Все они желали принять участие в начинавшихся празднествах. Однако лишь самая верхушка элиты осталась ночевать в самом замке, в окружении зубчатых стен с башнями, коллекций старинного оружия и привидений, живших здесь все триста лет, большинство из которых прошли в своеобразном менуэте то наступательных, то оборонительных кампаний.
По всей скромной территории княжества, куда ни кинь взгляд, виднелись следы прошлого — красноречивые свидетельства былого великолепия и одновременно дикой жестокости: вокруг каждого самого крохотного поселения высились толстые каменные стены, в древности спасавшие жителей от врагов. Даже свежевыкрашенные стены фермерских домиков хранили память о прошлом, пусть и не таком далеком, — то были шрамы, оставшиеся от последних войн. История лежала здесь прямо на дороге, по которой вы шли, звучала в музыке, под которую вы танцевали, и, конечно же, жила в замке, гордо высившемся над подвластными князю, пусть и совсем не бескрайними землями.
Бронсону никогда в жизни и не снилось такое. Он вырос в квартире с окнами на самую обыкновенную игровую площадку и, может быть, поэтому не мог всерьез предположить, что когда-нибудь проведет ночь в самом настоящем замке бок о бок с королевской фамилией. Самые смелые мальчишеские мечты уносили его в лучшем случае к верховьям Хадсон-Ривер.
Крошечная страна под названием Перро, подобно брошенному прихотливой рукой снежку, затерялась высоко в Альпах. Однако, как ни трудно отыскать ее на карте мира, все же труднее забыть, единожды побывав в ней. Некоторые считают, что именно труднодоступность этих мест придает княжеству особенную прелесть. Другие полагают, что дело в той особой сказочной атмосфере задумчивости и печали, которая постоянно висит над замком, словно утренний туман. Правда, эта крохотная страна мало напоминала настоящую монархию, но Бронсона и не волновали династические вопросы. Все равно замки впечатляют, и он не боялся признать это, по крайней мере перед самим собой.
Дэниел взглянул на женщину, которая спала на соседней подушке. Грета была уроженкой одной из тех восточноевропейских стран, границы которых еще более гибки, чем бюджет Пентагона. У Греты были длинные ноги и бледно-золотистые, как «Дом Периньон», волосы. Ее нравственные принципы зависели от складывающихся обстоятельств, и Дэниел был доволен, что сегодня их стечение позволило ему приятно провести ночь.
На сей счет у него сложились свои принципы, сходные с правилами поведения в бизнесе. Как в делах, так и в личных связях он предпочитал естественность и легкость, а для этого надо было только избегать таких пошлых сюжетов, как обсуждение с партнершами совместного будущего.
К превеликому разочарованию своих родственников, разменяв уже четвертый десяток, Дэниел так и не создал семьи, без которой, как полагали его родители, вообще невозможно достойное существование. Единственная его попытка жениться была предпринята скорее ради успокоения многочисленной переживающей за него родни, чем во имя обустройства личной жизни. Он даже обрадовался, когда его жена в конце концов подыскала себе пару более подходящих супружеских рук. Дэниел не мог обвинять ее.
Какая-то часть его души все время как бы стояла в стороне и наблюдала за окружающими, никак не находя ответа на вопрос, действительно ли все эти «жили долго и счастливо» возможны в реальности, или счастливые браки — лишь плод коллективной фантазии общества, выросшего на фильмах с Джоном Уэйном и «Дисней-уорлде». Должно быть, еще с молоком матери он впитал необъяснимую тонкую ирландскую печаль, и, наверное, потому казалось, что перед ним на горизонте постоянно маячит некое облако, готовое закрыть узенькую светлую полоску.
В нью-йоркских бульварных газетах его называли «золотым парнем», человеком с печатью Мидаса. И никто даже не подозревал о том, какие глубокие золотоносные жилы строгого католического воспитания заложили в него старомодные сестры из монастыря Святого Доминика. «Докажи, — слышал он до сих пор их настойчивые голоса. — Докажи, что у тебя есть все для того, чтобы добиться цели».
И он доказывал. Снова и снова, с каждой успешной сделкой приближаясь к заветной вершине.
Даже самые злостные клеветники вынуждены были признать, что Дэнни Бронсон никогда не забывал, кто он и откуда явился. Да и как это было возможно? Ведь ритм нью-йоркских улиц был у него в крови. Однако Нью-Йорк — большой многоликий мегаполис, и, конечно, не Пятую авеню на пересечении с 57-й улицей Бронсоны считали своим домом. Те края, которые они называли родиной, не имели отношения ни к Тиффани, ни к Бижан, зато они были связаны с деликатесным магазином Сэма, пиццерией Нино и «Шемрок риэлти». На последней фирме сколотил состояние его старик, сделав ставку на перестройку довоенных домов в кооперативное жилье для среднего класса.
Отец взялся за воспитание сына, что называется, с младых ногтей, стараясь продемонстрировать ему и то хорошее, и то плохое, что есть в этом городе. У Мэтти не было иллюзий относительно того, какое место занимает в бизнесе человеческая порядочность, но сам он твердо держался собственного кодекса чести, не удивляясь при этом, если окружающие поступались элементарными нормами приличий.
— Оглянись вокруг, Дэнни, — то и дело повторял он сыну. — Ты не лучше, чем все эти люди. Просто у тебя денег побольше.
И Дэнни Бронсон никогда не забывал отеческих наставлений. Он знался и с теми, кто стоял на вершине социальной лестницы, и с теми, кому надо было еще тянуться, чтобы достичь хотя бы самого ее низа. Ему ничего не стоило в один и тот же день пообедать, к примеру, с губернатором и послом в каком-нибудь первоклассном манхэттенском ресторане, а потом, несколькими часами позже, показаться с приятелями в одном из пивных баров неподалеку от собственного дома в Куинсе. Никогда не знаешь, к кому придется обращаться за помощью, а ведь именно этим простым работягам из Риджвуда и Вудсайда он был обязан осуществлением своих мечтаний. И Дэниел не забывал об этом.
Иногда ему казалось, что он — единственный человек, который видит пути развития мировой экономики. Ведь лишь слепому сегодня не ясно, что японцы буквально втискиваются в американский рынок. Сначала автомобили, потом видеотехника. Не успеешь оглянуться, как они прикупят землицы, чтобы образовать новое государство. Впрочем, стремительно развиваются не одни японцы. Фразы вроде «глобальной экономики» и «мирового рынка» с каждым днем приобретают новое значение, и Дэнни отнюдь не собирался из чувства патриотизма поступаться требованиями здравого смысла.
Его предупреждали, что иметь дела с принцем Бертраном — все равно что танцевать на сыпучих песках. Как и большинство знакомых Бронсону европейцев, Бертран оказался настоящим пессимистом. Бережливый и осторожный, принц в то же время проявлял удивительное безразличие ко всему, хотя бы отдаленно напоминающему так называемый прогресс, и все самые изощренные усилия Дэниела заговорить с ним о делах встречал не более чем сводящей с ума вежливостью.
