— Да-а-а, это — нечто!
Я постучал костяшками пальцев по телефонному аппарату так, что он звякнул, жалобно и протестующе.
— И как раз примерно здесь, посмотрите-ка, артиллерийский центр — Валми.
— О господи! — вырвалось у Шлегеля. — У них же там на складе снаряды с ядерным боевым зарядом. — Впервые в его голосе прозвучало, что он все-таки воспринял идею Френкеля со всей серьезностью.
— Ядерные артиллерийские снаряды — в Валми! Вы знали об этом с самого начала и молчали!!! — завопил я с возмущением.
— Наш неписаный закон — «знать только то, что необходимо», — защищался Шлегель.
— А мне, выходит, не было необходимости знать?
— Потише, мистер. Ты же был полностью в руках у своего Стива. Просветить тебя насчет того, что у него на задворках находятся ядерные боеприпасы, было бы глупо.
Я молчал.
— Вопрос о доверии или недоверии, разумеется, не стоял, — по-своему понял мое молчание Шлегель.
— Какой же вы болван, полковник, — прорвало меня.
— Вероятно, ты прав, — признал Шлегель. Он провел большим и указательным пальцами сверху вниз по лицу, как будто хотел стереть морщины со своих щек. Но не удалось. — Что же нам делать? — Он щелкнул по карте пальцами, надорвав тонкую бумагу.
— Лучше всего — сообщить в Париж, — высказал я свое мнение.
— Если мы окажемся неправы, они нас возненавидят. Если же правы, возненавидят даже еще больше.
— Следовало бы оповестить их, — упрямо твердил я.
— Ты не знаешь этих людей так, как знаю их я, — возразил Шлегель. — Шемпион когда-то был одним из нас. Этого вполне достаточно, чтобы обвинить наш департамент во всех грехах.
— Мы запросили эти карты официально у муниципальных властей. Это факт. Вам сообщили о ядерных снарядах. Это тоже факт. И если мы немедленно не поставим в известность французов, они нас растерзают.
Шлегель взглянул на свои часы.
— Они все к этому времени уже подхватили портфели и убрались по домам. Я не хочу потратить час, растолковывая положение вещей дежурному офицеру. — Он посмотрел на меня с прищуром. — И я уверен, что ты тоже не хочешь. Давай поедем к особняку Шемпиона и сами прикинем, что там и как. Это может оказаться еще один ложный след. Если найдем там хоть скорлупу от выеденного яйца, проинформируем Париж утром. Ну, что скажешь?
— Мне все это не нравится, — произнес я.
— Почему нет?
— Мне это не нравится, — сказал я, — потому что, когда мы там окажемся, у вас появится желание войти в дом. А затем вам захочется найти вход в шахту. А уж затем вам непременно захочется спуститься туда, вниз… и все это время вы будете толкать меня перед собой.
— Как ты можешь так говорить! Разве я когда-нибудь поступал по отношению к тебе подобным образом?!
Не давая мне возможности открыть рот, Шлегель снял телефонную трубку и вызвал машину.
Глава 28
Было темно. Я слегка подвигал своей онемевшей рукой, чтобы восстановить кровообращение, и оглянулся туда, где прятался Шлегель, в зарослях кустарника, всего в нескольких футах от меня. На западе полоска горизонта еще светлела. Но особняк Тиксов и окружающая местность уже полностью погрузились во мрак, и разглядеть что-либо можно было только с помощью прибора ночного видения, который мы установили на холме позади дома.
Крохотный осколок луны, похожий на остро заточенный серп, изредка проглядывал сквозь облака. Но именно во время проблеска этого трепетного света наш «ночной глаз» зафиксировал какое-то движение у задней двери дома. Я затаил дыхание: мужчина, и судя по росту, это мог быть и Шемпион. На плече у него висел автомат. На нем была каска и что-то вроде высоких ботинок. Я отпустил спусковой механизм на приборе, с тем чтобы он мог подзарядиться. Я снова включил его, когда человек двинулся в обход через двор, выбирая дорогу, чтобы не оступиться в грязь, а затем взобрался по деревянной лестнице на помост у сеновала. Эта площадка представляла собой удобную позицию для наблюдения, слишком даже удобную: если бы он только повернулся в нашу сторону, ему не понадобился бы никакой прибор, — и так были бы видны все наши «маневры».
Шлегель придвинулся ближе.
— Люди Шемпиона, — прошептал он. В холодном, стылом воздухе голос его раздавался невероятно громко. Он потер рот рукой, как бы в наказание, и когда снова заговорил, то я едва расслышал его шепот: — Это не полицейские. Я проверил график патрулирования перед тем, как мы отправились сюда.
Моя одежда намокла от росы, и ветерок, хотя и легкий, заставил меня поежиться. Я кивнул, не желая, чтобы по интонации моего голоса Шлегель определил мое моральное состояние.
Мы уже видели еще одного такого же типа, торчавшего на перекрестке, где дорога раздваивалась: одна тропинка вела к дому, а другая — к каменоломне. Человек с радиотелефоном, находившийся там, мог оперативно и быстро предупредить о приближении жандармов, патрулирующих окрестности.
Шлегель локтем отодвинул меня в сторону и на мгновение приник к окуляру «ночного глаза». Мы оба уловили какое-то движение как раз за той группой полузасохших маслин, которая, как мы рассчитывали, должна была укрыть нас от глаз тех, кто находился в доме. Растянувшись во всю длину на траве, я чувствовал даже, как земля подрагивала под ногами человека, который притопывал, пытаясь согреться. Он находился не более чем в сорока метрах от нас. Видимо, только шерстяной шарф да плюс еще своеобразное оцепенение, наступающее от кажущихся долгими часов караульной службы, помешали ему слышать голос Шлегеля.
Когда тот, кто был рядом с нами, начал притопывать, мы обнаружили и третьего часового. Этот находился на склоне холма, ведущем к задней стороне дома. Я повернул прибор ночного видения в ту сторону, чтобы его рассмотреть. Он расстегнул свое пальто и после долгих поисков, обшарив все карманы, вынул сигареты, спички и закурил.
— Тот недоумок прямо-таки нарывается на неприятности, — заерзал Шлегель.
Что было совершенно справедливо, так как он представлял собой прекрасную мишень для любого, кто находился поблизости. На какое-то мгновение я был озадачен его поведением.
Даже слабоумный, будучи часовым, должен сообразить, что, зажигая спичку, он должен спрятаться в укрытие хотя бы для того, чтобы его не увидел за этим занятием его начальник. И тут вдруг я понял.
— Они не часовые, — сказал я Шлегелю. Они не «перекрывали» каждый свой сектор обзора, смотрели не туда, куда нужно, почему, собственно, мы и смогли пробраться так близко незамеченными. — Это охрана.
Я прополз вперед, под прикрытие низкой каменной стены, которая отделяла двор дома от большого луга. Будут ли они осматривать все вокруг, размышлял я, и если да, то с какой стороны от стены будет «прогуливаться» их дозорный.
Я подождал, пока ко мне присоединился Шлегель.
— Шемпион там, в доме, — шепнул я ему в ухо. — Он у них в руках.
Он помолчал немного, затем я услышал:
— Лучше всего попытать удачи с той стороны, где этот кретин.
Дверь кухни распахнулась, обозначив в темноте контур ярко-желтой, в дыму, призмы. Оттуда появился еще один человек. Клубы дыма, вырвавшиеся из двери, и запах пригоревшей пищи говорили за то, что это повар. Их полное безразличие к тому, что в любой момент может нагрянуть полиция, могло означать только одно — они готовы были вот-вот исчезнуть отсюда.
— Они держат там Шемпиона как пленника, — сказал я Шлегелю.
— Я расслышал, что ты сказал в первый раз, — прошипел он.
— Я хочу взглянуть поближе.
Он обдумывал это мое заявление несколько мгновений.
— Дай сюда этот «ночной глаз».
— Лучше бы мне посмотреть, что и как там внутри, в доме, — настойчиво повторил я. Он не ответил. Я не был уверен, слышал ли он вообще мой шепот.
Шлегель придвинулся ко мне вплотную и протянул «вальтер» П-38 и четыре магазина патронов. Я засунул его за пояс брюк.
Я подождал, пока ближайший караульный отойдет перемолвиться словом с поваром, который все еще кашлял на заднем дворе так, как будто душа расставалась с телом. Опираясь на низкую каменную стену, я перемахнул через нее, поскользнулся на сырых от росы камнях и полетел вниз, неловко приземлившись у аккуратно сложенной поленницы бревен. Я лежал замерев, едва осмеливаясь дышать, но, к счастью, мучительный, надрывный кашель заглушил грохот моего падения, и люди во дворе ничего не услышали.
Я оглянулся назад, где затаился Шлегель. На линзы прибора ночного видения упал свет из кухонного окна, и они сверкнули, как узкий луч прожектора. Прибор стал опасной игрушкой, но теперь я уже ничего не мог предпринять, чтобы предупредить Шлегеля.
За сложенными бревнами находилась дверь в сыроварню. Я прокрался вперед и осторожно надавил на нее плечом. Она была не заперта и открылась почти беззвучно. Я вдохнул запах сыра. Пробивающиеся из кухни блики света отражались на больших каменных кувшинах, где держали молоко, пропущенное через сепаратор. Я слышал, как повар на заднем дворе все еще кашлял, и почувствовал, как тянуло сквозняком, который вытягивал из помещения дым.
