Дни и вечера
Жить в нашей семье очень хорошо. Больше всего мне нравится жить вечером.
Нет, утром тоже неплохо. Первой встает Ба, ведь ей надо нас всех накормить завтраком. Ба я приветствую сдержанно, только бешено кручу хвостом и обнюхиваю ее тапки — мне запрещено кидаться к ней с поцелуями, да я и сама понимаю, что она старенькая, ее сбить с ног ничего не стоит.
Потом встает Па, я прыгаю около него и стараюсь лизнуть его в лицо. После завтрака он садится в кресло, я кладу голову к нему на колени, и он выкуривает сигарету. Сигаретный дым я терпеть не могу, но что поделаешь — за все хорошее надо платить, как говорит Ма.
Когда Па уходит, напряжение нарастает — я подхожу к дивану, где спит Ма, и начинаю пристально, изо всех сил смотреть ей в лицо. Я прямо гипнотизирую ее взглядом — проснись, проснись же! И чуть только у Ма дрогнут веки, чуть только она шевельнется, я вскакиваю на диван и начинаю всю Ма облизывать. Ма кричит, отбивается, но сделать все равно ничего не может.
Бывает и так: когда у Па после завтрака остается время, он сам выводит меня утром, чтоб дать Рыжуше подольше поспать. На обратном пути около нашего подъезда он снимает с меня поводок, и я стрелой взлетаю на пятый этаж, а сама уже вся дрожу от нетерпения и царапаюсь в дверь. Ба открывает, и тут я, уже без всякого гипноза, с размаху прыгаю на диван, оставляя на простыне грязные отпечатки. Вот тут гнев Ма бывает настоящий и продолжительный. Па слабо оправдывается: мол, опять забыли, рано сняли поводок, но мы-то с Ма отлично видим, что у него в глазах скачут чертики и он похохатывает про себя.
Рыжушу я никогда не бужу. Мне ее жалко — пусть поспит. Я только подхожу к ее двери и вжимаюсь носом в щель внизу, чтоб уловить ее запах, чтобы первой услышать, что она проснулась. И когда Рыжуша, заспанная, в пижаме, открывает дверь, тут уж я даю себе полную волю и радуюсь без оглядки.
Она тоже радуется, потом завтракает, и мы вместе выбегаем на улицу. Но погулять не приходится, потому что Рыжуша все время торопит меня:
— Ну, Дитуша, делай скорей свои дела!
Мы возвращаемся, и в передней, в моей кормушке, меня уже ждет завтрак. Он пахнет так вкусно! Это Ба постаралась.
Рыжуша сразу убегает в школу, я успеваю только слабо вильнуть хвостом, не отрываясь от кормушки.
Потом я растягиваюсь на пороге кухни и благодарно смотрю на Ба. Конечно, если бы она сделала малейший разрешающий знак, я бы тут же влетела в кухню и поблагодарила бы ее так, как только я одна умею, но она этого знака не делает.
Теперь остается только ждать, когда все вернутся домой. Конечно, я могу поиграть, у меня есть игрушки: резиновый мячик, «противотанковый еж», большая кость, которую я могу погрызть, но больше всего я люблю старый тапок Па, который он подвесил на резинке в дверном проеме.
Этот тапок как живой! Его только тронь! Он умеет подскакивать, кружиться, убегать от меня. А я ловлю его, у меня не получается, я злюсь, рычу и наконец прыгаю, вцепляюсь в него зубами и раскачиваюсь вместе с ним. Только я хочу перехватить тапок поудобнее, чтобы на лету погрызть хорошенько, как он опять вырывается.
Этот тапок мне разрешают рвать и грызть в надежде, что я больше ничего не трону. Но я все-таки трогаю, и если Ба не видит, грызу ножки стола, вылизываю обои, но все-таки больше всего мне нравится обнюхивать и кусать обувь.
Часто к нам приходят гости. Если на улице плохая погода, они снимают грязную обувь и надевают тапочки, а если какой-нибудь праздник, приносят с собой нарядную обувь, и нет для меня большего удовольствия, чем проскользнуть незаметно в переднюю и обследовать туфли и ботинки гостей.
Однажды у нас было очень много народа. Они все разговаривали, смеялись, а большой толстый гость Изя с упоением рассказывал, как ему удалось купить замечательные чешские туфли. И вдруг он поперхнулся и замолчал на полуслове, глядя в одну точку… Все оглянулись и увидели, что я вхожу в комнату из передней, держа его чешскую туфлю в зубах.
Что тут поднялось! Ма кинулась отнимать у меня туфлю, все гости держались за бока от смеха, а громче всех хохотал высокий худой гость Яша. Их с Изей жены — Лена и Клара — родные сестры.
Изя схватил отнятую у меня туфлю и стал горестно ее рассматривать. И вдруг говорит:
— Да это не моя туфля!
И тут Яша сразу перестал хохотать, бросился в переднюю и закричал оттуда:
— Ну конечно. Это моя туфля!
Оказывается, они с Изей купили одинаковые туфли, только разного размера.
Теперь уж все гости просто застонали и совсем попадали на пол от смеха, и громче всех смеялся Изя, прямо заливался. Один Яша почему-то даже не улыбнулся.
Гости вообще приходят к нам довольно часто, но после злополучной истории с Яшиными туфлями — хотя я их совсем не попортила! — некоторые прямо с порога начинают нудить:
— Уберите собаку! Уберите собаку!
И меня попробовали было закрывать в маленькой комнате. Но я в таких случаях непреклонна: я устраиваю такой скандал, я так вою и колочусь в дверь, что гостям все равно не слышно друг друга. А если я затихаю и только тихонько подскуливаю, уткнув нос в щель под дверью, Рыжуше и Па сразу становится меня жалко, и меня выпускают.
Постепенно я установила такой порядок: гости приходят, я их встречаю вместе со всей семьей, они целуются, я тоже успеваю кого-нибудь лизнуть, и пока они не начали кричать: «Дита! Место!» — сама быстренько удираю на свое «место». Лежу тихо, как будто совсем не обращаю на них внимания, только лапы у меня подрагивают от возбуждения.
Но как только Ма возвещает: «За стол! Прошу за стол!» — я первая вскакиваю и влетаю под стол, и оттуда меня уже выковырять невозможно.
Гости садятся, начинают разговаривать, угощаться и забывают обо мне. Я жду, пока голоса за столом не станут медленными, благодушными, кладу голову кому-нибудь на колени и начинаю немного надавливать. Гость откинет скатерть, а это я, смотрю на него глазами, полными любви и печали. Обычно хорошо наевшийся гость крика не поднимает, а воспринимает мое явление как знак особого к нему расположения. Он тихо шепчет мне: «Это ты, Дитушенька?» — и дает мне что-нибудь вкусненькое, а моя семья, даже Ма и Ба, делает вид, что ничего не замечает.
И все-таки принимать гостей — беспокойное дело. Откровенно говоря, я от них устаю. Но все-таки лучше, чтобы гости приходили к нам, хуже, когда мои домашние отправляются в гости сами.
Еще полбеды, когда они уходят по отдельности: Ба — к соседям на четвертый этаж «спокойно посмотреть телевизор» и «отдохнуть» от нас; Рыжуша — поиграть к подругам, а Па и Ма — в гости.
Но когда они собираются и уезжают все вместе, вчетвером, без меня — даже Ба, и та меня бросает! — тут уж поневоле взвоешь.
Когда это случилось в первый раз, я, признаться, не сдержалась. Они потом рассказывали, что, когда возвращались, уже на троллейбусной остановке услышали мой лай и вой и помчались к дому стрелой, даже отсутствия лифта не заметили.
Когда они вошли в квартиру, я уже не выла, а скромно лежала на своем «месте», отвернувшись мордой к стенке.
Они уже сами увидели и разодранную подушку, и пух и перья по всей комнате, и чужой журнал «Новый мир» с наполовину съеденной обложкой, и любимую поваренную книгу Ма, оставшуюся без раздела «Праздничные ужины».
Ма всплеснула руками, села на диван посреди этого погрома и сказала:
— Дита! Иди ко мне!
Теперь-то я знаю, что, когда она говорит таким ровным голосом, дело плохо, а тогда подумала: может, ничего страшного и не произошло. Может, обошлось, — и кинулась к ней.
А Ма продолжает, вроде бы спокойно:
— Что же ты наделала, бессовестная собака?
Я поджала хвост и отвернула голову, а она опять:
— Нет, ты посмотри мне в глаза!
Это было уже выше моих сил. Я бросилась на свое «место», забилась в угол, и из глаз у меня потекли крупные слезы. Тут Па сразу вступился:
— Ну ладно, ладно! Хватит! Ты же видишь, как она переживает.
— Переживает она, как же! — проворчала Ба. — Совсем распустилась.
А Рыжуша присела около меня на корточки и стала меня гладить. Я переживала. Я очень переживала. Я ведь знала, как вся моя семья любит книги и подушки. Подушки они всегда кладут себе под голову, когда ложатся спать, и во сне крепко их обнимают. Я-то не очень это понимаю. Я, наоборот, когда сплю, свешиваю голову вниз со своей лежанки. Но мои просто обожают эти подушки. У них даже есть стихотворение любимое, которое Ма часто читает Рыжуше на ночь, когда она уже вымытая, в пижаме, лежит в кровати:
Поздно ночью у подушки,Когда все утомлены,Вырастают маленькие ушки,Чтобы слушать сны.Сны текут, то явственней, то глуше,Как ручей точь-в-точь,А подушка, навостривши ушки,Слушает всю ночь.Днем она, уставши до упаду,В жажде тишиныСпит. Будить ее не надо.Спит и видит сны.
А книги они любят еще больше и все время читают, а потом обсуждают. Часто вечером, когда мы приходим с гулянья, Па ложится с сигаретой на диван, подушку под голову. Рыжуша устраивается около него, а Ма усаживается в кресло напротив. Я ложусь в самой середке, между ними, чтобы слышать и видеть их всех.
