в так называемый офис, на котором уже красовалась свеженькая надпись: «к/ф „Зайчик“, режиссёр — Л. Быков, директор — И. Шурухт», к концу рабочего дня набилось человек тридцать. Мест на всех не хватало, поэтому многие, как и я, пили чай с баранками, печеньем и пряниками стоя. Само собой на маленьком столике присутствовал и алкоголь в виде бутылок вина и водки. Но для такой оравы этих вино-водочных напитков хватало только-только для настроения. Кстати, некоторые это настроение уже и так подогрели.
— Леонид Фёдорович, какой эпизод снимаем завтра? — спросил я у Быкова, когда пустопорожние разговоры после первой кинопробы постепенно сошли на нет. — Куда мне сгонять завтра поутру?
— Сначала сгоняешь за пивом, — проворчал главный оператор Сергей Иванов.
— Аха, прямо в Жигулёвск, на вертолёте, — хохотнул я и тут же обратился к директору картины, — Иосиф Фёдорович, на вертолёт деньги в бюджете есть?
— Есть, но не про вашу четь, — недовольно пробурчал Шурухт.
