- Если будет худо, завтра объяви в квартале. Тогда посмотрим.
- Боже ты мой! Вот наказанье-то!
Городовой вышел. Хозяйка ушла в свою кухню, села на кровать и задумалась.
- Слышите, ребята, - холера! - проговорил один крестьянин.
- Што ты врешь! - сказал другой, проснувшийся от слова "холера".
- Ей-богу! Сейчас полиция приходила и объявила хозяйке, што если помрут мужики - объявить.
- Господь с нами! Да где ж эта холера! - говорили проснувшиеся крестьяне.
- Што вы его, дурака, слушаете! Он нализался вчера и бредит.
- Своими ушами слышал - провалиться!
- То-то, вчера едва на ногах держался! Спал бы лучше, а не мутил народ.
Женщины тоже проснулись, слышали весь этот разговор, и струсили не на шутку, но больше всех трусили Пелагея Прохоровна и хозяйка: первая трусила не потому, чтобы боялась холеры или смерти, - нет: она боялась, чтобы женщины не подумали, что холера с ней, и тогда ей не попасть завтра на Никольский рынок, что ее, пожалуй, в самом деле свезут в полицию, тогда как с ней просто слабость, маленькая головная боль и бессонница, а живот перестал болеть с тех пор, как она выпила осьмушку перцовки вечером; хозяйка, по простоте своей, думала, что с Мокроносовой действительно холера. А умри-ка у нее кто-нибудь, хлопот и возни не оберешься.
Женщины не могли уснуть до утра. Они рассказывали разные ужасы из деревенской, сельской и городской жизни; говорили о покойниках, о колдунах, о том, как ведьмы новорожденных ребят в трубу вытаскивают - и проч.
Утром Пелагея Прохоровна ходила по избе бодро. Хозяйка подошла к ней и спросила шепотом:
- Прошло?
- Слава богу. Перцовка, знать-то, помогла.
Немного погодя после этого женщины, в том числе и Пелагея Прохоровна, вышли на набережную Лиговского канала со своими узелками. За ними вышли и мужчины. Мужчины и женщины столпились в кучки.
- Куда идти-то? - спросил один мужчина товарищей.
- Пойдемте по Глазовской. Я там робил… Оттуда Сенная-то близко, - проговорил мужчина в толпе.
- Пойдемте прямой дорогой по Невскому да по Садовой, - сказала одна женщина другим женщинам.
- Веди! только штобы к месту…
Бывалая женщина тронулась, за ней пошли остальные, в том числе и Пелагея Прохоровна.
Когда они вышли на угол Невского и Лиговского канала, Степанида Антиповна (так звали бывалую женщину) взглянула на часы на башне, устроенной над зданием московской железной дороги. Стрелка показывала половину шестого часа.
- Как раз в пору; половина шестого. Покуда идем, да што… - проговорила Степанида Антиповна.
Женщины тоже поглядели на башню и подивились над тем, как это часы высоко приделаны, да еще так, что их издалека видно!
Солнце уже высоко стояло и грело слегка. Легкий ветерок с моря освежал воздух. Теперь дышалось легче оттого, что пыль к тому времени осела на строения и мостовые.
В это раннее время деятельности и движения в Петербурге мало. На Невском пусто; изредка разве проедет карета или извозчик с загулявшимся кутилой. Извозчики, сидя в пролетках, дремлют и поднимают головы тогда, когда мимо их проедет извозчик или с седоком, или без седока. Мало стоит на перекрестках городовых. Заперты магазины, но уже отворены мелочные лавки и питейные заведения, в которые захаживают и из которых уже выходят: из первых - женщины-кухарки, женщины-прачки, швеи; из вторых - мастеровые, подмастерья, рабочие. Дворники в розовых вязаных фуфайках, или просто в ситцевой рубашке и черной жилетке, в фуражке и с фартуком, метут мостовые, панели. То и дело со всех сторон стекаются на Невский разные рабочие. В одном месте уже выбрасывают из ямы черную вонючую землю, размокшую как грязь. В другом месте, по левую сторону Невского, десять человек рабочих бросили на недоконченную мостовую два лома, мешочки с хлебом, молотки и стали снимать - кто рваные полушубки, кто поддевки. В это время дремлют на мостах торгаши булок, печеных яиц, кренделей, яблоков и разных разностей; они почти круглый год живут около своих лавочек; в это время не гремят мостовые, не кричат мальчики со спичками, торгаши яблоков, рыбы и т. п.; только откуда-то слышится свист, как от локомотива или как из фабричной трубы.
Женщины шли и удивлялись. Их все удивляло: громадные дома, построенные вплотную, и множество вывесок на них, и то, что в каждом доме, исключая немногих, весь нижний этаж занят лавками, и зеркальные стекла в окнах, и большое число рабочих, то и дело выходящих из улиц или идущих по Невскому куда-то все вперед, и рельсы посреди улицы. И говорили они между собой: "Нет у нас лучше Питера-города; и сколько, должно быть, в нем господ живет! И неужели купцы могут торговать выгодно, если в каждом доме несколько лавок? И хорошо бы пожить в верхнем этаже: все бы тогда увидел и все бы сидел у окна и глядел на улицу". И чем дальше они шли, тем больше им нравился Петербург; они не чувствовали усталости, и каждой казались теперь противными родные места - деревни, села, города, каждой хотелось жить в Петербурге.
"Тыщу рублей давай теперь мне, не пойду отселева… Эх, кабы Влас Василич надоумился приехать сюда. Озолотел бы он. А дядя, дурачок, зажил бы припеваючи: ему бы только глазами взглянуть на Питер, он бы выдумал штуку… Да, будь у меня деньги, я, ей-богу, завела бы постоялый двор… А што эти мужики говорили, што здесь худо - враки! Дела здесь, должно быть, много. Ведь вон сколько нас на машине приехало, и все разошлись! С постоялой избы сколько ушло - и не воротились. И говорят, каждый день столько народу приезжает… Да, хорошо, должно быть, здесь… Но кто же живет в этих домах? Неужели все господа?" - Так думала Пелагея Прохоровна и спросила об этом Степаниду Антиповну.
- Всё господа и купцы… Живут больше так: у каждого своя комната. Вот в этом дому, я думаю, человек тысяча живет.
Женщины удивились.
- Народу здесь страсть! Говорят, тысячи тысяч. Полиция каждый день ведет счет, никак не может сосчитать.
Женщины еще больше удивлялись.
Так они дошли до Сенной.
На Сенной торгаши уже отпирали лавки, мужчины и женщины, большею частию пожилых лет, катили сюда из разных улиц тележки с разными разностями и останавливались каждый на своем месте. Мало-помалу Сенная площадь наполнялась торговыми людьми, женщины стали предлагать нашим женщинам яблоков, ниток, катушек, тесемок, стали появляться женщины в салопчиках и черных суконных пальто с рогожными кульками в виде сумочек. Но не это торговое движение, только что начинающееся, привлекло все внимание наших женщин, а то, что в углу, между церковью и Полторацким переулком, толпилось до двухсот крестьян; около них стояло несколько женщин.
- Подойдемте к мужчинам: нет ли наших, - сказала Степанида Антиповна и повернула к толпе.
"В самом деле, нет ли тут дяди али Власа Короваева. Может, они с железной-то и пошли сюды. Вот бы обрадовались-то!" - подумала Пелагея Прохоровна.
- Это и есть Никольский? - спросила она Степаниду Антиповну.
- Еще не дошли. Энто Сенная прозывается, - проговорила Степанида Антиповна.
Мужчины галдили. Женщины подошли к ним, стали заглядывать; ни одного нет знакомого, даже и тех нет, которые ночевали в одной с ними избе.
- Еще хвастались, а вот мы скорее их дошли, - сказала Степанида Антиповна.
- Што ж они тут стоят? - спросила Пелагея Прохоровна.
- А нанимаются. Этот рынок мужской.
Пелагея Прохоровна придвинулась ближе к мужчинам. В средине их стоял высокий, здоровый мужчина в фуражке и темно-синем суконном кафтане. Он говорил:
- Так ежели тридцать копеек…
- Несподручно, - загалдил народ.
- Харчи чьи? - спросил молодой мужчина.
- Харчи ваши. Так, пожалуй, тридцать пять…
- Нет… Так не годится, - говорил народ и отошел от него, потом рассыпался по углу площади.
Стали сбираться в кучки, в которых говорили:
- Какая, он говорит, работа?
- Полы переделывать, стены штукатурить.
- Далеко отселева?
- Сколько человек-то?
- Нады спросить.
Кучки опять рассыпались, подошли к подрядчику, окружили его.
- Сколько требуется народу?
- Пятьдесят человек, потому кто ежели портит только, тово вон. Ну, так как?
- Ну, а как идти?
- Как хотите, можно и на машине. Отсюда в Царское всего четвертак стоит.
- Пойдемте, бабы, кабы не опоздать, - сказала вдруг Степанида Антиповна и пошла.
Женщины тронулись. Прошли Сенную, перешли Вознесенский проспект.
Впереди и сзади наших женщин шли тоже женщины, по пяти, по две и даже в одиночку.
Сердце забилось сильнее у Пелагеи Прохоровны. "Продаваться! - подумала она. - Что-то будет, что-то будет".
Вот и площадь. По левую сторону каменные давки - здание, похожее на гостиный двор, с подвалом, в котором тоже устроены лавки, которые тоже отворяют торгаши, а некоторые уже вывешивают на двери веревки, бечевки, шлеи, дуги с колокольцами и без колокольцев. Впереди от Старо-Никольского моста стоит несколько женщин с узелками.
Поравнявшись с собором, женщины усердно помолились на него и потом подошли к женщинам, оглядели их, поклонились им; те тоже оглядели вновь пришедших и слегка кивнули головами.
