Я по цепочке назад: бегун, вал, ремень… а чего смотреть-то?! Вон — колесо мельничное встало. Из-под остановившегося колеса весело бежит водичка. Пополам с кровушкой. Потому что в канале лежит… чудак, который заклинил колесо своим телом. Идиот, который сорвал торжественный запуск мельницы в эксплуатацию и наглядную демонстрацию величия научно-технического прогресса.
Трудишься-стараешься, прогрессируешь-инновируешь, а тут — бздынь! — чудак в канаве. И всего прогресса — как не бывало!
Я уже говорил: у меня нет ямы под колесом, как в обычных нижнебойных мельницах. У меня — канал бревенчатый. Зазор между дном канала и лопастями колеса — вершок. Чтобы вода не сильно впустую текла. Вот в этом вершке и лежит… этот… со спиной продавленной до грудины…
— Горнист, это — что?! Что за падаль?!
— Дык… тута… ну… Вы все пошли, я, стал быть, поглядел — всё ли, ну, в порядке. И — следом. А этот… Он… эта… малость выпивши… Ну, праздник же! Лапти новые одел! Вона — торчат. И давай мне всякие слова… Ну, обидные — говорить. С той стороны канавы. А я, стал быть, спокойно ему отвечаю: сам дурак. И пошёл. Он, видать, разгорячился, да и полез напрямую. А тама-то — мокро, тама-то — скользко, лапти-то — лыковые…
Других версий предложено не было.
Правдоподобно: мужики летом ходят босиком. Только вот нынче, осенью влезли в лапти. Навык правильной ходьбы не сразу восстанавливается. Тропинка по склону — глинистая. Набрал глины на подошвы и полез в мокрый скользкий бревенчатый канал. Хотя в десяти шагах — мостик перекинут. Просто так полез — сдуру, сгоряча.
Я могу представить необходимость предупреждающего плаката: «Не переходите дорогу перед быстро идущим транспортом». Но»… перед медленно вращающимся колесом»… Ребята, я, конечно, умный. Но додуматься до такого маразма…
Британские медики в 21 веке присваивают ежегодную премию Дарвина. Дают ее посмертно за самый дурацкий поступок, стоивший жизни.
Среди победителей — мужчина, прыгнувший в колодец за цыпленком; мужчина, пристроивший реактивный двигатель к креслу; мужчина, отпиливший себе голову бензопилой. Помню ещё радостных американцев, отца с сынишкой, восторженно собиравшихся пописать на металлический сетчатый забор с надписью «Высокое напряжение», и британского десантника, упавшего с четвёртого этажа: компания соревновалась — кто дальше плюнет с балкона. Парень слишком сильно разбежался перед плевком вдаль — перила не смогли остановить.
Исследователи назвали свой труд теорией мужского идиотизма — из 318 премий 282 — у представителей сильного пола.
Так что ничего странного, Ванюша. «Первый — пошёл». Дарвина уважаешь? — Жди следующего покойника.
Ждать пришлось недолго. На следующий день запустили молотилку, стали возить снопы. И — встали. Чудаку оторвало голову.
Нет, я всё могу понять! Я могу понять, когда молотилка отрывает ноги или руки — сам видел, ещё в первой жизни. Но — голову! Её же не всунуть! Между барабаном и подбарабанником — полвершка!
А если постараться? Чудак решил «заглянуть наискосок» — прижался щекой к вращающемуся барабану, утыканному этими «американскими зубьями». Они — маленькие. Но бороду поймали. Дядя дёрнулся и наделся виском на зуб. Барабан… на нём мощи — четыре «лошади». Он и продолжил крутиться. Дробя, отрывая, раздирая и выпуская… всё что под зубья попадает.
Остановили, вытащили. Всё вытащили. Промыли, просушили, проветрили. Зерно с кровью… скотина его не ест. Люди — аналогично. Промыть, прорастить, бражку затворить… Жизнь — продолжается, чего добру-то пропадать?
И обрить всех нафиг заново! Особенно — баб. Женские косы… если только скальп снимет — легко отделалась.
Шасталка… милейшее устройство. Там же всех функций — усики на зёрнышках обламывать! Там же всё закрыто! Никаких особенных масс, скоростей, усилий…
Чудак лезет посмотреть; а чегой-то оно… не маловато ли шастает? Суёт голову под выпускное окно, открывает и получает поток чистенького, светлого зерна — в морду. Точнее — в открытое, как здесь повсеместно принято, хайло. Захлёбывается, кашляет, молотится головой о стойки, теряет сознание… Когда его вытащили — поздно. Я для кого окно в торце корпуса прорезал?! Заслонку подпружиненную мастырил, показывал-рассказывал… А, бестолку…
«Всё, что может испортиться — испортится. Всё, что не может испортиться — испортится тоже» — закон Мерфи. Базовая инженерная мудрость. В понятие «всё» нужно обязательно включать не только машины и приборы, но и человеков, которые их используют.
Понятно, что после таких… приключений крестьяне хлеб на мою мельницу не повезли бы. Место, где люди гибнут… нехорошее. И молебны в Никодимкином исполнении их не убедили. И плевали они на весь прогрессизм и гуманизм механического привода и мельничного колеса:
— Тама… эта… кровищей воняет… Ну его…
Но у меня есть административный ресурс. Проще: «ломаю об колено». Но — мягенько.
Сначала обмолотили хлеб с моих полей. На нём-то все эти… случаи и случалися. На нём и отработали технологии. «Горнист» усвоил: куда надо смотреть и что щупать. Я не о женщинах: сырой хлеб идёт очень тяжело. Потом пошёл урожай моих холопов и закупов. Должников. Все новосёлы мне должны — за новые подворья с белыми избами, трубными печками и дощатыми полами почти никто ещё не рассчитался.
— Чем отдавать-то будете, православные?
— Дык… это… мы… ну…
— Понятно. Везёте хлеб на молотилку. Отдаёте мусор и десятину — в уплату. Половину оставшегося зерна — отдаёте в погашение долга. Зачту по цене… «как людям».
«Как людям» — по рыночным расценкам. Энгельгардт так постоянно с крестьянами договаривался. Тут смысл не в дорого/дёшево, а в том, чтобы крестьянин себя дураком не чувствовал: «как все — так и мы». А что цены сейчас самые низкие, и в году, и за несколько лет… Главное — каждый из них чувствует своё прейскурантное единение с народом. Это успокаивает.
Потом уже и смерды начали подтягиваться: год получился урожайным. Это, конечно, их радует. Но молотьба ручками, в смысле — цепом… — задалбывает. А рядом молотилка моя — быстро молотит.
Конец пятьдесят первой части
Часть 52. «Мы пойдём с мозгОм по полю вдвоём…»
Глава 281
Всё лето было то — жарко, то — мокро. Всякое растение прёт как в джунглях. Урожай всего против прошлогоднего — в два-три раза. Конечно, у меня и вотчина растёт: взрослые — приходят и женятся, вырастают и отделяются. Детишки… настругают со временем и этих. Дело нехитрое, народу понятное, вращающихся механизмов не содержит…
«Урожай вдвое» — по старопахотным землям. Но у меня половина земли — новины. Там урожай ещё втрое выше. Новосёлы аж захлёбываются:
— А Ванька-то наш…! Такую землицу даёт…! Чисто золото…! — Дык… знамо дело — колдун… — Какое — «колдун»?! Ему ж сама Богородица щастит! У его ж — икона чудотворная! Стукнет в пол лобешником три раза — Угра наша молоком потечёт!… Не, не надо молоком — я рыбки хочу… Тю! Ты видал какие у Ваньки в пруду сазаны ходят?! Во такие! Кабаны, одно слово. А всё — от божьей благодати. От Царицы Небесной…
«Кабаны» от Богородицы?! Хотя и правда: рыбины за лето вымахали…
Я бы карпов разводить начал. Но — уже/пока нету.
Древние римляне одомашнили дунайского сазана до состояния «рыбы-свиньи» — карпа. Ещё в 5 веке министр Теодриха Великого требовал, чтобы к столу короля подавали свежих карпов. Но потом… Во Франции — с 15 века, в Англии — с 16. На Руси Пётр Великий пытался — не получилось. Ждать пока китайских-японских завезут… золотых, зеркальных, королевских…
Сделал рационально, по уму. В смысле: сам почти ничего специально не делал — само сложилось. Когда строил свою Новую Пердуновку — выкопался пруд вблизи реки, грунт на подсыпку брали. Весной в половодье его залило, осталось вычистить, благоустроить. Потом, когда на реке рыбу ловили — сазанов туда. И кучу съестного — туда же. Сазан с человеческого стола ест всё — вплоть до вишни. А пищевых отходов в большом хозяйстве — хватает. И на сазанов, и на настоящих свиней — сухопутных.
Свинарник у меня в усадьбе… радует глаз и волнует нос. Почему никто из попаданцев не рассказывает о волне восторга и умиления в душе прогрессиста при виде свиноматки с поросятками, выходящей из хлева и падающей посреди двора в лужу?! Может, у них свиноматок высокопродуктивных нет? Так фильтровать надо!
Когда мы прошлой зимой всю округу раздели до нитки — нам, среди прочего, кучу свиней притащили. Тощих, голодных, больных… Ну, совсем как люди! Мы их подкормили, подлечили… И — съели. Но не всех.
В очереди на жаркое обнаружилась очень перспективная хрюшка. С аналогичным хряком. Теперь — плодятся и размножаются. А как она похрюкивает, когда ей грязный бок почёсываешь! А поросятки верещат и пытаются поддать рыльцем под колено и завалить тебя в ту же лужу! Здоровые выросли, хитрые… Наверное — вкусными будут. Зимой проверим.
