Ему не нравилось ни одно из решений, который он мог бы принять. Разлогов был ему симпатичен, вернее это слово не выражало подлинного отношения к нему. Он читал достаточно его книг и статей, чтобы ясно представлять значение этой фигуры для формирования современного мировоззрения. Но он не менее ясно понимал и другое, а именно всю ту мощь разрушительной силы, которая таилось в этом приятном и совсем с виду не страшном человеке. Может быть, он по своему тысячу раз прав, но его правота уводит нас далеко в туманные дали, когда все мы живем в этом грешном и грубом мире, где господствуют совсем иные идеи, иные идеалы и устремления. Что ему делать со всем этим багажом, который хочет раскрыть перед ним и нее только перед ним Разлогов? Да если выпустить все, что в нем хранится, на волю, то содержимое ящика Пандоры окажется сущей безделицей по сравнению с тем, что пойдет гулять по свету на этот раз. И мало окажется тех, кто устоит. И среди этих жертв в том числе и он, Палий. Что он способен противопоставить этому мощному напору мысли? Призывом к здравому смыслу? Но он действенен лишь в том случае, когда люди не выходят за рамки обыденности и безопасной дозволенности. В том же, что проповедует Разлогов, здравому смыслу места нет, он выглядит жалким пигмеев в обществе великанов.
Да, он никогда не найдет своего места в том мире, который несет внутри себя Разлогов и который, может быть, сам того не сознавая, собирается воссоздать именно здесь, в том месте, где живет он, Палий. И он не может позволить себе безучастно смотреть на то, как будут рушаться всего его надежды.
Внезапно Палий ощутил, как охватившее было его после встречи с Разлоговым безволие уступило место решимости. С тех пор, как в человеке сквозь толщу тьмы стали пробиваться первые лучики света абстрактного мышления, шла отчаянная борьба между различными ее носителями за право называть то, что они проповедуют, истиной. И ничего в этом ни нового, ни ужасного нет, это обычная и нормальная борьба, даже несмотря на то, как много зависело от ее исхода; кто побеждал, тот и определял на многие годы и даже столетия ход истории. И сейчас ничего не изменилось, может быть, даже наоборот, никогда противостояние не достигало такого накала. Ведь человечество подошло к самому краю, к пределу возможностей своего познания, И теперь ставки возросли до такой степени, что никакой компромисс невозможен. Это только наивные люди полагают, что наступило время терпимости, разномыслия, полной свободы взглядов. А на самом деле все точно до наоборот, это в древности люди могли себе позволить создавать многочисленные философские школы, бесконечно спорить и расходиться, сохраняя независимость и непоколебимость своих взглядов. А сейчас материк разногласий сузился до небольшого острова, который, подобно шагреневой кожи, все уменьшается и уменьшается прямо на глазах в своих размерах. И каждый шаг на этом малюсеньком кусочке суши становится судьбоносным. Вот только мало кто сознает сколь велика ответственность перед современниками и потомками, Людям по невежеству кажется, что их мысли в большинстве случаев не имеют последствий, что это забава каких-то чудаков, до которым большинству нет никакого дела. Глупцы, как же жестоко они заблуждаются. Именно эти чудаки и прокладывают те дороги, по которым через некоторое время и будут шагать гигантские толпы народа, не сознавая, ни куда идут, ни зачем отправились в этот дальний путь?
Но он-то в отличии от них сознает последствия всего того, что только-только намечается, какие всходы дадут те семена, которые еще только должны лечь в почву. И не имеет права безучастно смотреть на то будущее, что открывается его взору. Не только во имя себя, но и во имя других он обязан встать на этом пути в никуда.
Палий поднялся со скамьи и решительно пошел по улице. Если до этого он не знал, куда ему идти, то теперь ясно понимал, куда направляется.
Впрочем, дорога не заняла много времени. Уже через пятнадцать минут он подошел к двухэтажному малоприметному у зданию. Словно раздумывая, а стоит ли ему идти дальше, остановился возле входа. Его взгляд машинально пробежался по хорошо знакомой вывески с крупной надписью: «Политическое движение «Национальное единение». Он решительно отворил дверь.
В кабинет руководителя регионального отделения движения Германа Арсентьевича Сурова Палий вошел с чувством сомнения и неуверенности. Еще буквально несколько секунд назад он был убежден в правильности своих действий, то сейчас при виде этого человека, встретившись с его пристальным взглядом, вновь оказался во власти сомнений.
Он знал, что Герман Суров был полковником в отставке, прошедший через большое число «горячих» точек. Полгода назад сам пригласил Палия в этот кабинет. Он был уверен, что встретит солдафона, с прямыми, как трамвайные рельсы, суждениями. А познакомился с человеком, умеющим понятно выражать свои мысли, ясно и четко ставить цели и намечать пути по их достижению. При этом он был хорошо знаком по крайней мере с некоторыми направлениями современной философии, гибко и удивительно точно приспосабливая их к своим задачам.
Хотя они быстро поняли друг друга, настоящей близости и симпатии между ними не возникло скорей всего потому, что каждый считал себя именно тем человеком, способным определять идеологическую базу стремительно набирающего силы движения.
Сопровождаемый пристальным взглядом Сурова, Палий сел напротив него. Этот взгляд всегда вызывал у него не совсем приятные ощущения, ему казалось, что он прожигает его насквозь, словно луч лазера.
– Вы чем-то озабочены, Валерий Витальевич, – после короткого приветствия спросил Суров.
– Пожалуй, что да, – согласился с такой оценкой Палий. Он был все еще в нерешительности: а стоит ли исповедоваться перед этим человеком, который меньше всего походил на священника. Но другого, кому он мог бы поведать о своим сомнениях, просто не было. По крайней мере можно быть уверенным в одном: Суров быстро и верно все поймет. Чем чем, а проницательностью он не обделен.
– Мне представляется, что совсем скоро мы можем столкнуться с одной серьезной проблемой, – сказал Палий.
Суров мгновенно насторожился, как всегда в таких случаях его позвоночник превратился в строго вертикальный столб. Эту его манеру Палий уже изучил.
– Что же за проблема?
– Эта проблема имеет конкретную фамилию.
– И как же она звучит?
– Разлогов.
Суров внимательно посмотрел на Палия.
– Не слышал о таком ничего.
– И не удивительно, он известен только в весьма узких и специфических кругах.
– В ваших кругах, – уточнил Суров.
– В наших, – подтвердил Палий. – Зато хорошо.
– И в чем заключается эта опасность?
Палий задумался, пытаясь найти единственно верные для объяснения слова, понимая, что от правильного их подбора будет многое зависить.
– Этот человек очень талантлив.
– Это хорошо, стране нужны талантливые люди. И нашему движению – тоже.
– Боюсь, что его талант придеться движению не ко двору.
– Поясните.
– Этот человек идет своим путем.
– Что же в этом плохого?
– В общем ничего, – усмехнулся Палий, – только его путь и наш путь не только не совпадает, но и прямо протиовречат друг другу. И совместить их нет никакой возможности. Если победим мы, то ему будет некуда идти, если победит он, то все мы окажемся не у дел.
И так почти идеально прямая спина Сурова стало еще прямей.
– Послушайте, Валерий Витальевич, вы можете говорить конкретно. Я предпочитаю знать о противнике все. Только в этом случае можно выработать эффективную стратегию противодействия.
Он правильно назвал его «противником», мысленно отметил Палий. Так и придеться его характеризовать.
– Я попробую. – Палий задумался. Он вдруг понял, что будет не так-то легко довести до милиторизированных мозгов отставного полковника, в чем заключается опасность для их движения Разлогова. – Есть люди, для которых цель, как и средства по ее достижению, не имеют значения. Потому что у них нет никаких целей, а следовательно они не используют никаких средств.
– Ну и пусть себе не имеют, ну и пусть себе не используют, какое нам до них дело. Такие люди нас не интересуют.
– Конечно, мы можем не обращать на них ни малейшего внимания. Только однажды мы почувствуем, как почва уходит из-под наших ног, и вдруг оказывается, что висим в пустоте.
– Я вас уже просил говорить ясней, – недовольно протянул Суров. Его явно утомляли метафизические построения своего собеседника.
– Я стараюсь, но, поверьте, иногда это сделать не так-то просто. Разлогов и такие, как он, считают, что мир настолько свободен, что в нем не существует даже свободы. Так как если есть свобода, значит есть и несвобода. А в таком случае появляется предопределенность, которая не совместима со свободой. – Палий взглянул на Сурова, желая удостовериться, понимает ли то, что он ему говорит. Отставной полковник внимательно слушал, но по его лицу трудно было определить, улавливает ли он ход его мыслей. – А потому все, что мы делаем в нем, имеет столько же смысла, сколько и не имеет. Народ, нация, государство, партии, идеология – это всего лишь временные, а точнее иллюзорные построения, инструменты собственного закабаления. Вся эта атрибутика делает человека рабом своих убогих представлений. Величайшая глупость из большого и безграничного мира, не имеющего о себе никакого представления, делать маленький и ясный, как задачки из школьного учебника математики для младших классов. Человеку ничего и ничто не должно мешать в его поисках того состояния, которое сделает его независимым от любых внешних и внутренних проявлений и в конечном итоге независимым от самого себя.
