– Наше не подействовало, – сказал Джинкс, вспомнив, как Костоправ застукал их на краю обрыва.
– Да я уверен, что Костоправ его и не выпил, – сказал Симон.
– Эльфвина подлила зелье в питье, которое давала ему каждый день.
– Так он и того не пил. Не стал бы. Костоправ не из тех, кого легко одурачить.
Джинкс попытался взять у Симона чашку, однако рука не пожелала сделать то, что ей было велено. Только болталась и никак не хотела сжимать пальцы. Джинкса это напугало.
– Когда проснешься, все будет в порядке, – пообещал Симон.
И сам поднес чашку к губам Джинкса.
Вообще говоря, она могла содержать что угодно. Травить его Симон не стал бы, если, конечно, сказал правду о том, чего он ожидает от Джинкса. Однако снадобье могло отдать его во власть Симона, позволить чародею забирать, когда ему захочется, всю силу Джинкса – такие зелья, он знал, существовали.
Следует ли ждать от Симона чего-то подобного? Этого Джинкс не знал – даже теперь, когда его магия вернулась к нему и он мог читать (вроде как) чужие мысли. Но, в общем и целом, он полагал, что в подозрениях нет смысла, – ни сейчас, ни после того, как Симон столь сильно обрадовался, увидев его живым. Джинкс внимательно осмотрел все облачка, окружавшие голову Симона. Чувства вины ни в одном не было. И теплое голубое облако никуда не ушло. А еще была стена и все, что скрывалось за ней.
Джинкс выпил снадобье. Оно оказалось вкусным.
Мальчик зарылся в теплую синеву и заснул.
Глава двадцать четвертая
Заклятие Ривена
Проснулся Джинкс еще до зари, когда в небе только-только проявился сероватый свет. Он встал, вышел в кухню. У очага сидела в окружении кошек Эльфвина. Увидев Джинкса, она вскочила и крепко обняла его.
– А где все? – спросил Джинкс.
– Ривен спит в твоей башне. Симон где-то там, – Эльфвина махнула рукой в сторону южного крыла. – Он только этой ночью вернулся домой.
– О чем ты? Мы же все пришли сюда вчера, – Джинкс подошел к буфету, чтобы налить себе сидра.
– После того как мы поколдовали над тобой, Симон с бабушкой ушли снова. Отправились усиливать стражу, которую Симон выставил вокруг острова Костоправа. Два дня на это потратили. А потом бабушка, я так думаю, поскакала домой.
– Два дня? Но…
– Ты проспал три.
– Но это просто смешно! Никто не может проспать три дня.
– Ты смог.
Джинкс ей не поверил:
– Нет, правда?
– Да.
А поскольку ей пришлось отвечать на вопрос, оставалось только одно – принять ответ за истину.
Вот почему у него так сухо во рту. Джинкс залпом проглотил весь сидр.
– Я думал, твоя бабушка дружит с Костоправом.
– Конечно, нет. Кто же с таким дружить станет?
С этим Джинкс спорить не стал.
– Так ты не захотела возвращаться в ее дом?
– Ну, я ведь уже побывала там, – ответила Эльфвина. Она села за стол и подняла с пола кошку себе на колени.
– Да, но…
– Я же тебе говорила, мне не хочется жить у нее. А здесь мне нравится. Такая красивая прогалина. И коз можно доить!
– На твоей прогалине коз нет, что ли?
– Коз нет, только глупые коровы. А Симон на самом деле милый, если к нему приглядеться.
А вот это было настолько далеко от правды, что Джинкс поневоле рассмеялся.
– Если я веду себя, как Симон, ты называешь меня грубияном.
– Никогда я такого не говорила.
Джинкс решил не спорить.
– Стало быть, ты собираешься вернуться на Калликомскую прогалину?
– Не знаю. Мне нужно кое-что обдумать.
Уточнять, что именно, она не стала.
Джинкс налил себе еще сидра, достал из буфета кусок тыквенного пирога. А съев его, вышел из дома – рассказать деревьям, что он жив.
* * *
Джинкс зарылся пальцами в теплую почву Урвальда. Было у него такое чувство, что после его смерти необходимость в этом отпала, он все слышал и так. Во время полета над Урвальдом связь Джинкса с деревьями изменилась. Но до чего же приятно было почувствовать землю между пальцами ног! Сейчас лес говорил о конце лета, о том, что в это время чувствуют листья, о боли на закраинах Урвальда, об Ужасе, поселившемся в доме Симона.
– Слышащий жив, – спустя какое-то время сказали деревья. – И даже новые побеги выпустил.
Никогда еще Джинкс не слышал голос Урвальда так ясно. Говорило не какое-то одно дерево, – корни перекидывались словами, и разговаривал весь лес. Читать мысли Джинкса Урвальд не умел, однако мальчик обнаружил, что может теперь, укоренившись ногами в земле, сам посылать их лесу. И потому рассказал о вернувшейся к нему из бутылки жизни.
– Чародейская магия, – постановил лес.
– Чародейская магия отличается от магии Урвальда, – сказал Джинкс.
– Чародейская магия, ведьмовская магия – все это магия. И вся она происходит из Урвальда.
– Значит, я могу творить и чародейскую магию, и магию Урвальда? – спросил Джинкс. – Я о той магии Урвальда, что отличается от чародейской.
– Можешь, Слышащий. Мы не думаем, что на это способен кто-то еще. Но ты – да, вероятно, возможно, всяко бывает. – На этот счет у пересекающихся корней полного согласия не было.
– Вы ведь позволили мне использовать вашу силу.
– Это твоя сила.
– Я говорю о силе, которая исходит от деревьев, – уточнил Джинкс. – Исходит от Урвальда.
Деревьям его слова показались смешными.
– Деревья – это еще не Урвальд. Как раз деревья-то и есть Урвальд. Нет, не деревья. Не только они. Все твари, живущие в Урвальде. Все Торопыги. Даже вероломные люди. Даже волшебники – все это Урвальд.
Джинкс и сам почувствовал это, когда летал над лесом.
– Но другие чародеи вашей силой не пользуются, – сказал он. – Просто не могут, так?
– Не могут. Не слушай. Конечно, могут, да только они неправильно обращаются с ней. И с тобой то же случится.
– Со мной не случится.
– Случится.
Джинкс решил, что спорить не стоит. Сами все увидят – со временем. И он сказал:
– Насчет Ужаса…
По корням рябью прокатил страх.
– Я собираюсь увести его из Урвальда, – сказал Джинкс. – Дойти с ним до края леса и не дать ему навредить по пути ни одному дереву. Но можете вы обещать, что не сделаете ему ничего дурного, пока мы будем идти? Не станете ронять ничего ему на голову, не станете насылать огров, позволите ему выйти из леса в целости и сохранности? Я скажу, чтобы он никогда к вам не возвращался.
– Мы попробуем. Однако над Торопыгами мы не властны. Над ограми, волколаками, упырями. Над людьми. Еще как властны. Нет, не властны. Посмотрим, что можно будет сделать.
– Спасибо, – сказал Джинкс.
Затем он спросил у деревьев, известно ли им, кто такой Ривен. Этого они не знали – или знали не в том смысле, какой подразумевал Джинкс. Для них Ривен был просто Ужасом.
* * *
Ривен рубил на дворе дрова. Симон месил в кухне тесто для хлеба.
– Тебе помочь? – спросила Эльфвина.
– Стряпней я занимаюсь сам, – резко ответил Симон.
– Ты можешь почистить картошку, – сказал девочке Джинкс. – Это он другим дозволяет.
– Картошку совсем уж испортить трудно, – согласился Симон.
Джинкс достал из ларя несколько картофелин и опустил их в лоханку с водой, которую накачала Эльфвина.
– Ты что-нибудь решила насчет возвращения на Калликомскую прогалину? – спросил Джинкс.
Эльфвина старательно чистила картошку.
– Да. Мне лучше не возвращаться. Там от меня немного устали. Из-за моего заклятия.
– Так оставайся здесь.
– На меня можете внимания не обращать, – съязвил Симон. – Я всего-навсего кухарка.
Эльфвина взглянула на него:
– А вот мое заклятие…
– Я не могу снять его, – перебил Симон. – Это не чародейская магия.
– Потому что его наложила злая фея? – спросила Эльфвина.
Симон нахмурился.
– От кого ты это слышала?
– От мамы.
– Нет никаких фей, – сказал Симон. – Феи только в сказках бывают.
Эльфвина поджала губы, кивнула:
– Понятно. Тогда кто же его наложил?
– Я этого знать не могу, – ответил Симон. – Но сомневаюсь, что это был чародей. Чтобы заклясть живого человека, нужно израсходовать огромное количество силы, а понять, какой смысл тратить ее на тебя, трудновато.
Эльфвина кивнула снова:
– Стало быть, фей нет, чародей со мной связываться не стал бы. А как насчет ведьмы?
– Ведьме заклясть человека гораздо легче, чем чародею, – сказал, вспомнив давний разговор, Джинкс.
– Не понимаю, с чего бы и ведьма надумала наводить на тебя такие чары, – пожал плечами Симон.
– Ей не нравились девочки, которые много врут, – ответила Эльфвина. – Она гостила у нас, на Калликомской прогалине, когда мне было два года. Я думала, что помню это, но мама сказала: быть того не может. Ведьма заявила, что маленьким девочкам врать не к лицу, и наложила на меня заклятие.
