грани ненависти, но я сама готова была отдаться Айдарову, только чтобы помог Моте…
– Напугала я тебя? – спрашивает женщина, видимо, не зная, правильно ли поступила, слегка приоткрыв мне завесу тайн прошлого Монгола.
Не могу ответить. Голоса нет. Сердце пропускает рваные удары, и я делаю паузу. Обнимаю ледяными пальцами покатую чашку без ручек. Причиняю себе боль.
Так нужно, чтобы прийти в себя, чтобы не думать о том, что услышала. Делаю глоток, затем еще и еще. Оказывается, в горле пересохло и противное чувство никуда не уходит.
Наконец, опускаю чашку и смотрю в темные глаза женщины. Рения молча наблюдает за мной. Может, уже и сожалеет, что разоткровенничалась.
Мое отношение к Монголу не изменилось, хотя…
Мои чувства к нему сложно охарактеризовать. Он умеет воздействовать и мое неопытное тело откликается на него как на мужчину, может, вопрос в физической тяге?
Но тогда…
Мне бы не было так мучительно больно от чувств, которые испытываю.
– Давай еще отвара налью. Ты бледная.
Наконец, нарушает молчание Рения, поднимается, проводит необходимые манипуляции и вновь полная чашка чая передо мной, а я вожу пальцами вдоль ромбовидных разноцветных фигур на блюдце и отвечаю невпопад:
– Нет, я не испугалась, но парень из вашего рассказа и мужчина, которого я повстречала, различны как небо и земля. И если тому мальчишке, я сочувствую, то похитившему меня варвару готова расцарапать лицо за то, что совершил…
Замолкаю, не договариваю. Потому что на самом деле я в смятении.
Тоскую по нему безумно и в сердце жгучая боль от осознания, что была у него женщина, и любовь была…
А я лишь так… Инструмент мести. Горько. Обидно. Жутко.
И правду говорит Рения – бедовая я. Ведь тоскую по его сильным пальцам и грубым губам, которыми Гун так порочно пил мои стоны. Наваждение просто. Прикусываю язык, чтобы очнуться.
– Тебе нужно поспать, кыз. Мне не нравятся синяки под твоими глазами, – мягкий голос пожилой женщины отрезвляет.
Сжимаю губы, пытаюсь удержаться от вопросов, но я как мазохист хочу услышать историю до конца. Историю его любви.
Поэтому, отбросив сомнения, проговариваю ровным голосом:
– Любимая разбила Монголу сердце. Почему? Не простила, что пошел на преступление, или не дождалась, быть может, предала?
Рения поднимает палец и мотает головой, не дает мне больше свои догадки озвучивать, сводит брови на переносице, встает, завершая откровение:
– Нет. Кыз. Убили ее. На его глазах. Не спрашивай деталей. Большего не расскажу.
Отворачивается, моет чашку, ставит на место, а я сижу ни жива, ни мертва…
В голове щелчком раздается голос Монгола:
– Невеста врага… кровь за кровь…
Закрываю глаза. Нужно пережить это знание. Подозрение. Мысль, которая зарождается и не дает продохнуть. Мне словно грудь сдавили железными скобами, пробили насквозь…
Гун любил и ее убили…
– Я домой хочу, понимаешь, Рения?! – выговариваю в сердцах и глаза колоть начинает от слез, от обиды, как это ни странно, на Монгола.
С первой секунды как он ворвался в мою жизнь, я знала, что он бездушный варвар, для него я всего лишь вещь, которая принадлежит врагу.
– Тебя может отпустить только Гун. Ты его. Он в своем праве.
– Я уже слышала это.
Делаю глубокий вдох, втягиваю воздух, а мне мало, мне дышать нечем. Все внутри печет и боль нестерпимая.
Не должна я чувствовать этого, но меня сжигает пламя – ревность и боль сплелись воедино и исполняют внутри танец моей горечи.
– Эта девушка… Рения… Ее ведь убил Айдаров, ответь мне.
Вопрос слетает с дрожащих губ и в глазах закипают слезы. Почему меня душит обида, почему я страдаю, как если бы… полюбила… и узнала, что мое чувство не может быть взаимным, потому что есть другая…
Женщина разворачивается и смотрит на меня все так же внимательно и просто кивает.
Внутри взрыв. Я знала. Чувствовала. Все куда серьезнее, чем если бы Айдаров просто перешел дорогу Гуну в бизнесе, кровная месть…
– Мой жених… – выдохом, – вот почему я здесь, да? Чтобы сделать больно Мурату?! Чтобы заставить его мучиться так же, как страдал Монгол по своей утраченной любви?!
Не понимаю, что уже кричу, вскакиваю с места, стул с грохотом падает позади, а я не контролируя себя ору:
– Твой хозяин не тот инструмент выбрал, чтобы сделать больно врагу! Ты хотела, чтобы я поняла, чтобы приняла свою участь?! Но я не овца и не собираюсь сдаваться на заклание! Палач просчитался! Рения, слышишь?!
Последнее слово резко обрывается, потому что улавливаю движение и обмираю от ужаса, заметив в дверном проеме застывшего Монгола.
Глава 24
Замираю. Током бьет от одного взгляда. Гун сейчас жуткий, раскосые глаза темнеют, превращаются в две воронки, которые утягивают на дно, где вспыхивает пламя.
Он кажется расслабленным, подпирает дверной косяк, при этом сложив руки так, что мышцы бугрятся на широкой груди. Впиваюсь в этого исполина взглядом, не могу оторваться. Несмотря на всю злость, на ненависть, которая бурлит в моих жилах, я до рези в глазах вглядываюсь в мужчину. Рассматриваю рельефные мышцы, которые обтягивает свитер. Черный. Траур. По той. Другой.
– Рения. Уйди.
Тихий голос, а как по мне, щелчок хлыста в каждой букве. Перевожу взгляд на женщину, которая застыла в нерешительности и смотрит на меня. Словно не решается оставить наедине с чудовищем.
– Рения… – гортанный звук и короткая фраза на чужом языке.
А я моргаю, даю понять, чтобы подчинилась. Не хочу, чтобы из-за меня страдали невиновные.
Торопливые шаги и мы с Палачом остаемся одни в просторной кухне, только кажется, что Гун занимает собой все пространство, таранит, пробивает.
Напряжение искрит.
– И что же ты так отчаянно кричала? Повтори.
А я на его руку смотрю в кожаной перчатке, как сжимает пряжку ремня, и страх скользким гадом ползет вдоль позвонков, окольцовывает шею, как если бы эти крепкие пальцы действительно сомкнулись на моем горле.
– Я…
Пытаюсь вернуть себе голос, но тщетно. У Монгола сейчас взгляд другой, страшный, дикий, вскидывает покалеченную бровь нагло, с вызовом.
Изнутри поднимается злость, и я нахожу в себе силы ответить:
– Я тебе не нужна.
Прикусываю губы и лепечу:
– Вернее, я не та, кто тебе нужна…
Опять бровь со шрамом приподнимает, но взгляд не меняется. Прибивает меня странной фразой:
– Почему же не та?
– Я невеста Айдарова, но он не любит меня, я игрушка, прихоть, разовая…
Не успеваю договорить, два быстрых шага и Монгол нависает надо мной, наклоняет голову, всматривается в мое лицо, словно ищет ответы.
– Ошибаешься.
Одно слово и меня сшибает уверенностью интонаций.
– Так расскажи мне, что не хочешь быть отданной на заклание… Не хочешь стать моей…
Цедит зло. Еще два шага и Гун подхватывает меня, прижимает к стене. А у меня от силы, с которой он меня в себя вжал,
