— Гус! — громко воскликнул я. — Гражданская война в Испании. Интернациональная бригада. Как же я, черт побери, не подумал, что именно эти двое найдут друг друга.
— Кто-то убил и того, и другого, — вышел из оцепенения Клод. Это была догадка, но, очевидно, совершенно правильная.
Один из детективов низко наклонился к телу.
— Аналогичное ранение, как у старика, — констатировал он.
— Проклятье, проклятье, проклятье, — в сердцах произнес я. — Вечно они оказываются на шаг впереди.
Тевтонец Клод отреагировал с практичной стороны.
— Пригласите врача, фотографа и экспертов обратно, — велел он одному из детективов. — Мы начинаем все сначала.
Вошел полицейский в форме и принес мне маленький зеленый конверт официального вида из полицейского управления. Его плащ блестел от дождя, и я уже слышал раскаты грома. Я вскрыл конверт. Шлегель прислал мне телекс из конторы службы безопасности в аэропорту Ниццы. Он хотел, чтобы я прибыл туда как можно быстрее.
— Я должен ехать, — оповестил я Клода.
— Шлегель, вероятно, собирается взять тебя с собой потолковать с нашей пограничной охраной в Аахене.
— Где это, черт побери? — вскинулся я. Я прекрасно представлял где, конечно, но мне было неприятно, что Клод что-то знал, но не счел нужным сообщить мне. Может, именно это и было нашей общей бедой.
— Северный Рейн-Вестфалия, — пояснил Клод. — На границе Германии с Бельгией и Голландией. Курортное местечко.
Я ждал, но Клод, видимо, не собирался развивать свою мысль и ничего не прибавил к этому краткому сообщению.
— Ну и что? — вынужден был подтолкнуть его я. — Он что, хочет отправиться туда на лечение?
— Прошла информация… контрабандная партия оружия. Шлегелю его интуиция подсказывает, что это может иметь отношение к делам Шемпиона. — На лице Клода ничего нельзя было прочесть. Определить, разделяет ли он опасения Шлегеля, было невозможно.
— Нас ждет машина, — вмешался полицейский, который доставил телекс, вежливо предлагая мне поторопиться.
— Еще пару слов, — сказал Клод.
Я наклонил голову и, пощипывая кончик носа, ждал, что же он скажет.
— Это Шемпион предал всю разведсеть. Мы все работали каждый по своему каналу связи. И только Шемпион знал, что именно Мариус забирал радиодонесения у Принцессы и передавал их дальше, когда к нему приходили в церковь на исповедь.
Я долго смотрел на него, прежде чем ответить, раздумывая, почему ему так хочется уколоть меня побольнее.
— Я был на железнодорожном вокзале Ниццы, когда Шемпиона арестовали, — сказал я ему. — Ты же знаешь, что Мариуса и других схватили около пяти утра — то есть на семь часов раньше.
Клод покачал головой. Снова послышались отдаленные раскаты грома. Рассвет уже раскрасил стекла окон в розоватые тона, высвечивая на них дождевые капли. Клод говорил монотонным, лишенным интонаций голосом:
— Это была часть сделки. Мы захватили Шемпиона утром предыдущего дня. И договорились с ним, что позволим ему приехать на вокзал к поезду, чтобы ты своими глазами увидел, как его будут арестовывать.
— Вспомни о расследовании нашего департамента после войны. Ваши люди дали показания, оправдавшие его по всем статьям.
— Мы все говорили неправду. Мы думали, что поступаем очень дальновидно, что было бы очень полезно иметь возможность оказывать давление на такого человека, как Шемпион. Но у нас так ничего и не получилось. — Он вздохнул, как будто всю жизнь вынашивал блестящие идеи шантажа, которые, увы, так и не осуществились.
— Зачем ты рассказываешь мне об этом сейчас? — спросил я. — Когда прошло столько лет! За каким чертом ты рассказываешь мне об этом теперь?! — В голове у меня крутилось, что действие в спектакле под названием «Жизнь» разворачивалось так, как я и предвидел. Я ведь чувствовал, что все так и будет, если я вернусь сюда с желанием найти то самое незабываемое очарование: я натыкался на разорванную проволоку, погнутые блоки, двери, которые заклинило, — атрибуты неудавшегося сеанса магии на сценических подмостках.
— Ты предполагаешь, что Шемпион — нечто вроде антрепренера. А он может просто оказаться жертвой шантажа.
— Я отмечу это в своем рапорте, — пообещал я.
— Желаю тебе приятно провести время в Германии, — услышал я сказанные мне вслед слова Клода. Я снова услышал раскаты грома. Или же это какой-нибудь старичок с крыльями на спине потрясал листом жести?
Глава 25
Понедельник. Раннее утро. Германия. Вертолет коснулся пропитанной влагой земли и слегка накренился, угодив в грязную жижу. Я открыл дверь из плексигласа, выпрыгнул наружу, приземлившись с громким хлюпаньем. Шлегель тоже спрыгнул вниз, забрызгав мне штанины брюк.
— Значит, Шемпиона увезли помимо его воли? — задал он вопрос. Он прищурился, стараясь через завесу проливного дождя разглядеть дальний конец вырубки, где у поваленного хвойного дерева о чем-то совещались лесники.
Я не ответил. И Шлегель переспросил снова. Это был, что называется, экзаменационный вопрос на засыпку: как бы ты ни ответил, все равно снизят оценку.
— Билли убежал в сад и спрятался, — объяснил я ему. — Я не представляю, как бы Шемпион мог уехать и бросить там своего сына.
— Приятно слышать, что у них хоть что-то идет не по плану. — Особые нотки в голосе отражали обычно несвойственное Шлегелю подавленное состояние духа.
— Я только не могу составить определенное мнение, была ли смерть Гуса и Сержа Френкеля запланированным «мероприятием» или они решили вот так, одним махом, обрубить все концы в пиковой ситуации? — рассуждал я. — Если бы мы это знали, картина сразу бы прояснилась.
Шлегель вздохнул, вытер с лица капли дождя и кивнул — все это одновременно. Я услышал, как позади нас лопасти вертолета с пыхтением остановились.
— Пошли, — скомандовал он. Еще пару минут вокруг нас не раздавалось ни звука, нарушали тишину только чавканье грязи у нас под ногами и бормотанье дождевых капель, падающих с хвои окружающих деревьев.
Тропинка являла вид безбрежно-зеленый и мрачный, как океанские глубины. Затем упал первый топор, и дальше уже работа продолжалась бесперебойно и ритмично, как биение сердца.
— Нам нужно было всунуть запросчик-ответчик системы радиолокационного опознавания в машины Шемпиона, — бухтел Шлегель.
— Да, нужно было, — откликнулся я. Что было равноценно пожеланию, чтобы Шемпион по-свойски оставил за собой след из клочков бумаги, как в старой детской игре. Ступая по дощатому настилу, мы перешли через водосточную канаву и, оставив позади лесную тропинку, вышли на дорогу. Преграждая ее, создав импровизированный блок, поперек нее были косо поставлены три автомобиля и небольшой фургон. Машины имели опознавательные знаки земельной полиции, а фургон принадлежал пограничной охране, располагающей федеральными полномочиями. Распознать, кто есть кто среди людей, находившихся у машин, было невозможно, — все были одеты в одинаковые плащи и зюйд-вестки. Их спокойные, расслабленные позы говорили за то, что это люди, проводившие большую часть служебного времени вне помещения и привыкшие терпеливо переносить любую непогоду. От этой группы отделился один человек, который и поспешил нам навстречу.
Он был уже немолод, и под воротником его дождевика я заметил знаки различия капитана. Он поприветствовал нас со всей серьезностью и по-военному четко.
— Они у нас в грузовике. — Он говорил на хорошем английском языке, с едва лишь заметным акцентом. — Они ничего не хотят рассказывать.
— А вы вынуждены торчать под дождем, — возмутился Шлегель. — Вытаскивайте этих выродков наружу, пусть помокнут.
— Нам придется надеть на них наручники, — предупредил полицейский. Он протянул Шлегелю два детонатора и карту, нарисованную на листке, вырванном из школьной тетради.
— Ах, так, значит?! — Шлегель, видимо, был настроен агрессивно. — Ах, так, значит, — повторил он и бросил взгляд на дорогу в направлении Роетгена. Мы находились в нескольких километрах от бельгийской границы. Ее пересекает великое множество таких вот небольших дорог и тропинок. Некоторые из них не более чем просеки, проложенные в диких могучих лесах горного массива Эйфель для борьбы с лесными пожарами. Даже когда Рур отказал в приюте охотникам, туристам и отдыхающим, здесь все еще можно было затеряться в густых зарослях на склонах гор, где путь приходилось прокладывать пилой и топором. Именно здесь 1-я армия США в первый раз встретилась лицом к лицу с немцами, которые сражались на своей земле. Американцев отправляли в непроходимый, нашпигованный минами лес, как зерна кофе в кофейную мельницу. Танки не могли проскочить между деревьями, и пехоте только и оставалось, что зарыться как можно глубже в землю, вслушиваясь в близкую орудийную канонаду и вой артиллерийских снарядов. Снаряды срубали ветви, калечили вековых великанов, так что даже в наши дни стальные зазубрины в стволах ломают зубья мотопилы.
