Сейчас имеет 600 франков в год, но рассчитывает стать миллионером. Обжора, которого легко увлечь, всегда бесстрашно отправляется по следам очередной лжи. Побежденный на поле боя побеждает в шатре»311.
Таков сам Бальзак в 1825 г., увиденный мудрым, но безжалостным взглядом обанкротившегося предпринимателя. Начиная с 1829 г. во всех его романах речь так или иначе заходит о долгах; каждая «история создания» в позднейших изданиях его трудов заполнена внушительными денежными суммами и подробностями выплаты процентов. И все же решительно лестный автопортрет в «Неведомых страдальцах» предполагает, что Бальзак даже накануне очередного смелого начинания испытывал подозрения относительно самого себя. В последнем сохранившемся письме к брату Лоранс предупреждала его, что ему недостает ума письмоводителя: стоит кому-то поманить его морковкой, как его фантазия тут же пускается вскачь. «Все говорят, что коммерция – единственный способ нажить состояние, но никто не знает, сколько народу нашло на этом пути свою гибель». Едва ли Бальзака обидело предсказание сестры, так как спустя три месяца, в июле 1825 г., он снова нарисовал автопортрет в письме герцогине д’Абрантес. Он собирался убедить ее в следующем: к каким бы выводам она ни пришла относительно его характера, она ошибется: «Не знаю более странного характера, чем мой… Мои 5 футов 2 дюйма содержат в себе все возможные непоследовательности и противоречия, и любой, кто считает меня тщеславным, развратным, упрямым, легкомысленным, бестолковым, пустым, небрежным, ленивым, нерасторопным, бездумным, непостоянным, болтливым, бестактным, плохо воспитанным, невежливым, ворчливым и капризным, будет так же прав, как и человек, который скажет, что я экономен, скромен, храбр, упорен, энергичен, неаккуратен (модная добродетель, которая контрастирует с “пустотой”), трудолюбив, последователен, молчалив, проницателен, галантен и всегда счастлив. Тот, кто назовет меня трусом, будет не дальше от правды, чем человек, говорящий, что я в высшей степени отважен… Меня можно, если уж на то пошло, называть ученым или невежественным, высокоталантливым или никудышным. Меня больше не удивляют никакие отзывы обо мне. Начинаю думать, что я – лишь орудие, на котором играют свою мелодию обстоятельства».
Застенчивая наивность Бальзака разоблачает себя как смесь романтизированного портрета и карикатуры сепией, сделанной Девериа и подаренной Лоре де Берни в 1825 г. с надписью «Et nunc et semper» («И ныне и всегда»). В данном случае правильно будет сказать, что Бальзак был верен своим противоречиям. Интересно сравнить рисунок Девериа с салонным портретом 1837 г. кисти Луи Буланже. Бальзак послал копию Эвелине Ганской на Украину, заранее предупредив ее, что Буланже видел в нем «только писателя, а не благожелательного идиота, которого всегда будут обманывать»: «Все мои несчастья происходят оттого, что я принимаю помощь, предлагаемую мне людьми слабыми, увязшими в колее бедствий. Из-за того, что я в 1827 г. пытался помочь одному печатнику, я в 1829 г. оказался раздавлен огромным долгом в 150 тысяч франков и очутился на чердаке, где нечего было есть»312. С другой стороны, Девериа успел запечатлеть Бальзака еще до того, как тот придумал свой образ для публики. В многочисленных портретах Бальзака прослеживается почти логическая прогрессия: на них постепенно исчезает тот, кого он сам называет «идиотом». На рисунке Девериа в Бальзаке есть что-то от юродивого; особенно на правой стороне лица заметны луноподобные черты простака, и только чувственные губы и завораживающие глаза намекают на глубину или, возможно, напоминают о вере Бальзака в то, что гений часто надевает маску глупости. Бальзак указал бы и на зачатки второго подбородка, и на выдающийся лоб как на определенные признаки упорства и мощного интеллекта. Он бы привлек внимание физиогномиста к тому, что его нос, слегка раздвоенный на конце, – верный признак способности вынюхивать тайны, как гончая313. Но и эти черты получают совершенно другой смысл из-за мятой рубашки и растрепанных волос, напоминающих о стиле, вошедшем в наши дни в моду благодаря Бобу Дилану. Девериа на самом деле изображает Бальзака настоящим кумиром 20-х гг. XIX в.: распахнутый ворот, женственная складка рта, полная расслабленность… Видимо, таким Бальзак был в двадцать пять или двадцать шесть лет. Перед нами все признаки того, что сам Бальзак в 1830 г. назовет «манией юности» и модой на «возвышенных детей», «зародышей, которые производят посмертные труды»314.
На рисунке Девериа – вовсе не лицо успешного предпринимателя. Вместе с тем перед нами – вполне успешный любовник, который вот-вот пустится на поиски новых приключений. Первый неудачный издательский опыт не сломил Бальзака только потому, что он стремился попасть в более высокие сферы.
За последнее ему следовало поблагодарить родных. Сестра Лора с мужем переехала в Версаль, а вскоре за ними последовали и родители. Вначале они собирались остаться в Вильпаризи, но в 1826 г. им пришлось срочно уехать из-за недопустимого поведения Бернара Франсуа. По мнению его жены, он подверг своих близких настоящему шантажу. В свое время, будучи еще совсем молодым шестидесятидвухлетним человеком и живя в Туре, Бернар Франсуа написал страстный трактат о «скандалах, которые происходят из-за того, что юных девиц предают и бросают в крайней нужде». Они с генералом Померелем даже основали приют для незамужних матерей, признав, что «кувалда природы может уничтожить любую социальную крепость и что можно потерять честь, не потеряв добродетели». Как отмечал тот же Бернар Франсуа в «Истории бешенства», собаки подают людям дурной пример, которому те неизменно следуют. Теперь, в возрасте семидесяти девяти лет, он решил продемонстрировать проблему на собственном опыте. Пока жена ездила в Турень, он вступил в связь с местной девушкой. Та забеременела. Примечательно, что Бальзак в тот же год написал предисловие к произведениям Мольера, где хвалил его за осуждение «постыдных старческих страстей». «Кузина Бетта», написанная через шестнадцать лет после смерти отца, намекает на то, что с годами его точка зрения изменилась. Семидесятипятилетний барон Юло в конце романа сбегает с кухаркой, в то время как эстетическая логика требует, чтобы он умер искупительной смертью.
К тому времени у г-жи де Бальзак накопился большой опыт в покрытии скандалов. Она попросила Лору прислать престарелому родителю анонимное письмо и вызвать его. Иначе, опасалась г-жа де Бальзак, его заманят назад в Вильпаризи и будут тянуть из него деньги315. Уловка удалась, и по сей день не обнаружено следов незаконнорожденного родственника Бальзака или его потомков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
