Он — лишь пара рук, не более.
Он — лишь пара окровавленных ладоней, на которых держится мир в Империи. Пара окровавленных ладоней, надёжно спрятанных в складках богато расшитых рукавов обещанной эпохи процветания. Бдительные, скрытые от посторонних глаз, эти ладони терпеливо ждали окончания прогнившей эпохи войн. Ждали рассвета, чтобы уничтожить свидетельства былой жестокости и написать новую страницу истории…
Чжоу Цзышу опустил голову. В его снах лица людей всегда выглядели размытыми, но он неизменно чётко различал черты той маленькой девочки.
Девочку держала на руках перепуганная няня, дрожавшая от ужаса, как слабая овечка. Огонёк надежды в глазах молодой женщины уже погас, но она продолжала защищать ребёнка, до конца оставаясь верной долгу.
В этот момент малышка подняла глаза и произнесла тоненьким голосом:
— Мой отец — хороший человек, мой старший брат — хороший человек, и я тоже хороший человек. Мы все хорошие люди. Пожалуйста, не убивайте нас!
Он вспомнил.
Это произошло во времена правления покойного императора. Тяньчуан получил приказ избавиться от семьи бывшего придворного чиновника Цзян Чжэна, чтобы нанести смертельный удар по партии Второго Принца. Цзян Чжэна ждала новая должность в небольшом городке на границе с Наньцзяном, поэтому он вместе со своими людьми выехал из столицы.
Младшей дочери господина Цзяна, Цзян Сюэ, едва исполнилось четыре года, но она была не по возрасту смышлёной. Какой бы стала эта девочка, если бы ей дали шанс повзрослеть?
В своём сновидении Чжоу Цзышу поднял руку, и отчаянный женский крик разорвал ночное небо. Меч пронзил одним ударом и няню, и девочку. Чжоу Цзышу не чувствовал ни печали, ни отвращения. Он давно привык. С тех пор, как занял место главы Тяньчуана.
Неважно, что вы «хорошие люди». Кто сказал, что хорошие люди не могут умереть ужасной смертью? Что они не могут погибнуть, не оставив потомства?[185]
Шум ветра соткался в протяжный вздох и еле различимый шёпот:
— Око за око, шисюн…
Острая боль прошила его насквозь, оборвав кошмар. Чжоу Цзышу распахнул глаза и попытался сесть, но в следующий момент медленно скрючился и схватился за грудь. От любого движения делалось только хуже. Он замер, пытаясь справиться с терзающими тело гвоздями, и стиснул зубы, чтобы не дать мучительному крику вырваться из горла. Пальцы вцепились в одеяло так судорожно, что побелели костяшки. Растрёпанные волосы прилипли к лицу, но убрать их с глаз не было сил. В дробившей внутренности агонии он поймал отстранённую мысль: «Чжоу Цзышу, проклятый ублюдок, вот и наступил твой черёд».
- - - - -
Этой ночью Вэнь Кэсину тоже не спалось. Он молча сидел у окна своей комнаты. Рядом стояла Гу Сян, глядя в пасмурное ночное небо. Полуграмотная девушка, которая не могла написать короткую эпитафию, не превратив её в шутку, сейчас смотрелась необычайно величественно. Неподвижная и безмолвная Гу Сян казалась прекрасным созданием из потустороннего мира. Холодный ветер, задувая в окно, развевал её волосы и одежду, метался по комнате и шелестел забытым на столе сборником «весенних картинок».
На губах Вэнь Кэсина медленно проступила улыбка, а затем он тихо проговорил:
— Я ждал этого двадцать лет.
Гу Сян безмолвно перевела взгляд на своего господина. Его усмешка выражала невероятное облегчение на грани безумного ликования. В полумраке Вэнь Кэсин выглядел нечеловечески могущественным существом и вызывал неподдельный трепет. Резко протянув руку, он сжал пальцы, словно ловя воздушный поток нарастающей бури.
— Я смету каждого, кто посмеет преградить мне путь, будь то человек или призрак, бессмертный или демон… Я сотру с лица земли всех чудовищ, всех отбросов, что не заслуживают жизни, и швырну их обратно в восемнадцать кругов преисподней. Там им самое место!
В другой руке он держал лист бумаги. На пожелтевшей странице неумелые детские каракули складывались в маску призрака. Вэнь Кэсин встал, зажёг свечу и поднёс рисунок к огню. Не отводя глаз, он наблюдал, как бумага занимается пламенем и обращается в пепел. В этот момент на лице Вэнь Кэсина читалось такое глубокое благоговение, словно он приносил жертву богам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- - - - -
Е Байи не понял, почему резко проснулся в полночь. Однако в ясном взгляде его удлинённых глаз не осталось ни капли сонливости. Очень медленно Е Байи потянулся к кулону на шее и погладил его пальцами. Присмотревшись к искусной миниатюрной резьбе, можно было заметить, что эта вещица представляет собой уменьшенную копию Знака чести.
Е Байи закрыл глаза и пробормотал в пустоту:
— Чанцин, у меня плохое предчувствие… Что мне делать теперь, когда тебя больше нет рядом?
Он невольно задался вопросом, станет ли в мире спокойнее без Знаков чести? Или без Долины призраков, Кристальной брони, Тяньчуана…
- - - - -
Следующее утро встретило их свежими трупами.
С рассветом пришла весть о девяти мертвецах, разложенных вокруг начертанного кровью слова «призрак» у ворот поместья Гао. Широкое, не менее трёх чжанов,[186] кольцо из человеческих тел перекрывало целую улицу. В толпе шептались, что жуткий иероглиф появился именно там, где накануне показательно пытали пленного призрака.
Когда Чжоу Цзышу проскользнул к месту происшествия, большинство покойников уже опознали. Призрачное братство проявило беспристрастность, и все крупные школы удостоились «внимания» в равной мере: каждая потеряла по одному человеку разного пола, возраста, статуса и пути совершенствования.
Одним из убитых был ученик Гао Чуна. При жизни этот несчастный не произвёл на Чжоу Цзышу впечатления — парнишка не был столь харизматичен, как Дэн Куань. Скромный, немного замкнутый тихоня, который помогал гостям и изъяснялся скупыми фразами. Узнав о случившемся, Гао Сяолянь лишилась чувств от потрясения. У Железного Судьи не было времени утешить ненаглядную дочь, и он поручил её заботам старшего ученика, а сам занялся осмотром тел вместе с настоятелем Ци Му.
У одного покойника красовалась на шее шёлковая удавка, другого прикончили ударом ладони, третьему выпустили кровь, четвёртого порубили на куски… Все погибли от разных причин.
— Призраки хребта Цинчжу выползли из логова, — вздохнул кто-то совсем рядом.
Чжоу Цзышу обернулся и узнал Е Байи. Было удивительно приметить на его фарфоровом лице лёгкую печаль — ученик Монаха сразу стал похож на статую Гуаньинь.[187]
— Как вы сказали? — рефлекторно переспросил Чжоу Цзышу.
Е Байи бросил на него беглый взгляд и осведомился со своей обычной невозмутимостью:
— Ты оглох?
Чжоу Цзышу отвернулся, чтобы избежать дальнейших оскорблений. Но тут Е Байи покровительственно положил руку ему на плечо и произнёс:
— Прогуляемся сегодня вечером. Нужно кое-что обсудить.
Таким тоном Чжоу Цзышу разговаривал с Чжан Чэнлином. Не стоило обращать внимания на Е Байи, пока тот не научится хорошим манерам, но, вопреки доводам разума, Чжоу Цзышу коротко кивнул. А кивнув, мигом пожалел, что не может открутить свою дурную голову. Был и другой выход — вместо самоистязания прибить ученика Древнего Монаха. Чжоу Цзышу всерьёз размышлял, какой вариант принесёт ему больше удовлетворения, когда из толпы раздалось:
— Почему расправились именно с этими людьми? Каждый из нас публично обвинил Долину призраков! Каждого такое нападение застало бы врасплох! Так почему жертвами стали всего несколько адептов великих школ? Призраки не настолько глупы, чтобы объявить войну всему улиню! Кто-нибудь может объяснить, почему они так поступили? Или нам что-то недоговаривают?
Услышав это, Гао Чун встал во весь рост. Изнурённый и безутешный, он слегка пошатнулся. Дэн Куань бросился вперёд, чтобы поддержать Железного Судью под руку, но тот отмахнулся от помощи.
Обведя глазами возмущённых представителей пострадавших школ, Гао Чун медленно повернулся к группе сомневающихся, что продолжали возбуждённо шептаться. Пристальный тяжёлый взгляд героя Гао утихомирил и тех, и других. Теперь все воззрились на человека, который за последние десятилетия стал живой легендой улиня. И каждый различил его глухой шёпот:
