Накануне Сэра долго разговаривала с американкой Мэри, чтобы подготовиться к встрече с Ваней. Мэри посоветовала ей не создавать у Вани впечатление, будто Флетчеры отвернулись от него, — лучше что-нибудь соврать.
Как ни странно, подъехав к детскому дому, Сэра застала Ваню сидящим на скамейке. Кто-то пожалел его и вывел на свежий воздух. Однако Ваня был один.
Сэра села рядом, собираясь произнести заготовленную заранее речь. И как всегда, Ваня сразу перешел к сути:
— Сэра, сегодня день суда. Они не приехали.
— Знаю. Мне очень жаль.
Ваня смотрел на Сэру в ожидании объяснений.
— Понимаешь, внучка Линды сломала ногу…
— Где ее внучка?
— В больнице. В Англии. Поэтому Линда и не приехала.
— Но Линда ведь не сломала ногу? — мгновенно отреагировал Ваня.
— Понимаешь, Ваня, ей не с кем оставить собаку. Да и Филипа бросить она не могла… — Сэра замолчала. Ясно было, что Ваню ей не провести. — Ваня, я очень на нее разозлилась. Думаю, она поступила ужасно.
— Не надо, Сэра. Линда не плохая. Она хорошая, добрая.
В этот день Ваня испытал самое жестокое в своей жизни разочарование. Сэре не верилось, что он может быть таким великодушным. Ведь он знал, теперь ему одна дорога — в интернат.
Назавтра Сэра снова приехала в дом ребенка. Надо было выяснить, что после предательства Флетчеров сохранилось от тех отношений, которые она старательно выстраивала долгих четыре года.
“Для этой миссии мне требовалась поддержка, поэтому я взяла с собой Алана и купила торт “Прага”. Мне надо было как-то убедить Адель не отсылать Ваню в интернат, пока Мария не оформит необходимые документы, пока он не обретет официальный статус подопечного ее проекта и, самое главное, пока она не найдет для него патронатную семью.
Я почти ждала, что Адель встретит меня на крыльце, закрывая собой вход в дом ребенка, и прогонит меня прочь. Наверное, она рассуждала так: вот, я протянула Ване руку помощи, а женщина, назвавшаяся его мамой, не только его обманула, но и меня подвела под монастырь. Мы пошли к ней в кабинет, где уже столько раз беседовали с глазу на глаз.
Как всегда, я придерживалась привычной тактики: говорить не закрывая рта. Я понимала, что это унизительно, словно я перед ней на коленях ползала. Я за все просила прощения: за то, что привезла англичанку Линду, за то, что та все испортила, за то, что мы проявили излишнюю доверчивость. Воздавала дань ее заботе о Ване, превозносила ее прозорливость — как же, ведь она разглядела его способности, хотя все остальные считали его имбецилом. Алан от такого лицемерия утратил дар речи.
Да и Адель была потрясена. Она привыкла совсем к другому. К тому, что иностранцы приезжают в дорогих автомобилях и сыплют подарками направо и налево. Какими бы добрыми и разумными ни были их намерения, в ее глазах все они были богачами, представителями своего рода высшей касты. А тут вдруг — такое самоуничижение. И ее душа растаяла. Мы съели торт, выпили чай, и я объяснила, что у Вани появился шанс стать участником проекта, организованного Марией — серьезным ученым и к тому же человеком верующим. Конечно, проект пока делает только первые шаги, но пусть это не беспокоит Адель. Разумеется, я умолчала о том, что проект частично финансируется из-за рубежа и строится на принципах, разработанных в Англии. Зато подчеркнула, что он известен под “советским” названием “Детский дом № 19” и пользуется поддержкой мэра Москвы.
Главное для нас, говорила я, не допустить, чтобы Ваню отправили в интернат. Как только мальчик переступит порог этого заведения, департамент образования вычеркнет его имя из списка участников проекта. И я снова запела дифирамбы Адели: она уже проявила завидную стойкость, а теперь ей всего-то и надо, что продержать Ваню в доме ребенка несколько лишних недель. Ну, и еще подписать пару бумаг, извиняющимся тоном добавила я.
К концу чаепития я уже твердо знала, что она на нашей стороне. Прощаясь, Адель сказала: “Благослови вас Господь”, и мы восприняли эти слова как добрый знак”.
По прошествии десяти лет, оглядываясь назад. Сэре сама поражается, что она осмелилась взвалить на себя такую ответственность за судьбу Вани. "Не раз и не два меня так и подмывало сунуть Адели под нос письмо, в котором она просила меня вызволить Ваню из интерната. “Адель, — хотелось мне напомнить ей, — ведь это вы не уберегли тогда Ваню. Вика с Аланом вытащили его из психушки. Возьмите же на себя ответственность за его будущее хотя бы теперь". Само собой разумеется, я не сказала ей ничего подобного. Я ходила вокруг нее на мягких лапках, старательно скрывая свои чувства. Выдай я ей, что на самом деле думаю о ее роли, она погнала бы меня вон поганой метлой, и тогда уж точно Ваня остался бы один на один со своей страшной судьбой”.
Сэра с Аланом отправились в шестую группу, чтобы вывести Ваню на прогулку. Стоял жаркий июльский день. Ване вообще нравилось мужское внимание, и, пока Алан вел его к горке и подбадривал, приглашая вскарабкаться по лесенке, мальчик громко выражал свой восторг. Снизу Ваня казался нам выше и крепче. Склонив голову набок, он внимательно осматривал незнакомый мир, раскинувшийся за воротами.
— Дядя Саша! — командирским тоном крикнул он одному из охранников, читавшему на крыльце газету. — Машина едет. Открывайте скорее ворота!
Охранник сложил газету и отправился открывать ворота.
Забравшись на вершину — пусть всего лишь детской горки, — Ваня словно вырвался из замкнутого мира дома ребенка с унылой жизнью его обитателей.
Он глядел поверх высоких стен. Он стоял в самом центре новой Москвы. Он слышал шум и грохот, но теперь знал, что эти оглушительные звуки доносятся со строек — действительно, по три стороны от дома ребенка спешно возводились красивые жилые дома.
— Держись крепче, — крикнул Алан. — Не отпускай руки!
— Вот так? — Ваня оторвал руку от железного прута и вытянул ее перед собой. Хмыкнул и сделал вид, что собирается шагнуть вперед.
В эту секунду Сэра и Алан поняли, что Ваня уверенно идет к свободе. Две недели нормальной жизни сделали свое дело. Наблюдение за озорницей Кэтрин подтолкнуло его к новой модели поведения.
За четыре года, минувшие со дня первого знакомства Сэры с домом ребенка, здесь произошло немало перемен. В песочнице — обычно пустой, если не считать веток, палой листвы да кошачьего помета, — теперь пирамидой высился песок — это грузовик вывалил в нее весь свой груз. Фасад здания, и без того облупившийся, окончательно портили кучи угля, просыпавшегося из ящиков, где хранился запас топлива на зиму. В городе давным-давно никто не пользовался углем, но царство Адели как будто застряло в прошлом веке. Сэра вспомнила, как поразил ее вид Адели при их первой встрече — главврач дома ребенка, вся в саже после инспекции древнего котла, больше походила на уборщицу.
Размышления Сэры прервал громкий требовательный голос:
— А кровать мне в Англии уже поставили?
— Ваня, давай поговорим об этом потом.
Сэра не знала, что еще ему ответить. Ваня не повторил вопроса — наверное, понял, что спрашивать бесполезно.
— Смотрите, как я прыгаю! — крикнул он и неуклюже скатился с горки. При попытке встать его нога застряла между перекладинами, неестественно согнувшись. — Эй, смотрите! А у меня хвост вырос!
И правда, нога лежала под углом, напоминая свисающий собачий хвост.
Сэра высвободила его ногу, и тут он в очередной раз удивил их:
— А Нелли где? Она меня ждет?
После исчезновения Линды Сэра и Алан боялись Ваниных вопросов. Стараясь забыть о Линде, Ваня переключил внимание на них. Не требовалось особой прозорливости, чтобы догадаться: мальчику очень хочется снова побывать у них дома. Да, они вели себя с предельной осторожностью, избегая малейших намеков на то, что могут стать его приемными родителями, но ребенок есть ребенок. Между тем жизнь зарубежного корреспондента далека от стабильности. Мотаться по свету и с двумя детьми — не сахар, что уж говорить о третьем, тем более таком, с которым жизнь и без того обошлась неласково и которому в первую очередь требовался уютный и надежный дом.
