К тому времени у г-жи де Бальзак накопился большой опыт в покрытии скандалов. Она попросила Лору прислать престарелому родителю анонимное письмо и вызвать его. Иначе, опасалась г-жа де Бальзак, его заманят назад в Вильпаризи и будут тянуть из него деньги315. Уловка удалась, и по сей день не обнаружено следов незаконнорожденного родственника Бальзака или его потомков.
Переезд семьи в Версаль придает дополнительные штрихи началу деловой карьеры Бальзака. Во время пребывания в пансионе Лора дружила с дочерью герцогини д’Абрантес и была хорошо знакома с их семьей. Бальзак, не теряя времени, отрекомендовался друзьям сестры. Так начался его второй любовный роман. На сей раз превыше всего было тщеславие, и Бальзак благоразумно держался на некотором расстоянии. Герцогиню, как мать, сестру и первую любовницу Бальзака, звали Лорой; ее полное имя было Аделаида-Констанция-Лора. Бальзак называл ее Марией; позже он наградит этим именем еще нескольких своих возлюбленных.
Для человека, который надеялся написать историю Франции, знакомство с герцогиней стоило тысячи визитов в библиотеку316. В свое время она была замужем за одним из самых неустрашимых наполеоновских генералов, Жюно, который отличился в Тулоне, а затем в Назарете, где, как говорят, его пятьсот пехотинцев обратили в бегство шесть тысяч турецких кавалеристов317. На войне он был незаменим – пылкий, жестокий, не обремененный лишним умом и слегка безумный. Его дипломатическая карьера окончилась крахом. Генерал по прозвищу «буря» исполнял относительно скромные обязанности посла в Португалии в период, предшествовавший завоеванию страны Наполеоном. Позже Жюно «сослали» в иллирийские провинции, где его безумие расцвело пышным цветом – два батальона хорватских солдат послали в Дубровник, чтобы те убили соловья. Вскоре после того он выбросился из окна родительского дома. Если не считать сражений, всю его карьеру устроила жена. Она, как было известно Бальзаку еще до знакомства с ней, была другом и даже, как она намекала, любовницей Бонапарта задолго до того, как тот стал императором. Герцогиня была одной из немногих, кто смел ему противоречить. Наполеон удостоил ее кличкой «маленькая чума». После Реставрации она замкнулась в себе, ушла в свою раковину и поселилась в версальском доме, окружив себя слугами. Она не платила им жалованья, зато научила прогонять кредиторов, а к местным магазинам относиться как к своей кладовой. Герцогиня поддерживала отношения с такими же, как она сама, осколками империи, курила сигареты с опиумом, следила, как постепенно скатываются в пропасть ее дети, и жила в своеобразной внутренней ссылке, притворяясь монархисткой. Благодаря ей Бальзак скоро получит доступ в некоторые самые престижные французские салоны.
Герцогиня решила пополнить свой несуществующий доход, написав мемуары. Бальзак, который также надеялся, что литература оплатит его долги, вызвался ей помочь318. Многие исторические сцены в его романах, что неудивительно, вышли из разговоров с герцогиней. С годами память герцогини как будто улучшилась – возможно, благодаря тому, что она прочла свои рассказы в изложении Бальзака. По крайней мере, один из тридцати восьми томов ее мемуаров, который по-прежнему служит важным источником сведений об Испании и Португалии начала XIX в., выдает ее королевскую склонность считать «хотеть» синонимом «иметь». Она свободно заимствовала большие куски из других книг, посвященных данной теме, и заметала следы, вставляя презрительные замечания об их авторах319.
По своему темпераменту герцогиня была истинной аристократкой, и Бальзак, видимо, сразу понял: если он хочет стать ее любовником, он должен знать свое место. Она соглашалась с тем, что у него «выдающийся ум»; не великий, но определенно превосходящий способности модного общества. Позже она сделала Бальзаку своеобразный комплимент в книге об Испании и Португалии. Она хвалит его за редкий талант собеседника: «Наша дружба меня не ослепила; я вижу в нем самого остроумного человека нашего времени». «К нашему стыду, иностранцы гораздо больше ценят его как писателя, чем мы, французы»320. В 1825 г. еще оставалось преодолеть некоторые неудобные препятствия. Как-то Бальзак в спешке написал ей из гостиницы, обвиняя ее, как обычно поступают любовники, в равнодушии и черствости. Герцогиня решила обидеться всерьез, и Бальзак был вынужден многословно объясниться: он имел в виду, что чувствительность иногда подавляется добродетелью, хотя, конечно, она все-таки есть. С надеждой, хотя и преждевременной, он добавлял, что женщины никогда не бывают такими сильными, как когда они унижаются перед мужчинами.
Несмотря на промахи, допущенные в личном общении, на письме Бальзак сохранял высоту стиля. Изнемогавшему от желания подростку, который вымаливал знаки внимания у мадам де Берни, пришлось препоясать чресла и приготовиться к более серьезной битве. В некоторых письмах к герцогине д’Абрантес он очень похож на своих героев – солдат наполеоновской армии. История показала, что герцогиню влекло к крепышам, которые хохотали перед лицом верной смерти. Поэтому Бальзак рассказывал ей о своей «энергии», об «ужасной способности ожесточаться перед бурей и хладнокровно, глазом не моргнув, смотреть в лицо бедствиям»: «Подчинение для меня невыносимо. Вот почему я отказывался от всех предложенных мне постов. Когда дело доходит до подчинения, я становлюсь настоящим дикарем». В конце концов герцогиня уступила – и не только благодаря тому, что Бальзак оказался ей полезен. Приятно было сознавать, что «цветочные цепи» любви влекли его к женщине на семь лет старше себя. Притворяясь больной, она ухитрилась вызвать его к себе из Турени. Через несколько месяцев надменный тон ее писем разоблачает растущую близость. Она не устает напоминать о разнице в их положении: «Но я должна вас видеть. Каким бы странным это ни казалось, это так». Лора де Берни переехала на улицу Денфер на левом берегу Сены, чтобы быть ближе к своему дорогому «Диди», и навещала его почти каждый день. Она пыталась доказать ему, что им вертит как хочет ловкая эгоистка, что он заблуждается, если думает, что две любовницы способны обитать в разных отделах его сердца. Возможно, она даже настояла на раздельном проживании до осени 1829 г. Но Бальзак решил (пользуясь языком его «Физиологии брака»), что ценность его вклада в жизнь герцогини повысится: «Чтобы завоевать для себя право выделиться из толпы, заполняющей салон, необходимо стать любовником одной из высокопоставленных женщин»321.
Успех у герцогини на первый взгляд положительно отразился на печатном деле, но на самом деле наложил на него дополнительное бремя. Бальзак жил двумя разными жизнями, и обе подталкивали его к финансовому краху. Его типография стояла на «ужасной улочке» (теперь это участок улицы Висконти рядом с «Одеоном»). «Противящаяся всем новомодным украшениям», улица Маре-Сен-Жермен была холодной и сырой. В 1841 г., когда Бальзак описывал ее, там еще не было газового освещения322. Дом под номером 17 сохранился; в нем до сих пор размещается издательство. В 1826 г. это было новенькое здание с невыразительным фасадом, четырехэтажное сзади, двухэтажное спереди, с большой мастерской в цокольном этаже, заставленной шумными печатными станками и заваленное кипами неразрезанных листов. Темный коридор вел в бессолнечный кабинет, где Бальзак, отгороженный решетчатым окошком, принимал посетителей. Он надеялся, что впоследствии будет принимать и многочисленные денежные поступления. Деревянная винтовая лестница с железными перилами вела в его маленькую квартирку с высокими потолками. Стены по моде того времени были обиты синим перкалином. Глядя на улицу, Бальзак придумывал для себя обнадеживающие исторические приметы. Расин несколько лет прожил в доме под номером 24. Бальзак решил, что этот «драгоценный памятник», который правительству следует сохранить и бесплатно сдать величайшему из живущих поэтов, на самом деле стоит по соседству и что Расин провел там всю свою жизнь. В те дни найти покровителей было легко. Как изменились времена! «Возможно, – пишет Бальзак в одном неоконченном рассказе, «Валентина и Валентин» (как обычно, не признаваясь ни в каком автобиографическом интересе), – и этому жилищу свойственна была природная красота. В самом деле, только в 1825 году в обширном парке, разделявшем дома, появились промышленные сооружения»323.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
