— Может, еще куда-то?
— Нет.
— Нет? «Седьмое небо»… ВДНХ… Планетарий… Третьяковка…
— В планетарии я была. Третьяковку вдоль и поперёк выучила по виртуальным экскурсиям. А я не такой уж знаток и ценитель живописи, чтобы…
— Ясно, — перебиваю её. — Ладно, я услышал.
Чем плоха идея с «Седьмым небом», например, женщины его обожают? Но решаю не давить. Мы и так на грани провала. Парк аттракционов? Искоса разглядываю её лицо. Юная… Не баловали тебя маленькую развлечениями?
— Как зовут твоего брата?
— Тихон.
Попробую пригласить их обоих. Пусть развлекутся.
Туплю, придумывая, что еще стоит спросить. Но… Да, черт возьми!
Я не хочу задавать все эти вопросы. Можно вырезать эту часть и перейти к… «Реанимации». Мне кажется «физика» и «химия» нас спасёт. По крайней мере меня эта непреодолимая тяга к ней уже держит крепко за известное место.
Облизывает нижнюю губу.
Это будет перебор, если я так обнаглею? Всего лишь поцелуй. Или меня опять заносит?
— Остановитесь, пожалуйста.
— Зачем?
— Я хочу пить.
— В бардачке минералка… Стой! Подожди!
Но уже поздно, ей в ноги с глухим грохотом вываливается из бардачка массивный ствол с глушаком.
Неловкая пауза.
Мля. Это моя охрана отобрала у одного нехорошего персонажа. Но не объясняться же с девочкой?
Что я должен сказать? «Это не моё!»??
Паркуюсь, наклоняюсь, поднимая носовым платком долбанную пушку.
— Это муляж, — вру я, чтобы стереть страх и растерянность из ее взгляда.
Отдаю ей воду в маленькой бутылочке. Ствол кладу обратно. Надо срочно от него избавиться!
Мда. Не похожа она на дуру. Муляж платочком не оборачивают, опасаясь оставить на нем отпечатки.
Ладно, проехали!
На ее платье белые лепестки. Это опять заводит меня до чертей, напоминая про мелкопакостного засранца-братца.
Злата, следя за моим взглядом, тоже обращает на них внимание. Поднимает белый лепесток, с сожалением отпуская его в приоткрытое окно.
Цветы хоть подари, Черкасов, если уж выбросил её букет.
Метрах в двадцати цветочный бутик. Открываю ей тент.
— Пять минут, — смотрю на бутик.
— Не нужно, Демид, — улавливает она моё намерение.
— Не нужно объяснять мужчине, что ему нужно, хорошо?
Нахмуривается, поджимая недовольно губы.
Фак. Я опять груб. Мне нужен курс контроля гнева, наверное, и парочку по этикету. Бабушка говорит, я распустился и стал не сдержан на язык. Бабушка никогда меня не критикует зря. Но Родион просто взбесил! Сучонок. Какого хрена?
В бутике прошу собрать пастельно-розовый букет максимально быстро.
Когда выхожу, моя машина уже пуста. Сбежала…Улыбаясь, бросаю букет на её сиденье.
— С характером, значит, моя золотая барыня, да?
А я облажался по всем статьям. Двоечник. Позвольте исправить, Злата Романовна? Мне очень нужно Ваше приданное. И я уже дико скучаю по Вашей неприступности. Даже не знаю, что будоражит больше…А еще мне кажется, никогда в своей жизни, я не выглядел настолько идиотом. Это любовь? Однозначно. Протираю лицо ладонями, пытаясь стереть с него глупую несвойственную мне улыбку.
Дома паркуюсь рядом с машиной брата. Он обожает свою тачку. И сейчас она тоже вся вылизана до блеска. Подхожу с капоту и отламываю хромированную фигурку на нём. В последнее мгновение рука срывается. Режусь об острый край скола.
В доме прислушиваюсь. Голоса из столовой.
— Да я хоть завтра готов жениться, отец. Она красотка!
От ревности кровь вскипает.
— Добрый вечер, — захожу я.
Пожимаю руку молчаливому отцу. Присаживаюсь напротив Родиона.
Вытираю салфеткой от крови и кладу перед ним фигурку.
— Я хочу, чтобы меня слышали Родион, — вдыхаю поглубже. — У тебя с этим проблемы. Уверен, это поможет тебе сосредоточиться.
— Ты чо?? — поднимает на меня ошалевший взгляд.
Сдергивая со стола еще одну белоснежную салфетку, обматываю палец.
— Финиш! Нахрена?! Пап?! Что за беспредел он творит?!
Отец молча и безэмоционально наблюдает за нами.
— Нет у меня проблем!! — рявкает он психованно подскакивая с места. — Я тебя очень внимательно слушаю, брат!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Осядь…
Послушно падает на стул, обиженно пялясь на фигурку.
— Если я что-то делаю, Родион, я хочу, чтобы мне не мешали.
— Ты из-за букета, что ли?! — закатывает он глаза. — Ну извини! Ты же сам велел произвести впечатление!
— Не за мой счет, — тихо рявкаю я. — Усвоил?
— Ладно… — забирает фигурку со стола и сваливает.
Встречаемся взглядами с отцом.
— Как наш инвестор? — строго смотрит он на меня.
— Не прост.
— Через три недели наш алюминий на границе поменяет статус на конфискат. И выкупить его будет сложнее и дороже.
— Я понимаю.
— Если ты понимаешь, дай мне результат.
— Работаю над этим.
— Поторопись.
Глава 4. Ревность
Спокойно, Черкасов, спокойно…
Уговариваю себя, глядя в стену напротив.
Кровь курсирует в моих венах, как-то по-особенному неприятно и вязко закручиваясь в груди.
Потому что в парк аттракционов Злата поехала с Родионом. Очень сложно принять, что мечту женщины, к которой ты неравнодушен исполняешь не ты. Очень. Потому что, там лежат её эмоции, которые подаришь ей не ты, и съешь их тоже не ты. А я очень хотел бы пировать ни с кем этого не разделяя.
И теперь со мной происходит какая-то дичь. Я не могу ни о чем другом думать, я не могу работать. Я просто завис на этом гребанном выворачивающем душу ощущении.
Если бы у меня была такая власть, я бы сейчас закрыл этот парк к чёртовой матери. Потому что второй возможности первый раз привести её на аттракционы не будет. Всё!
Утыкаюсь разгоряченным лбом в стекло, глядя на снующие туда-сюда машины.
Что я сделал не так?
Видимо — всё. Но вся беда в том, что, исключая тот неправильно сформулированный вопрос и не подаренный вовремя букет, я бы ничего не стал исправлять. Я не понимаю — как иначе. И не умею быть кем-то кроме себя самого.
— Демид.
— Слушаю, Регина.
— Ты не перезвонил Потоцкой.
— Ах да. Перезвоню.
Не сейчас только. Не желаю слышать сейчас других женщин.
— Как дела с инвесторами?
— Все отлично. Злата неплохо проводит время с Родионом, — скриплю я.
И для инвестирования это хорошо. А для меня лично… это…
— Что-то случилось, Дем?
— Нет. Ничего критичного.
Я должен как-то исправить ситуацию со Златой. И я, наверное, знаю — как. Хочу поговорить не с ней, а с Иваном Михайловичем. Есть в ее интонациях что-то такое, когда она говорит «дед», что-то такое восхищенное и уважительное. Наверное, мне бы хотелось, чтобы когда-нибудь она говорила с такой интонацией и моё имя. Конечно же, я бы прибавил еще парочку акцентов в его произношение… Хочу пообщаться плотнее. И так приблизиться к ней.
— Я могу чем-то помочь? — Регина все еще стоит где-то за спиной.
— Хм… Может быть. Поговори со мной как женщина.
— Мм… В каком смысле? — настороженно.
— Сядь, — разворачиваясь, киваю ей на кресло. — У меня кажется проблема. Мне нравится женщина. А я ей не очень. Проблема в том, что я не могу это сгладить бабками. И стать иным для того, чтобы ей понравиться — тоже. Есть какие-то рецепты в рамках этой маржи?
Регина задумчиво останавливается взглядом на моем лице.
— Найти похожую женщину, которая будет более благосклонна?
— Не подходит. Дело не только во внешности. Отчасти она и нравится мне своей неблагосклонностью. Потому что это не манипуляции или капризы, это скорее попытка защитить свою уникальность и целостность. И там есть за что биться.
— Какая сложна задача.
— Так вот… — развожу руками.
— Может быть, ты ей показал только непривлекательные стороны товара? И если продемонстрировать положительные, то она сможет принять тебя и таким какой ты есть?
— Это может сработать, — киваю я. — Но опять же, проблема в том, что все свои стороны я считаю положительными. Нравятся они кому-то или нет.
