Чжоу Цзышу слегка сощурился, присмотрелся внимательнее, и его смутные предположения начали обретать форму. Это было даже забавно — все исключительные фигуры цзянху, которых Чжоу Цзышу не знал в лицо, находились сейчас прямо перед ним!
Внезапно на кожу Чжоу Цзышу упала ледяная капля. Резко похолодало, и тихая морось быстро перешла в частый дождь. Чжоу Цзышу плотнее запахнул накидку, разогнул скрещенные ноги, свесил их со стены и крикнул в сторону мелькавших за водной пеленой силуэтов:
— Эй, старший Е, Вэнь-сюн! Ливень разошёлся, я уже замёрз тут! Если вы почти закончили, как насчёт того, чтобы закруглиться? — он сказал это так, будто наблюдал потешное цирковое представление, а не эпическое сражение исключительных мастеров боевых искусств.
Е Байи презрительно фыркнул и отпрыгнул на пару чжанов назад.[198] Опустившись на землю, он поправил разъехавшиеся в ходе боя отвороты накидки и то, что осталось от широкого рукава, край которого был отодран. Чжоу Цзышу развеселила мысль, что порча чужих одежд вошла у Вэнь Кэсина в привычку. Видимо, из-за собственных склонностей, которые не принято обсуждать в приличном обществе, ему не терпелось пообрывать рукава всем вокруг.
Вэнь Кэсин выглядел неважно, а чувствовал себя и того хуже — все его внутренности будто перевернулись вверх дном. Схватившись за грудь, он отшатнулся на пару шагов и выплюнул полный рот крови. Разрушительная ци последнего удара Е Байи задела его по касательной, наверняка сломав пару рёбер.
Е Байи бесстрастно подвёл итог поединка, крикнув противнику:
— Ты выдохся! Я лишу тебя жизни в следующие десять ударов, если продолжим.
Согнувшись и сгорбившись, Вэнь Кэсин прожигал его ненавидящим взглядом.
Чжоу Цзышу недовольно поморщился и подал голос:
— Почтенный Е, учитывая, что вы старший, скажите, почему единственное спасение, которое вы для нас приберегли — это смерть?
«Будь любезен, отлипни! Возвращайся на свою гору и займись садоводством или чем там старики занимаются. Совершенно незачем было впрыгивать в штаны и мчаться в Дунтин разгребать чужое дерьмо», — прибавил он про себя.
К досаде Чжоу Цзышу, его слова неожиданно подстегнули Вэнь Кэсина, и этот болтун бесстрашно заявил:
— Старый хрыч, время твоего расцвета прошло![199] Я лишу тебя жизни в следующие десять лет, если протянешь столько.
Е Байи отреагировал на угрозу убийства как на превосходную шутку. Сперва он изумился, а потом расхохотался так безудержно, что Чжоу Цзышу всерьёз забеспокоился, не треснет ли лицо этой каменной статуи от сильного искажения?
— Ты?! Лишишь меня жизни? — задыхался Е Байи. — Неплохо! Даже отлично — за пятьдесят лет ты первый, кто осмелился угрожать мне. Что ж… буду ждать с нетерпением!
С этими словами он хотел было уйти, как вдруг о чём-то вспомнил и бросил Чжоу Цзышу:
— Я не знаю, как вылечить твой недуг.
Чжоу Цзышу не подал виду, но про себя иронично фыркнул — Е Байи говорил так напыщенно, будто считал себя большим знатоком в целительстве!
— Уверен, никто не упрекнёт старшего за то, что он не всемогущ. Я и не ждал, что у вас найдётся решение.
— Твои меридианы почти иссохли, словно ветви старого дерева с погибшей сердцевиной, — пояснил Е Байи. — Извлечение из плоти ядовитых предметов не спасёт тебя. Они препятствуют течению внутренней энергии, но если убрать эту преграду, поток ци разорвёт полумёртвые меридианы. Отправишься прямиком к Яньвану.
Вэнь Кэсин пошатнулся от услышанного, как от пощёчины, и неверяще уставился на Чжоу Цзышу. Тот по-прежнему сидел на стене, лениво болтая ногами и беззаботно усмехаясь. Мелкие капли, осевшие на его волосах, слабо мерцали в тусклом свете. Если бы Вэнь Кэсин не был свидетелем внезапного приступа в пещере, то никогда бы не догадался о скрытых и, как оказалось, смертельных травмах этого человека.
Послышался звонкий смех Чжоу Цзышу:
— Значит, я обречён?
Е Байи кивнул, не колеблясь.
Чжоу Цзышу утвердился во мнении, что Древний Монах слишком долго пребывал в уединении своей горной обители — он успел не только нагулять лютый аппетит, но и растерять остатки деликатности.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Старший, — покачал головой Чжоу Цзышу, — разве это дело — указывать монаху на лысину?[200] Я ни разу не оскорбил вас, так к чему напоминать на каждом шагу о моём недуге? Прошу, не ворошите эту тему! Она не то чтобы приятна для обсуждения.
Е Байи ответил долгим взглядом, а затем ушёл, не оглядываясь. Он так и не объяснил Чжоу Цзышу, зачем притащил его сюда посреди ночи — наверное, просто отвлёкся на бой и забыл.
Чжоу Цзышу не собирался гнаться за вздорным стариком, чтобы узнать разгадку. Спрыгнув со стены, он поймал застывший взгляд Вэнь Кэсина и позвал:
— Чего стоишь столбом? Ты ранен. Лучше…
Не успел Чжоу Цзышу договорить, как Вэнь Кэсин оказался на расстоянии вдоха и коснулся его скул ледяными пальцами.
Ночную тишину нарушал лишь шорох дождя. Струйки воды стекали по бесстрастному лицу Вэнь Кэсина, растрёпанные влажные пряди прилипли к бледным щекам. На этой чёрно-белой картине особенно ярко выделялись тёмные, антрацитово-чёрные глаза. Чжоу Цзышу вдруг вспомнил их первую встречу и отрешённый взгляд, которым Вэнь Кэсин окинул его с балкона.
— Когда я был маленьким, мама заставляла меня много читать, а отец обучал кунг-фу, — заговорил Вэнь Кэсин. — Другие дети из нашей деревни резвились на улице, лазали по веткам и пугали кур. Но мне было велено оставаться дома и учиться с утра до ночи. Когда я наконец выскакивал за ворота, чтобы присоединиться к веселью и играм, всех сверстников уже звали домой на ужин.
Они находились слишком близко, отчего Чжоу Цзышу чувствовал себя весьма неловко. Он уже собирался отпрянуть от рук Вэнь Кэсина, когда заметил его странно потерянный взор. На ресницах Вэнь Кэсина блестели капли дождя. Когда он быстро моргнул, влага сорвалась и заскользила по щекам к подбородку, как пролитые слёзы.
— Я сердился на запреты и ненавидел родителей. Отец объяснял, что лень в юности приносит печаль в старости — если ждать, пока вырасту, слишком поздно будет учиться кунг-фу. Я же думал, что если ждать, пока вырасту, воровать куриные яйца и играть в шарики тоже будет слишком поздно!
Вэнь Кэсин замолчал, а потом снова тихо повторил «слишком поздно», словно хотел распробовать на вкус горечь этих слов. Затем он оплёл руками шею Чжоу Цзышу и вцепился в него так крепко, будто по-прежнему оставался наивным расстроенным ребёнком.
Чжоу Цзышу вздохнул. Слова «слишком поздно» не раз рассыпались едким пеплом на его собственных губах, превратившись в скорбный девиз всей жизни.
Вэнь Кэсин наконец отстранился и спросил:
— Значит, твои раны неизлечимы?
Чжоу Цзышу улыбнулся собственному безнадёжному положению и устало кивнул.
Чуть помолчав, Вэнь Кэсин задал следующий вопрос:
— Сколько времени у тебя… осталось?
— Года два-три, — легко подсчитал Чжоу Цзышу.
Вэнь Кэсин внезапно расхохотался, и Чжоу Цзышу стало не по себе от этого смеха.
— Ты в порядке? — встревожился он.
Вэнь Кэсин потряс головой и отступил на шаг. А потом ещё на один.
— Всю жизнь! Пока я был мал и хотел играть, мне не разрешали. Когда я подрос и захотел узнать больше, сидеть со мной над книгами и обучать кунг-фу было уже некому. Вот скажи, можно ли быть более… несвоевременным? К счастью…
Улыбка Вэнь Кэсина резко погасла. А потом он развернулся и ушёл, оставив совершенно растерянного Чжоу Цзышу посреди перекрёстка.
«К счастью, я не успел влюбиться в тебя по-настоящему».
Осень приходит с проливными дождями,Зонтичное дерево умирает от старости,Ночной холод пробрался под тонкое одеяло.Упущенные шансы, растрата жизни впустую…Всё это сводится к единственной мысли:«Я жалею, что встретил тебя слишком поздно».[201]
Примечание к части
∾ «Когда верхняя балка кривая, то и нижние гнутся (上梁不正下梁歪) — идиома в значении: «Пороки передаются от отца (или наставника) к сыну (или ученику)».
