Рут кивнула, ощущая себя сапером, идущим по минному полю. Спорить опасно. Возьмет и замолчит на неделю, чтобы преподать им урок, — что тогда делать? И все же живые люди — не пустые сосуды. Живой организм, под завязку набитый километрами кровеносных сосудов и тканей, во много раз сложнее любой внешней среды. Система кровообращения, вполне вероятно, доставит нановакцину в места скопления «аркоса», но те частицы, что избегнут встречи с ней, получат возможность беспрепятственно размножаться.
Сойер опередил ее.
— Опасность представляют собой те частицы, которые не достанет вакцина, — передал он через Кэма. — Ваш ключ распознавания хорош, но вам всем придется попотеть еще год, если не больше, чтобы увеличить процент эффективности. Вместо этого мы добавим новый компонент.
— Лишняя масса понизит скорость действия, — вырвалось у Рут прежде, чем она успела опомниться. А ведь только что мысленно обещала не настраивать Альберта против себя…
Но Сойеру выпад даже понравился. Его гортанный смех напоминал кваканье лягушки-быка.
— Саотаэт так саотаэт.
Кэм тряхнул головой:
— Извини, что ты сказал?
— Сао… — начал Сойер, недовольно повышая голос, но Рут закончила вместо него:
— Сработает так сработает. Совершенно согласна.
«Аркос», просыпаясь в организме носителя, выделял крохотное количество тепла — малую долю калории, во время репликации тепла выделялось в семьдесят раз больше. Если модифицировать вакцину так, чтобы наночастицы улавливали этот характерный импульс, и добавить ключ распознавания Рут, то новая частица сможет обнаружить все «аркосы» еще до перехода их в активное состояние. Человек, внутри которого будет происходить такая битва, скорее всего почувствует боль и даже получит некоторые повреждения. Однако нет лучшего способа испытать и довести вакцину до нужной кондиции, чем создание действующего прототипа.
Идея выглядела рискованной и непривычной, зато обещала быстрый результат. Сойер уверял, что это вопрос незначительного изменения интегрального кода. Менять конструкцию не потребуется. Используя лазер для работы в крайней области УФ-спектра, который имелся в лаборатории его научной группы, можно превратить один из портов теплового двигателя в термосенсор. Этот лазер намного превосходил АСМ и электронные микрозонды Лидвилла.
— В Стоктоне было много пожаров, — заметила Рут.
«Сейчас проговорится, — подумала она, — если только ФБР в своем отчете правильно назвало город».
— Что, если от вашей лаборатории ничего не осталось?
Сойер неуклюже повернулся к ней живой половиной лица. Бородавчатые губы растянулись в тонкой, деревянной ухмылке. Он покачал головой с явным удовольствием от того, что мог поправить ее еще раз, и произнес по слогам:
— Са-хра-мен-то. Мы пееэхали ф Сахраменто, том соок четыэ на шессят фосьмой уице.
Дом сорок четыре, шестьдесят восьмая улица!
У Рут от радости перехватило дыхание. Здоровый глаз Сойера наблюдал за ней — внимательно и четко, но с бесконечной усталостью. Она не сумела перехитрить калеку. Тот сам решил выдать секрет, не преминув напоследок еще раз козырнуть обширностью своих познаний.
Сойер не сдался, он просто изменил стратегию. Пробубнив еще десять минут, Альберт заторопился, опасаясь, что не успеет объяснить подробности, прежде чем окончательно откажет тело. Его бормотание превратилось в бессвязный лепет. Он начал терять нить собственных рассуждений, повторялся, хлопал себя рукой по ноге, жмурился и сверлил Рут пронзительным, но постепенно угасающим взглядом.
Напоследок Сойер приберег еще один сюрприз.
24
Кендра Фридман собиралась жить вечно или, по крайней мере, двести-триста лет. Победу над раком она считала только началом. Наночастицы «аркос» были способны избавить человеческий организм от любых болезней и вредных элементов. На очереди стояла борьба с одряхлением от возраста, ибо частицы могли очищать ткани от бляшек и жировых отложений, восстанавливать пораженные остеопорозом кости, поддерживать работу сердца, печени, желудка.
Родители ученых могли стать последним поколением, для которого смерть была неизбежностью.
Обеспечив себе двести лет отменного здоровья и трудоспособности, с учетом дальнейшего прогресса в медицине, люди воистину могли бы обрести бессмертие.
Альберт Сойер с готовностью принял предложение поработать с Фридман. Это случилось за четыре года до чумы. Нет, он не повелся на россказни о бессмертии. Область нанотехнологий кишела чудаками-энтузиастами, обещавшими что угодно — от микрокомпьютеров, смонтированных на оптическом нерве в голове человека, до холодного ядерного синтеза в бутылке из-под «кока-колы». Альберт принял предложение Фридман потому, что она ни от кого не зависела, гарантировала ему драгоценную свободу поиска и располагала деньгами.
После двух десятилетий сказочных обещаний в нанотехнологиях наступил период скромного, постепенного прогресса. Инвесторы растеряли иллюзии, и поток венчурного капитала иссяк, однако у Кендры имелся богатенький покровитель, понимавший, что на том свете деньги ни к чему.
Руководитель лаборатории предложила Сойеру шестизначный оклад и доступ к любому оборудованию по его желанию. Она наняла Альберта, чтобы тот научил ее детище размножаться. Его диссертация, как и у многих ученых его поколения, была посвящена алгоритмам репликации. Бездефектная самосборка оставалась последним великим рубежом в нанотехе. По всему миру сотни выскочек подавали патентные заявки даже на пустячные усовершенствования и теории. Рано или поздно кто-нибудь взял бы этот рубеж, а всем остальным пришлось бы платить правообладателю, чесать в затылках и до конца дней своих сетовать на то, как близко они подошли к решению проблемы. Альберт не хотел оказаться в числе неудачников.
Чернокожая женщина в мире белых мужчин, Кендра Фридман носила в душе еще больше затаенных обид, чем Сойер. Обнаружив сходство характеров, они неплохо поладили, в основе их стремления к успеху лежала осадная психология типа «против нас весь мир, но нам все нипочем». Кендра и раньше работала по шестьдесят часов в неделю. С появлением нового коллеги между ними вспыхнула конкуренция, из-за чего они просиживали в лаборатории выходные и ночи, доводя недельный показатель до семидесяти-восьмидесяти часов. Романтики в их отношениях не было ни грамма. Оба страшно уставали. Кроме того, фигура Фридман при росте 157 сантиметров и весе 77 килограмм напоминала грушу. Этот факт несомненно сделал ее одержимой в попытках создания наночастиц, способных изменить форму тела.
В то время лаборатория находилась на окраине Стоктона по двум причинам: из-за живущей по соседству семьи Фридман и невысокой арендной платы. На глазах Кендры многие фирмы-конкуренты, быстро проев выделенные фонды, шли с молотка аукционеров.
Перелом наступил через три незаметно пролетевших года, когда Сойер впервые успешно смоделировал процесс на компьютере. Их покровитель начинал терять терпение; ему исполнилось шестьдесят два года, и, хотя Фридман непрерывно улучшала компоненты, их группа практически топталась на месте. Одной из причин была нехватка готовых к испытаниям прототипов. Кендра немедленно подключилась сама и бросила всех остальных на подмогу Сойеру.
Первый вариант программы изобиловал ошибками, но работал очень быстро. Он возродил заинтересованность инвестора. Тот привлек своих приятелей, дополнительные средства, и Фридман пустила десятки миллионов на обновление компьютеров и производственного инвентаря. Перед самой доставкой оборудования покровитель настоял на переезде. Его новые партнеры нашли превосходный лабораторный комплекс в Сакраменто, неподалеку от университета. Между лабораторией и университетской кафедрой информационных технологий сложились дружеские отношения, позволявшие привлекать к работе студентов и аспирантов. Кроме того, в крупном городе легче было зазывать на экскурсии потенциальных инвесторов.
Новая лаборатория располагала системой отсечки — герметичной камерой таких размеров, что она сама по себе могла служить рабочим помещением. Программа репликации Сойера имела точку пуска, но не имела точки останова. Собственно говоря, они и не планировали вводить в программу команду окончания. В идеале хорошо интегрированный «аркос» пожирал все раковые клетки, не трогая никакие другие, и, перестав находить больные ткани, прекращал размножение. А пока что их недоделанные наночастицы размножались безостановочно, что вызывало у сотрудников восторг, смешанный с тревогой.
Фридман проявила осмотрительность: с самого начала встроила в двигатель гипербарический предохранитель — надежную защиту от случайной ошибки. Чтобы удвоить меры безопасности, испытания планировали проводить под атмосферными колпаками внутри камеры с регулируемым давлением. «Аркос» вряд ли мог вырваться наружу из-под колпака, но случись такое, низкое давление, при котором происходило саморазрушение частиц и которое поддерживалось внутри герметичной камеры, предотвращало их утечку из лаборатории. Из камеры во внешний мир вел только один путь — через воздушный шлюз.
