— А, говоритъ, здравствуй, Триша! Возьми лошадь, какую хочешь! пусть мужичокъ доѣдетъ до дому, я и пятерикомъ доѣду, лошади ничего не сдѣлается; послѣ только пусть назадъ приведетъ.
— Нѣтъ ужь, баринъ хорошій, подари пожалуйста мужичку совсѣмъ лошадку; а ты прикупишь еще лошадку, а то и пятерикомъ проѣздишь, и пятерикомъ тебѣ чай можно… На своихъ лошадяхъ ты ѣздишь не далеко, а подальше, чай, на сотскихъ!
— Изволь, Триша, изволь! я для тебя, Триша, и совсѣмъ могу это сдѣлать, могу и подарить!
— Только ужь не изволь, баринъ хорошій, лошадки отнимать у мужика. Не для себя прошу, прошу для твоего же здоровья: ты знаешь, можетъ, мой обычай; не введи, для Христа, меня во грѣхъ.
— Изволь, изволь!
Припрегъ мужикъ къ возу лѣвую пристяжную, да съ крестомъ да молитвой благополучно и до дому доѣхалъ, да еще и послѣ сколько на той лошади ѣздилъ…
Никого Тришка Сибирякъ не обижалъ крѣпко, развѣ какого барина лихаго до крестьянъ, что разъ поучитъ — не послушаетъ, другой разъ поучитъ — въ толкъ не возьметъ, такъ такому лихому подъ колѣнками жилы подрѣжетъ — «чтобъ не оченно, говоритъ, прытко бѣгалъ!» Вотъ только и всего!..
Велѣно было поймать Тришку во что бы то ни стало. Поѣхалъ отыскивать Тришку исправникъ; пріѣзжаетъ исправникъ на станцію, на станціи сидитъ купецъ, пьетъ чай съ пуншемъ.
— Не угодно ли вашему благородію чайку покушать? спросилъ купецъ исправника.
— Пожалуй! отвѣчалъ исправникъ, подсаживаясь къ столику:- пожалуй, на дворѣ-то ужь очень холодно.
— Холодно-съ, извольте-ко-съ чашечку…
Слово за слово и пошелъ разговоръ.
— Куда ѣдете ваше благородіе?
— Да вотъ туда-то.
— А позвольте спросить: по какой надобности ѣдете, ваше благородіе?
— Тришку Сибиряка надо поймать.
— Почему жь вы, ваше благородіе, знаете, что такъ Тришка Сибирякъ долженъ быть?
— Мнѣ передали, что Тришка Сибирякъ нынѣшній день поѣдетъ отсюда, съ этой станціи туда-то; а передали мнѣ самые вѣрные люди.
— Такъ-съ… а хотѣлось бы мнѣ посмотрѣть, какъ ваше благородіе изловите этого разбойника Тришку Сибиряка. Очень бы хотѣлось!…
— Что жь, это можно.
— Какъ же, ваше благородіе?
— Да поѣдемъ со мной вмѣстѣ.
— Сдѣлайте милость, батюшка, ваше благородіе! дѣло-то ужь очень занятное.
— Изволь, изволь.
Напились они чаю, да и поѣхали вмѣстѣ въ исправницкой бричкѣ; дорогой большое толковали все о Тришкѣ: какъ его, разбойника, исправникъ своими руками поймаетъ, и самъ его въ городъ въ острогъ засадитъ.
— Какъ же вы, ваше благородіе, узнаете этого разбойника, Тришку Сибиряка?
— Какъ не узнать! у меня примѣты его имѣются, говоритъ исправникъ.
— А позвольте взглянуть.
Исправникъ подалъ купцу примѣты.
— «Волосы русые, брови черные, сталъ читать купецъ, лѣтъ отъ роду тридцать»… Баринъ, да вѣдь это, пожалуй и на меня смахиваетъ!…
Глянулъ исправникъ, съ нимъ точно сидитъ не купецъ, а самъ Тришка Сибирякъ.
— Слушай, исправникъ, заговорилъ Тришка, васъ дураковъ мало обманываютъ, а ты еще и меня хотѣлъ обмануть! Вотъ тебѣ и наказаніе: ступай пѣшкомъ домой!
Нечего дѣлать, исправникъ вылѣзъ изъ брички, да и бричка-то была новая, вылѣзъ да поплелся домой — откуда пришелъ, а Тришка покатилъ куда ему надо было!
Тришка Сибирякъ, какъ я уже сказалъ, что его смѣшиваютъ съ Засоринымъ, Сиротой, Дубровой и другими, то и всѣ они никого не убивали; только ужь когда честію не возьмешь — злыхъ помѣщиковъ учили, и тою же наукой подъ колѣнками жилки подрѣзывали, и опять-таки для того все, чтобъ не швыдко бѣгали.
Орелъ, 10-го апрѣля.
Сохранились и теперь преданія: что до назначенія Орла губернскимъ городокъ, на рѣкѣ Окѣ моста не было, и что въ самый годъ этого назначенія началось здѣсь судоходство; въ первый разъ отправились только двѣ маленькія барки по 12 саженъ длиною, и какъ дѣло было для орловцевъ новое, то почти весь городъ провожалъ эти барки верстъ за десять. И теперь есть старики, которые помнятъ, что въ Орлѣ былъ одинъ только трактиръ, одна табачная лавка; будочниковъ, пожарныхъ солдатъ совсѣмъ не было: на пожаръ сбѣгались и тушили сами жители; которые опаздывали или совсѣмъ не приходили, съ тѣхъ брали пени. По ночамъ караулили по очереди сами хозяева, и между очередными караульщиками случались караульщицы — женщины и дѣвушки.
— Зачѣмъ же будочниковъ завели? спросилъ я старика, разсказывавшаго мнѣ это.
— А затѣмъ, батюшка, отвѣчалъ старикъ: — больно задорно стало; въ одной улицѣ караульщикъ, въ другой караульщица; долго ли до грѣха! Сейчасъ грѣхъ, какъ есть грѣхъ!…
— Такъ и тогда доходило до грѣха?
— Какъ не доходить, доходило! А все грѣха въ тѣ времена было куда меньше! а жили веселѣе: скромнѣе жили, по Божію, оттого хорошо и было… Вотъ я тебѣ докладывалъ: у насъ въ Орлѣ всего только одинъ трактиръ и былъ, Теленковъ прозывался… Стоялъ онъ супротивъ Егорьевской церкви… Такъ и въ томъ-то одномъ трактирѣ народу почесть не бываю! А зайдетъ какой въ трактиръ, да узнаетъ отецъ, такой задастъ трактиръ — три недѣли на мѣсто сѣсть не сядетъ; а провѣдаютъ по городу про холостаго, такъ пальцами тычутъ: «вонъ, говорятъ, тракирщикъ изъ трактира ползетъ». Да такому парню и дѣвку не скоро сыскать: весь городъ исходи, ни одна дѣвка замужъ не пойдетъ! А теперь что? зайдетъ въ трактиръ… и трактировъ-то сколько развелось! идетъ всякій въ трактиръ, при отцѣ родномъ… да такъ еще табачище проклятый закуритъ.
— Куда же заходили выпить?
— Была пѣвчая.
— Тоже трактиръ?
— Нѣтъ, какъ можно! такъ можно было спросить чего: водки, пива, закусить чего, подадутъ; а закуришь табачище, хоть кто будь, по шеямъ проводятъ, ни на кого не посмотрятъ!…
— Отъ этого и трактиромъ не назывался?
— Нѣтъ, не отъ этого, не отъ табаку; для того пѣвчей назывался, что такъ пѣвчіе были, пѣсни разныя пѣли; а кто прикажетъ, и по духовному могли; а кому и простую пѣсню споютъ, пожалуй и съ торбаномъ.
— Съ однимъ только торбаномъ?
— Нѣтъ, и гудки и рожки разные были въ той пѣвчей; только этихъ органовъ проклятыхъ не было…
— Давно же эта пѣвчая уничтожилась?
— Она-то и не уничтожилась…
— Да гдѣ же она?
— На трактиръ повернули.
— Ты помнишь эту пѣвчую?
— А какъ не помнить?! лѣтъ пятьдесятъ тому привезли органъ. Сперва народу повалило въ пѣвчую, протолпиться нельзя было. Да и кругомъ-то пѣвчей — народу труба нетолченная.
— И ты ходилъ слушать?
— Ходилъ, глупъ былъ.
— Отчего же глупъ?
— А оттого глупъ: не зналъ я, что это грѣхъ большой! Вотъ отчего!
— A!…
— То-то, другъ, а!
Мой собесѣдникъ хотѣлъ идти домой, а мнѣ не хотѣлось съ нимъ такъ скоро разстаться; чтобъ остановить его, я спросилъ:
— Давно новый соборъ строится?
— Да лѣтъ за шестьдесятъ будетъ. Былъ у насъ царь-императоръ Павелъ Петровичъ и былъ онъ имянинникъ на Павла исповѣдника; такъ губернія положила для императора Павла Петровича, — Павлу исповѣднику соборъ построить. Стали собирать со всѣхъ деньги, да и по сю пору собираютъ, а все никакъ этого собора не отстроятъ.
— Отчего же?
— А оттого: церковь, по писанію, положено ставить алтаремъ на востокъ, а этотъ соборъ куда смотритъ?
— Кажется, на востокъ.
— На какой востокъ…
— Куда же?
— Посмотри на другія церкви: всѣ смотрятъ на самый востокъ, а этотъ больше на полдень подался.
Въ самомъ дѣлѣ, новый соборъ алтаремъ стоитъ не прямо на востокъ, а на Ю. Ю. В.
— Такъ отъ этого и соборъ не отстроивается?
— Отъ самаго отъ этого… Отстроили было совсѣмъ, а такъ опять перестроивать надо… Вотъ и теперь снова перестроиваютъ, да вѣдь тоже самое будетъ!
— Что будетъ?
— Отстроютъ, начнется служба, а тамъ…
— Была уже служба въ этомъ соборѣ?
— Какъ же, была! И обѣдню служили и другія службы справили; да вотъ, хоть бы взять: Яковъ Ѳедоровичъ Скарятинъ когда умеръ, отпѣвали въ новомъ соборѣ.
— Отчего же его въ соборѣ отпѣвали?
— Баринъ былъ именитый, службу свою справлялъ при томъ самомъ императорѣ Павлѣ Петровичѣ; какъ померъ императоръ Павелъ, такъ Яковъ Ѳедоровичъ и служить пересталъ. Должно быть отъ этого и хоронили его въ новомъ соборѣ.
— Похоронили въ новомъ соборѣ?
— Нѣтъ, только отпѣвали, а хоронить его повезли въ его вотчину, верстъ за сто отъ Орла.
* * *
— Ты говоришь, что сперва лучше было жить; скажи же, пожалуйста, чѣмъ же лучше было? сказалъ я своему собесѣднику.
— Было все проще, было все по божью! до Балашова [6] губернатора, не было же мостовыхъ; улицы были маленькія, узенькія, да и крашеныхъ домовъ, почитай, и совсѣмъ не было.
— Чѣмъ же это лучше?
— Это-то, пожалуй, и не лучше, да жизнь то была куда лучше!.. проще гораздо было!.. Тогда этихъ платьевъ и не знали!
— Въ чемъ-же тогда ходили?
