— Зловещее, черт побери, местечко, — заметил Шлегель. Он вытащил сигары, но передумал и снова убрал их в карман.
— Вон они идут, — сказал я.
Их было двое: жалкие на вид бродяги, перебирающиеся с места на место, голосуя на дороге, заросшие бородой, уставшие и упавшие духом. Даже удивительно, что у них хватало сил таскать гигантские рюкзаки и свертки с постельными принадлежностями, которые были приторочены у них за спиной. Полицейский все же не надел на них наручники, вероятно, решив, что они не смогут дать деру из-за тяжести своей ноши. Теперь полицейский отступил от них в сторону и отошел.
Полиция нашла двенадцать детонаторов, два пулемета «стэн» и карты, включая карту воздушной базы ВВС США и Люфтваффе в Рамштейне, запрятанные среди туристского снаряжения. Тот, что был повыше, оглянулся на полицейского, затем перевел взгляд на Шлегеля.
— Я требую адвоката! Я в двенадцатый раз прошу предоставить адвоката. Я знаю свои права! — Даже профессор Хиггинс затруднился бы определить по его акценту, откуда он родом: на первый взгляд — Бирмингем, Англия; с другой стороны, подумав, — Бруклин, Нью-Йорк и еще что-то от говорка Голливуда, Калифорния.
— Ты, значит, умеешь считать? — выдвинул вперед подбородок Шлегель. Он не смотрел на них. Он, казалось, не замечал дождя, который быстро превращал карты в его руках в мокрую мягкую бесформенную массу.
Шлегель передал карты мне. Их было с полдюжины: маленькие практичные ксерокопии пригородов Бонна, центра Бонна — некоторые наиболее важные здания дополнительно отмечены мягким карандашом — и карта района, где мы находились, на которой жуткими каракулями изображены тропинки, пересекающие границу.
Не сказав мне ни слова, Шлегель протянул руку к картам, и я отдал их ему.
— Ага, я умею считать, янки, — сказал бродяжка. Шлегель все еще ни разу не взглянул на него. Парень посмотрел вверх, на небо, как будто искал там хоть клочок спокойной голубизны, подающий надежду, что скоро развиднеется. Но разорвавшиеся на миг черные тучи приоткрыли вход в царство Зевса и его огненных стрел.
Большими пальцами обеих рук парень попытался ослабить тяжесть, давившую ему на плечи, встряхнулся.
— И тебе лучше бы усвоить это сразу, янки. Потому что ты скоро увидишь, что я действительно умею считать. — У них обоих были краснозвездные значки, приколотые к беретам а ля Че Гевара, в каких его изображают на плакатах.
Шлегель поднял глаза сначала на него, затем на его молчаливого спутника, который был на несколько дюймов меньше ростом, и груз у него за плечами был значительно меньше.
— У меня мало времени, — доверительным тоном поведал Шлегель, как будто парнишка пригласил его на чай и сэндвичи с огурцами. — Так что быстренько расскажи мне, где вы взяли карты, «стэновские» пулеметы и детонаторы, и тогда я смогу наконец перекусить и вернуться к себе в контору.
— Чтоб ты сдох, янки.
— Сейчас не время умничать, сынок. Скажи ему, Баррингтон. Сейчас ведь не время показывать свое остроумие, так или не так?
Шлегель часто экспромтом изобретал имена. В прозвучавшем имени «Баррингтон» я уловил признак того, что уроженцы моей островной империи окончательно вывели его из себя.
— Сейчас не время, — послушно повторил я за ним.
Парень пожевал губами, как будто собирал слюну, чтобы плюнуть, но оказалось, что это просто проявление гнева.
— Пошел ты!.. — злобно огрызнулся он. Теперь по его голосу можно было без всяких яких определить, что он из Бирмингема.
Движение Шлегеля было столь молниеносным, что оба парня, отшатнувшись, потеряли равновесие, но получил удар только молчаливый напарник. Шлегель ударил его дважды, далеко отводя локоть назад, так что казалось, что он бьет с гораздо большей силой, чем на самом деле. Но для парнишки, у которого за спиной сорок или пятьдесят фунтов весу, да еще окованные металлом башмаки, такой «показушный» удар был более чем достаточным, чтобы он покачнулся и ноги его разъехались в грязи. Третий внезапный удар швырнул его в канаву, наполненную дождевой водой, потоки которой журчали под густыми зарослями колючек и сорной травы. Парень ляпнулся туда, подняв фонтан брызг, и не смог сразу подняться — тяжелая экипировка тянула его вниз. Он вскрикнул, но вскрик прозвучал сдавленно и приглушенно: от холодной воды у него перехватило дыхание.
— Ты, ублюдок, — услышали мы пронзительный возглас бирмингемца. Интонации его голоса совершенно изменились: он звучал с той же резкостью и даже еще более сердито, но вполне отчетливо слышались нотки, говорившие о том, что воля его сломлена, что он побежден и признает поражение. — Джерри — слабый, — кричал он. — Не трогай его, ты, старый ублюдок. Это несправедливо!
Парня, который возился в грязи, пытаясь выбраться из канавы, Шлегель не удостоил взглядом. Он не спускал глаз с разговорчивого.
— О-о, мы заговорили о справедливости, смотри-ка. А я-то думал, мы толкуем о взрывчатке. О том, как сделать из буржуазии отбивную котлету. — Он помахал детонаторами. — Он слабый, твой дружок Джерри, надо же, а? Но достаточно сильный, чтобы тащить пулемет и две сотни патронов к нему, так? И достанет у него сил нажать на спусковой крючок, если вам, соплякам паршивым, покажется, что сможете сделать это безнаказанно. — К этому времени Джерри кое-как выкарабкался на край высокой канавы. Он стоял на карачках, стряхивая воду с головы и хныкая про себя.
Шлегель находился близко от него. Он опустил свой взгляд и смотрел на несчастного так долго, что, казалось, пронеслись века и годы. Промокший и дрожащий, тот не смотрел вверх. Шлегель спокойно опустил ногу на плечо Джерри и толкнул его. Парень схватил Шлегеля за лодыжку, но не смог удержаться. Издав отчаянный вопль, он снова повалился в канаву.
— Он подхватит воспаление легких, — закричал его друг-бирмингемец.
— А ты что, студент-медик? — вежливо поинтересовался Шлегель. Парень судорожно глотнул.
— Я все расскажу, — сдался он окончательно. — Я расскажу. Ваша взяла, я все расскажу.
Дождь немного поутих, но холодный ветер пробирал насквозь. Шлегель поплотнее запахнулся, застегнул пуговицы до самого подбородка, поднял воротник и хлопнул по полям своей вельветовой шляпы, стряхивая с нее дождевую влагу.
С вырубки, где приземлился наш вертолет, внезапно донеслось завывание двухпоршневого двигателя, а затем жуткий визг бензопилы, вгрызающейся в дерево. Я вздрогнул и поежился.
— Слышишь, янки? Я все расскажу!
Шлегель произнес:
— Валяй, сынок. Я слушаю.
— Возле здания Америкэн Экспресс в Амстердаме — ну, там, где собирается народ… знаешь?.. — Он посмотрел на своего друга, неуклюже барахтающегося в грязи.
— Я знаю, — сказал Шлегель.
— Парень, по имени Фриц… он угостил нас бутербродами с горячими сосисками. На следующий день мы отправились с ним в его берлогу, покурили травку. А у него есть друг… во всяком случае, он сказал так, насчет друга… В качестве аванса предложили тысячу монет. И еще полторы тысячи мы должны получить, когда доставим груз по адресу, в деревню Шмидт. Мы думали, что это травка, честно, мы были уверены.
— Безусловно. А насчет «стэновских» пулеметов — так вы думали, что это курительные трубки для зелья, — насмешливо подвел итог Шлегель. — Выползай оттуда, ты, мерзкая вонючка. — Он нагнулся, протянул руку и быстрым движением схватил парня, копошащегося в канаве, за лямки рюкзака. С видимой легкостью он поднял его на дорогу. — О’кей, — сказал Шлегель. — Я тебе поверю.
— Мы можем идти?
— Насчет этого разбирайтесь с немецкими полицейскими, — Шлегель уже потерял к нему интерес. — Пошли, Баррингтон. Меня мутит от одного вида этих выродков.
— Мы можем опознать Фрица, того человека в Амстердаме. Может, договоримся… а?
— Человек на все времена, — хмыкнул Шлегель. — Я не заключаю сделок с такими ребятишками, как вы, — я из них выжимаю все, что мне нужно, как сок из лимона. — Он отмахнулся от парня, как от назойливого насекомого, жужжащего вокруг головы.
— В деревне Шмидт… Мы должны были встретиться с нужным человеком в «Хаус Рурзее», — добавил парень с тревогой. Полицейский офицер взял его за руку.
— Пошли, — махнул мне Шлегель. Он повернулся, и я последовал за ним. Визг бензопилы послышался ближе и громче. На стволе дерева, лишенном сучьев, выделялись яркой желтизной круглые, свежие места срезов и кучки опилок под ними.
Полицейский пилот сидел за рычагами управления вертолета, ожидая приказа на взлет. Но он последовал от Шлегеля не сразу. Мы расположились на сиденьях, под нашими ногами натекли грязные лужицы, и окружающий мир многократно множился в дождевых каплях на плексигласе.
— Это Шемпион, его работа. Никаких сомнений на сей счет, — Шлегель покрутил головой. — Ему было нужно, чтобы мы оказались здесь. Но за каким чертом? Чего он от нас ждал?
