Ходим в наряды. Особенно хорош наряд по столовой, который выпадает группе каждые пять дней, потому что всего групп – пять.
Каждую субботу парково-хозяйственный день. Сначала моем полы с мылом. Вообще их моют ежедневно, но в субботу особенно тщательно.
Если официального мыла нет, его берут из ближайшей тумбочки. Весь кусок строгается ножом в таз. Потом наливают воду и взбалтывают щеткой до появления густой пены. Намыленный пол смывают чистой водой. После того, как он высох, пол нужно натереть 'Машкой' – это специальная швабра, на конце которой закреплен полутораметровый, толстый ствол сосны. К стволу прибиты в ряд щетки. Тяжесть ствола обеспечивает хороший нажим на щетки. Некоторым сержантам нравится пол, натертый в 'шашечку'. Тогда его приходится натирать щеткой на ноге, смежные участки в разных направлениях.
В субботу, после подъема мы идем трясти одеяла на воздухе, за казармой. Это называется труской постельных принадлежностей: 'Выходи на труску одеял!'. Одеяла темно-синие, с тремя полосками для ориентации, где ноги. С торца у казармы нет окон, мы стоим и курим, накинув одеяла на головы, как Билл из Гайдаевского 'Вождя краснокожих'. Трясем одеяла, если вдруг появляется сержант или офицер.
Летом, во время труски на стене казармы в лучах раннего солнышка сидит неуклюжая ящерица. В Подмосковье ящерицы исчезают, когда протягиваешь руку, а эта не боится. И потом московские меньше и тоньше, чем архангельские. Провел пальцем по спине – не убегает.
Взял в руки – холодная, длиннее ладони. Вдруг она опомнилась и куда-то затопала, оставив мне свой хвост. Хвост некоторое время вилял из стороны в сторону, пока не умер от апоплексического удара.
Зимой много работы со снегом. Расчищаем плац, дорогу у казармы и на зоне перед боксами. Остальные дороги за час очищает ЗИЛ-машина.
Наваленные сугробы выравниваем и подрезаем лопатой. Получаются ступени или полки. К концу зимы сугробы у плаца вырастают с этаж.
Зимой морозно. Градусника нигде нет, но ветераны говорят, если стоит туман на площадке, значит больше тридцати пяти. А я почему-то думал, что туман связан с незамерзающей речкой в полукилометре от площадки. Она так резва, что не замерзает зимой. Однажды зимой нас заставили собирать в ней опарышей – личинок, для рыбалки. Кто-то из окружного начальства порыбачить захотел. Один солдат вынимает вилами водоросли со дна и бросает их на снег. А другие стынущими пальцами копаются в них. Опарышей складываем в бутылку. Постепенно ее горлышко покрывается льдом, и отверстие становится все уже и уже.
Трубы везде старые. В сушилке на батареях стоит десяток хомутов.
Красноармеец Сашка – сантехник отморозил себе щеки. Что-то там прорвало, он полез ремонтировать, а потом мокрый пробежался от колодца до казармы.
Вообще серьезных обморожений у нас не было. Чаще всего страдает кончик носа, если больше сорока и ветрено. Десять минут на улице и он красный. А для специальных работ нас экипируют особенно тепло.
Специальные утепленные штанишки, меховая куртка, рукавицы с мехом внутри, на ногах валенки. А других солдат я видел с вязаными масками на лице, только глаза открыты.
Зимой одна из главных позиций, которая ежедневно докладываются наверх – температура в казарме. Она не должна падать ниже, кажется, восемнадцати градусов. Если где-то прорывает трубу, температура опускается. Иногда до двенадцати, а ветераны рассказывали о пяти градусах и сне в шинелях и под дополнительными матрацами. Бывает, что замерзает вода в туалетных кранах. Не поворачивается вентиль.
Влез мизинцем, а там лед.
Большинство солдат в дивизионе живут по общему распорядку. Но в любой части есть должности или теплые места, где служить спокойнее, часть времени или полные сутки тебя никто не дергает. К ним относятся: котельная, дизельная, подсобная ферма, продсклады, КПП, киномеханик, завклубом, хлеборез, каптерщик, телефонист, почтальон, строевая часть. Естественно все стремятся в такие места.
Почтальонские обязанности и печатание на машинке в строевой части занимают несколько часов в день. А остальные должности – полный день. Работа сменная, общий распорядок дивизиона таких солдат не касается. Кроме того, в таких местах можно хранить личные вещи, спокойно посидеть, поесть с друзьями. (Еда – вторая радость для солдата после сна). Даже ключник, ответственный за шкаф с ОЗК уважаемый человек. В этих шкафах, расположенных над нишами для шинелей, можно держать личные вещи. Разумеется, у ключников есть друзья, которые тоже пользуются шкафами.
Дивизион полностью автономен. Свое электричество и тепло. Не тянуть же за пятьдесят километров коммуникации. Одна группа солдат занята в котельной, другая в дизельной. Они посменно работают и отдыхают. Начальником у них офицер или прапорщик. В пять вечера он с другими офицерами уезжает в город. Не всегда особисту или замполиту удается внедрить в такие места своих стукачей. Однажды в котельной новобранец зазевался и в сапог его пролился горячий мазут. Месяц он отлеживался в рабочих помещениях котельной. Ребята его кормили, врачи-сержанты из санчасти лечили, его ежедневно ставили в смену.
Невероятно, но узнали об этом только, когда солдат выздоровел.
От работ или утренних пробежек можно закосить в санчасти. Хорошо бы, да повода нет. Санчасть – двухэтажный домик за казармой. Здесь служат два сержанта – медика и их начальник – старший лейтенант медицинской службы. Лейтенанта почти не видно в дивизионе.
Освобождение дают сержанты, преимущественно злодеям, остальным – норсульфазол. Старшина раз в месяц просматривает журнал 'юродивых и прокаженных' и замечает тех, кто ежедневно болеет иногда и среди злодеев.
В курилке в первые месяцы службы новобранцы пересказывают ужасные солдатские истории о нанесении себе увечий. Кто-то ковыряет и не дает заживать ране на пятке, другой носит некоторое время мокрое полотенце на руке, а потом ломает руку в этом месте. Мне один юноша еще в Москве рассказывал, как он закосил под психа. Мы сидели на лавочке на третьей Фрунзенской перед нашим военкоматом. Слушаю его и думаю: ну, хорошо, освободят его от армии, как же он работать собирается, а учиться, а семья? Он что девушке своей скажет: я не псих, я солгал им.
Рассказы остаются рассказами, до дела не доходит. А косят в основном под простуду и попутные всякие ангины. Хотя новобранцы часто на самом деле простужаются. Если солдат не падает, ему не верят и дают таблетку.
Сам раза два простужался по собственной глупости. Простуда у всех проходит через три, пять дней. Переносится на ногах. Простуде негде укрыться, из-за постоянного движения, от крепкого сна и пищи без отклонений.
Прослужил полсрока, стала хромать правая нога. После ходьбы гусиным шагом на пробежках. Пробовал схалтурить, идя не в полный присед, сержант заметил. Меня освободили на несколько дней от пробежек. Это было замечательно, потому что бегать я не любил и не умел. Через пару дней меня свозили в военный госпиталь в Мирный.
Врач посмотрел колено и ничего не сказал. Еще через неделю или две хромота прошла. А разработал это колено случайно, семнадцать лет спустя. Тогда же я узнал, что причина боли – давно поврежденный мениск.
Ближе к дембелю меня замучил зуб. Медик положил в дупло анальгин и накрыл ваткой. После отбоя зуб начинает ныть. Как жаль тратить драгоценное время сна. Встаю, курю в туалете. Заметил, что в вертикальном положении боль утихает. Поправил подушку и стал засыпать полулежа. Через несколько дней ему надоело, и он перестал дергать.
В течение первых недель в дивизионе меня определили печатать в строевую часть в штабе. Думаю, по причине высшего образования, я единственный в дивизионе с высшим. Что за строевая часть? Строем что ли ходят? Оказалось строевая часть – это комната, в которой сидят два красноармейца, стоят три стола и две печатные машинки. Мне досталась трофейная, та самая, которую поляки подарили Сусанину…
Лес под Сыктывкаром. По сугробам идет отряд уставших поляков, впереди Иван Сусанин:
– Возьмемся за руки друзья, возьмемся за руки друзья, что б не пропасть по одиночке… На восьмой день сел вдруг Иван Сусанин на пень и молвил:
– Шерше, как говорится, ля фам… Ой, да в темно-синем лесу, где трепещут осины, где с дубов-колдунов облетает листва… Поляки хором: – А нам все равно, а нам все равно, пусть боимся мы волка и сову, дело есть у нас, в самый жуткий час мы волшебную косим трын-траву…
Клавиши на машинке с большими промежутками, в отличие от компьютерной клавиатуры, пальцы иногда проваливаются. Печатать приходится занудные тексты по пожарной безопасности и какие-то списки. Эта работа занимает половину дня. Иногда с Вадимом, моим наставником, ходим по сугробам за казарму к металлической печке у брошенной старой ядерной боеголовки. Здесь мы сжигаем ненужные секретные бумажки.
