Николай Петрович потер затылок:
– Прости. Я просто испугался, когда понял, что и в клинике тебе находиться небезопасно. Там всегда может найтись дура-медсестра, жадный охранник, корыстная нянечка, алчный врач. И еще я растерялся. Юлия валялась у меня в ногах, умоляя не сообщать о поступке дочери в полицию, клялась, что Анастасия не приблизится к тебе ближе чем на десять километров. Я разорвал отношения с ней и стал проводить детокс-процедуры. Очень надеялся, что ты съел не так много кекса.
– Надо было сказать правду! Всю правду! До конца! – закричал Иван. – Правда всегда лучше любого обмана!
– Отец опасался, что ты испытаешь слишком сильный стресс, – встал на защиту Лаврова Маневин. – После твоей встречи с Перепечкиной…
– Светлана просто попала под машину, – перебил Лавров, – была сильно пьяна. Это совпадение, что продавщица мороженого умерла вскоре после беседы с тобой.
– Ну, от нее и во время нашего разговора пахло перегаром, – нехотя признал Иван. И показал на папку: – Я видел, тут есть копия отчета гаишников, у пострадавшей в крови полно алкоголя. Ой, что-то у меня голова кружится… Значит, Аню никто не убивал? Ее вообще не было?
– Да нет, Аня появилась на свет, – мягко сказала я, – но сейчас ее нет. Девочка жива, но… уже не девочка.
– Аня – это ты, Ваня, – наконец-то смог выговорить Николай Петрович. – Наш с Региной ребенок появился на свет гермафродитом.
Глава 35
Ваня шарахнулся от отца, а я быстро обняла его.
– Так иногда случается – малыш рождается с признаками и мужского, и женского пола, в остальном он здоровенький, никаких патологий.
– При современном уровне развития медицины эта проблема решается довольно легко, – вступил в разговор Маневин. – Требуется сделать несколько операций, и успех гарантирован. Но всегда возникает вопрос: кто ребенок на самом деле? Мальчик или девочка? Получить ответ в родильном доме практически невозможно. Иногда родители, очутившись в таком же положении, как Николай и Регина, говорят: «Мы всегда мечтали иметь сына». И они получают младенца желаемого пола. Но со временем становится понятно, что совершена трагическая ошибка. А пути назад уже нет. Поэтому врачи предпочитают не торопиться.
Лавров-старший пересел на диванчик.
– Чтобы сделать правильный выбор, нужно учесть множество факторов, провести не одно исследование. Да, спешить нельзя, но и медлить тоже, малыш ведь растет, начинает осознавать себя как личность. В большинстве случаев доктора советуют выбрать для ребенка женский пол, такая операция чисто технически проще. В твоем случае постепенно стало понятно: у нас мальчик. Я радовался, потому что мне очень хотелось сына, Ваню, а вот Регине – дочку, Аню. Мама с момента твоего рождения называла тебя Анечкой, почти все время одевала как девочку. А я пошел у нее на поводу. Но очень скоро в Анечке стали проступать признаки Вани: она была непоседлива, моторна, дралась с детьми, наотрез отказывалась от кукол, предпочитала играть с машинками. И исследования врачей подтверждали: у нас мальчик.
– Из девчачьих игрушек у тебя был лишь медведь Пафнутий, – подхватила я. – Регина упорно не хотела признать правду, ей нужна была Аня. Мать упорно наряжала ребенка в платьица, прицепляла на голову бант. Николай Петрович тогда еще жил с Наташей, появлялся на Новодонской раз в неделю…
– Когда я переодевал Аню в брючки, – перебил меня хирург, – Регина начинала плакать. Вопреки здравому смыслу она настаивала на девочке. Я старался успокоить ее, понимал, как ей тяжело. Твоя бабушка, узнав, кто родился, потребовала оставить младенца в больнице. Регина отказалась, и Валентина Гавриловна прокляла ее вместе с малышом, прекратила отношения с дочерью. Когда консилиум врачей принял решение в отношении будущего пола ребенка, тебе стали давать особые лекарства. Я не доверял отечественным препаратам, доставал импортные, что было рискованно. Один раз мне привезли новое средство, а ты выдал бурную аллергическую реакцию, температура зашкалила за верхний предел. Так что все шло негладко и непросто. Но основная проблема коренилась в твоей матери. Умом Регина осознавала, что придется расстаться с дочкой, поэтому нещадно баловала Аню, превратив тебя в отвратительного капризника. Жена опасалась, что кто-нибудь узнает правду, поэтому ты не посещал садик, у нас не было ни няни, ни домработницы, только учительница английского, причем уроки проводились в присутствии мамы. И ты всегда, в любую погоду, даже дома, ходил в колготках.
Николай Петрович тяжело вздохнул, вспоминая то трудное время. Затем продолжил:
– Операцию надлежало сделать в полтора-два года. Психологи предупреждали, что позже у ребенка могут возникнуть личностные проблемы. Но едва я заводил речь о хирургическом вмешательстве, как Регина начинала рыдать: «Не дам убить мою девочку!» В результате на операционный стол ты попал четырехлетним. Я понял, что жена никогда не перестанет истерить, и буквально силой увез тебя в больницу. С того дня наши отношения испортились. Супруга обвинила меня в убийстве дочери, говорила, что я очень хотел сына, всю ее беременность твердил: «У нас будет мальчик!»
Я отвела взгляд. Эти слова хирург говорил и Бибикову. Юрий даже предостерег Лаврова, посоветовал ему так уж категорично не рассчитывать на сына. Мол, что, если на свет появится девочка? Но Николай Петрович не испытывал ни малейшего сомнения в том, что родится сын. А УЗИ жене он делать не разрешил.
– Мы отдалились друг от друга, – рассказывал Лавров дальше, – жили вместе лишь ради тебя. Я уничтожил все следы Ани, купил справку о ее смерти. Так, на всякий случай. Вдруг кто вспомнит про девочку? А тебе документы сделал, будто ты был воспитанником приюта. Я боялся, как бы до тебя не дошла правда – она могла тяжело ранить ребенка, заставить его почувствовать свою неполноценность. Но все же меня не оставляла надежда, что Регина со временем утешится. Твоя мама очень любила тебя, и я полагал: она перестанет рыдать по ночам, вспоминая дочь. Аня-то жива, никуда не делась, просто существует в обличии Вани. Но нет. После того как Валентина Гавриловна, потеряв от старости рассудок, попала в дом престарелых, ее младшая дочь Людмила уехала в Англию. А Регина поставила на могиле отца табличку с датами жизни и смерти Ани и ходила туда рыдать. К сожалению, я об этом узнал с большим опозданием. Ну и, конечно, твоя мама опасалась, что рано или поздно правда вылезет наружу. Поэтому, когда ты рассказал о встрече с Перепечкиной, Регина слишком сильно разволновалась. Мы в очередной раз поругались, и у нее случился фатальный сердечный приступ.
– Я Аня? – прошептал Ваня. – Не верю.
– У тебя на боку должна быть небольшая отметина, – подсказала я. – Однажды на Аню случайно попала капля кислоты. Задери рубашку и посмотри. А еще медведь Пафнутий, его любила Анечка.
– Нет, он мой, – уперся Иван, – личный. Его мне мама подарила, не помню когда.
– Внутри Топтыгина лежит медальон с изображением Пантелеймона Целителя, его туда зашила Акулина, – пояснила я. – Регина уезжала с Новодонской в спешке и забыла игрушку. Тебя прооперировали, ты стал требовать Пафнутия и… Вот черт!
– Что? – в один голос спросили Николай и Феликс.
Я повернулась к Лаврову.
– В свидетельстве о смерти Ани стоит двадцать седьмое января. Полагаю, тогда была сделана операция?
Лавров кивнул.
– Да. Почему вас это насторожило?
Я ответила:
– Акулина рассказывала мне, как вы двадцать девятого января попросили ее забрать из квартиры на Новодонской медведя. Дату Звонарева запомнила, потому что это ее день рождения, который ей не с кем справлять. Если Аня скончалась двадцать седьмого, как она могла через два дня требовать Пафнутия? И я ведь испытала беспокойство, когда услышала про двадцать девятое, но не поняла, что именно меня царапнуло. Только сейчас догадалась: умершей малышке медвежонок ни к чему.
Ваня вскочил.
– Пойду в ванную, посмотрю, есть ли на боку шрам!
– Сходи, дружок, – вздохнул Феликс, – он точно там. А Пафнутия распарывай аккуратно по шву, чтобы потом легче зашить было.
Иван кинулся в коридор.
Я тоже встала.
– Мы, пожалуй, поедем, уже очень поздно. Для меня остались непонятными две вещи. Кто устроил погром на кухне? Куда подевался мой айпад? Корсакова клянется, что не имеет ни малейшего отношения ни к одному из событий. Да, она подслушивала под окном нашу беседу с Ваней, а потом, использовав запасную связку ключей от коттеджа, оставленную Майей на ресепшн, забрала папку, но больше в дом не входила и на кухне не безобразничала. Так где же мой планшетник?
– Завтра куплю вам новый, – предложил Николай Петрович.
– Спасибо, я сама могу приобрести гаджет, – отмахнулась я. – Вопрос в другом: кто и зачем хозяйничал в особняке Николаевой?
* * *
– Можно я останусь переночевать? – робко поинтересовался Маневин, когда мы очутились в прихожей домика Николаевой.
