С неизбежным возвратом к необходимому: танки — танковые заводы — металлообрабатывающие станки — «равномерно работать ежедневно в течение года»… По всем направлениям. Формировать проводящие каналы в кремниевой пластине… Можно и тут «на пупок» что-нибудь взять, подвиг совершить. Но ракета, в которой стоит комп, в котором — микросхема, в которой — пластинка, в которой — канал, «сформированный подвигом»…
Падает такая «матрёшка».
А как же быть с теми, кто не хочет, не умеет, «не может, как немец»? Считаем, как современники Энгельгардта — «недобросовестным ленивцем»? И куда его? Во «враги народа»? «Совесть» — вправлять, «леность» — выбивать?
Как-то попалась на глаза экземпляр одной питерской многотиражки. Номер с сообщением о смерти Сталина. А на обороте «подвал» — статья о том, что где-то под Питером, на каком-то перегоне, не был закрыт шлагбаум: женщина, которая им управляла, отлучилась покормить своих маленьких ребятишек. Гужевой обоз впёрся на переезд. А тут — эшелон. Нет-нет! Лошади испугались, понесли… — жертв и разрушений нет. Последняя фраза: «Компетентные органы уже установили группу лиц, причастных к организации этой неудавшейся диверсии против народного хозяйства. Возмездие социалистического правосудия будет беспощадным».
А что ж не по Энгельгардту?
«Если мужик не выполняет условия, бросает работу, отказывается от обязательства, то нужно опять-таки вникнуть в дело, разобрать его с толком. Всегда окажется какая-нибудь основательная причина: изменилось семейное положение мужика, цены поднялись, работа не под силу, вообще что-нибудь подобное; мошенничество тут редко бывает».
Так и не было на том переезде мошенничества! Была основательная причина: дети дома голодные обеда дожидаются. Давай, «вникай в дело»! Выскрёбывая куски тел пассажиров из-под обломков упавших вагонов. Не сейчас, в следующий раз. Когда у перепуганных коняшек не хватит сил вытащить сани из-под вопящего на них локомотива.
Смертный приговор русскому народу будет вынесен. И приведён в исполнение.
Неизбывная грусть о грядущей тяжкой судьбе русского народа, о неизбежности его гибели в жерновах жидо-массонских и англо-саксонских злокозненных хитростей типа индустриализации или законности… переполнила мою душу и заставила уронить скупую мужскую слезу. Но очередная стопочка с «бруньковкой», на которую я нацелился, вдруг исчезла из моего поле зрения. Кажется, уже начались проблемы.
Странно: «алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах». Мудрости Жванецкого я доверяю: потребляю из стаканчика, а не из тазика.
Пришлось напрячься и поднять взгляд. И сфокусировать его. На её лице. Лицо было Цыбино. Цыба насторожено смотрела на меня и держала в руках исчезнувший со стола стаканчик.
— Отдай. По хорошему.
Она, внезапно решившись, запрокинула в себя стопку. Мою! А мне?!
Сморщилась, занюхивая рукавом, и протянула мне стаканчик. На фига мне пустой стакан? А налить…? А кувшинчик? А… они уже… спёрли. Вот же ж б… бабы. Стоят рядком и смотрят укоризненно. Одинаково. Все бабы — укоризненны одинаково.
Вот я, «Зверь Лютый»! Эксперт по сложным системам! Прогрессист-волюнтарист! Владетель и повелитель! В своей собственной опочивальне… А какие-то… робы, наложницы, дуры средневековые… мне выпить не дают! Марш в постель! Все! Вот так и лежать! В ряд! Во-от… а теперь слушайте мою волю… Мда… Злые вы все! Уйду я от вас!
И я ушёл. На половичок в сени. Обнял своего волка. Зарылся лицом в ёжик его отрастающей шерсти, а душой — во вселенскую скорбь. Об тяжёлой русской доле. Был бы пистолет — застрелился бы. От неизбывности и безысходности. Но пистолета — нет. Тогда… Тогда построю девок. Десяток. В рядок. По росту. И буду их непрерывно трахать. И от этого — умру. Во цвете лет. От полного истощения сил. Назло всем. Потому что всякая иная деятельность в этой стране — бессмысленна и беспощадна. Безнадёжна и бесперспективна.
Ибо всё уже взвешено и измерено. И явились уже начертанные таинственной рукой слова: «мене, мене, текел, упарсин». Смертный приговор русскому народу неизбежно будет вынесен и исполнен. Несколько раз.
Последняя мысль несколько нарушила кисло-сладкую вселенскую депрессию с траурным оттенком глобального отпевания. Из памяти всплыл очередной бородатый анекдот: «В крематорий?! Да сколько ж можно?! Каждый день — в крематорий! У меня от него голова болит!».
Первый раз русский народ погибнет лет через 80. «Погибель земли Русской». Так «окончательно и бесповоротно» погибнет, что вместо него появится три новых: белорусский, украинский, великорусский. Исчезнет государство — Древняя Русь, сменится язык, поменяется образ жизни.
Нынешние «свободные кочующие землепашцы» станут оседлыми. Холопами литовской и польской шляхты, крепостными московских дворян. Суть народа, набор основных стереотипов поведения, ценностей, табу… — национальный характер — существенно изменится.
Потом будет «погибель» Смутного времени. С новыми существенными изменениями в национальном характере, с новыми грамматическими категориями в языке, с новыми принципами расселения на земле. Потом будут Петровские реформы, убившие предыдущую Московскую Русь.
Потом… «Погибла Рассея» — в семнадцатом, «какую страну просрали» — в девяносто первом. Будут меняться названия. И страны, и народа. «У советских — собственная гордость»…, «дорогие россияне»…
А ещё страшная бойня Великой Отечественной и сплошное перетряхивание всей страны, «Великий перелом» и индустриализация, реформы Александра Второго и выход в Степь: «Царица! Таврида твоя!», опричнина, покорение Казани и Сибири, Никоновский раскол, возникновение дворянства…
Каждый раз будут меняться образ жизни и ареал обитания, способы мышления и его выражения… существенные или, даже, доминирующие наборы целей и запретов. Будет размываться, ломаться и рушиться очередная национальная этическая система…
Русский народ — погиб. Каждый раз.
Когда смертный приговор выносится так часто и так часто приводится в исполнение — это… утомляет.
Как известно, старинный риторический вопрос: «что первично — яйцо или курица?» — получил, силами теоретической генетики, однозначный ответ: яйцо. Генетические изменения фиксируются в момент возникновения организма, а не в процессе его существования. Проще: курица может снести только куриное яйцо. А вот из куриного яйца может вылупиться всё, что угодно: курица, петух, «крокодил зелёный как моя тоска»…
Из яйца Рюриковского «атакующего сокола», под воздействием татаро-монгольских конных «мутагенов» вылупились, посмертно для птички, разные новые сущности. Литовская «Погоня», Московский Георгий Победоносец… Почему конные? — Так мутагены такие! Потом из яйца очередной окрепшей курицы… Ну и что, что Победоносец — не курица? Зато какие яйца! А у коня? Поэтому и двухголовая птичка, Гандаберунда. Она тоже такую кладку отложила…!
Как только очередная «курица» умирает, «курятник» немедленно наполняется «мутантами» из снесённых яиц. Вывод? — К востоку от Карпат непрерывно действует Реймс. Вполне по похоронам французских королей: «Русский народ умер. Да здравствует русский народ!».
Мы как птица Феникс. Регулярно дохнем, но каждый раз не до конца. «Прощание славянки» правильно должно звучать так:
«Не плач, не горюй, Напрасно слёз не лей. А крепче обними да поцелуй Когда вернуся из яйцей!».
Мда… как-то… «Велик могучим русский языка…».
Как поёт Маша Распутина:
«Живи страна, необъятная моя Россия… Живи страна, и не слушай тех кто скажет нет».
Кто скажет «нет» — не слушай. Остальных — по согласию.
Глава 280
Энгельгардт — умный мужик. Но — дурак. При всём моём уважении. Он выводит «характер нашего рабочего, который не может работать аккуратно» — из климата. Что неизменяемо и предопределено. Карма, приправленная фатумом с географией. Фигня. Извините.
Те же самые слова про национальный характер: леность, пьянство, неаккуратность, бестолковость… в 14 веке итальянцы писали об англичанах, в 15–16 веках — о немцах. К характеристике немецкого народа ещё добавляли: вздорность и драчливость.
Прошло триста лет и современники Энгельгардта упрекают русских людей, «мысленно сравнивая с немцем, который в наших глазах всегда добросовестен и аккуратен». В Германии климат так сильно изменился?
Неспособность к аккуратному труду — «качество, сложившееся… вследствие климатических условий…»? А что, в мире нет других стран с отвратительным климатом? Да вот же — Финляндия! Сто лет под той же двухголовой птичкой, климат — ещё хуже. И?
