свободу…
Бросаю фразу и наблюдаю, как бледнеет ее лицо, как сужаются расширенные зрачки.
Засек, как девчонка переламывала себя, как пыталась пойти по стандартной дорожке. И зверел, потому что…
Торможу себя на мысли. Не хочу додумывать.
Ярослава уже в который раз бежит от меня, только пятки сверкают, а я делаю вдох. Отгоняю образ и не могу.
Трепещущая девочка, горячая, отвечает на поцелуй и пальчики на моей щеке дрожат. Ее несложно читать. Привык к иному, а вот ее смущение заводит похлеще талантов опытных девок, к которым привык.
– Хозяин, машина готова.
Киваю и иду в сторону припаркованных тачек. Сажусь на заднее сиденье и автомобиль трогается, плавно выезжая за ворота.
Всматриваюсь в мелькающий пейзаж за окном и вспоминаю обнаженное девичье тело с острой линией ключиц и мягкой округлостью груди. Пока Ярослава валялась в отключке несколько дней, пока Рения сбивала жар, я заходил в комнату и молча сидел в кресле, наблюдая, как спит моя пленница.
А спала она неспокойно, то и дело отбрасывая одеяло, и в эти секунды, прежде чем вернуть его на место, я позволял себе смотреть на нее чуть дольше, чем того требовали правила приличия.
Не по статусу. Неправильно. Но все же от Ярославы глаз не оторвать. И как проклятие в этой задорной девушке, совсем неопытной, открытой и честной, я вижу знакомые черты. Они проскальзывают намеками, полутонами, напоминая о прошлом.
– У моего брата мало времени и я готова на все, чтобы вернуться к нему, чтобы попытаться его спасти и если для этого мне нужно…
Дрожащий голос, отчаяние. Горячая, готовая девочка в моих руках и злость. Лютая. Дикая. Потому что понимаю, что меняюсь местами с шакалом. Потому что с ее стороны – это жертва.
А я так не хочу.
Сказ был древний про дракона и воина. В детстве мать рассказывала. Помню как сейчас, как лежал в нашей каморке и светильника свет на стене запомнил, косой, потому что скол был и свет преломлялся, и руки матери в волосах помню, и голос тихий, успокаивающий:
– Страшная напасть в старый город пришла. И тысячи тысяч воинов шли на гору, чтобы победить дракона, ни один не возвращался. Лучшие уходили, Тургун. Самые отчаянные. Не ведающие страха. Все пали как один. Дракон был бессмертным и правил столетия, пока однажды героев больше не осталось и вызвался против зверя один хилый юнец.
Внутри все бушует, откликается и я выпаливаю с обидой:
– Слабаков бьют, мам, над ними смеются и спускают с лестницы в поганой школе.
Говорю зло, а у самого щека печет и глаз с фингалом заплыл. Избил я одного языкастого, который ублюдком обозвал. Безотцовщиной.
А затем его друзья впятером на одного пошли. Пришлось ребрами посчитать ступеньки пролета. Их было сорок две. Длинная лестница попалась.
– Болит щека? Я еще масла принесу, помажу.
Ловлю мать за руку.
– Не нужно. Ты лучше сказ дорасскажи.
Мать улыбается грустно и продолжает:
– Победил тот юный воин дракона. Оказалось, что тот не был бессмертен. Каждый воин побеждал, но увидев несметные сокровища, сам превращался в алчного и жадного зверя…
– То есть мне не стоило тому придурку челюсть выбивать? – спрашиваю с обидой.
– Нет, я всего лишь говорю, что иногда высшая цель меркнет. И грань между героем и чудовищем стирается…
– Твою а… пора спустить пар…
Цежу слова, фиксируя, как машина проезжает через пункт таможенного досмотра и останавливается в частном секторе аэропорта с белоснежным джетом.
Выхожу из автомобиля и поднимаюсь по лестницам, не обращаю внимания на радушную стюардессу, занимаю свое место, прислушиваюсь к реву турбинных двигателей.
Раздражение никуда не уходит. Самолет вскоре взмывает в небеса, стремительно набирая высоту. Я впервые за долгое время просто смотрю в иллюминатор, рассматриваю облака и удаляющиеся крыши домов.
– Напитки, закуски, что-нибудь еще? – грудной голос почти над ухом заставляет оторваться от разглядывания удаляющегося пейзажа и сфокусировать взгляд на девахе, которая сейчас, видимо, предлагает мне значительно больше в коротком словосочетании “что-нибудь еще”.
Вспоминаю, что минутами ранее убеждал себя, что надо спустить пар, только с этой претит. Я другую хочу. Маленькую непокорную бунтарку с пухлыми губами и дерзким ртом.
Стюардесса наклоняется чуть ниже, явно демонстрируя, что находится под вырезом блузки.
Хватаю ее за шею и приближаю к себе кукольное лицо с пухлыми губами. В ноздри ударяет сладковатый запах благородных духов.
Еще пару недель назад я бы нашел применение этому рту и отпустил бы тормоза. Тут явно не прочь отработать и ублажить.
– Свалила.
Заглядываю в густо накрашенные глаза. Не вульгарно. Нет. Дорогие девки выглядят иначе. Они натуральные. Ну или умело косят под это.
– Чтобы не мельтешила перед глазами, пока не приземлимся. Больше ты на меня не работаешь. Увижу…
Не заканчиваю фразу. Отпускаю. Отшатывается и чуть ли не бегом исполняет приказ, скрываясь за дверью.
Что-то у меня не складывается. Я сейчас в самом пекле реализации своего плана, а сам срываюсь с места, посылаю все к чертям из-за того, что кое-что пошло наперекосяк с той секунды, как заглянул в голубые глаза невесты своего кровного врага.
Прикрываю глаза. Схема операции высчитана, ловлю себя на том, что не хочу продумывать все и впервые позволяю себе отключиться.
Открываю глаза, резко выныривая из поверхностного сна. Приучен чутко спать. Самолет приземляется, выхожу к встречающему меня молчаливому водителю.
Спустя пару часов я подъезжаю к знакомому особняку, который на определенном этапе принадлежал мне.
Направляюсь прямиком к парадному входу, отвечая скупыми кивками на адресованные мне приветствия.
Иерархия. Никто не смеет поднять глаз на Палача. Только равные.
Захожу в дом и иду вдоль коридора к кабинету, который когда-то занимал я.
Все словно в прошлой жизни было. И человек, находящийся по ту сторону двери, стал для меня не просто другом, а некровным братом.
Тем, благодаря кому очень давно молодой пацан, осужденный за особо тяжкое, не скопытился за решеткой.
Воспоминание настигает яркой вспышкой.
– Отвечай, пацанчик. Все равно соловьем запоешь.
– Я уже все сказал.
Скалюсь окровавленным ртом, смотрю на мужика в зеленной форме. Лицо это жирное запоминаю.
Удар в ответ. Боль, агония и избитого заключенного бросают на бетонный пол. А я все равно поднимаюсь. Подбитый раненый зверь. Вскидываю голову и встречаюсь с белесыми глазами, смотрящими на меня из глубины камеры.
Белобрысый мужик, напоминающий альбиноса, внимательно следит, как прихватываю измятые бока.
Что-то потустороннее есть в этих льдистых глазах, созвучное моему звериному нутру, и сразу воспринимаю его своим главным врагом.
– Звать как? – голос бесцветный, такой же, как и весь этот странный пепельный блондин.
Сплевываю кровь. Отвечать не намерен. Окидывает меня проницательным взглядом, все замечает.
– Уже который день наблюдаю за тобой, вопрос: как не ломаешься? Тут уже народ ставки делает. Насколько пацана хватит.
– Так и ты поставь.
Ухмыляется. Губы
