В столовой самое тяжелое место моечная. Работать приходится монотонно, почти не отрываясь. От завтрака до обеда как раз хватает времени на то, чтобы вымыть всю посуду, после обеда все повторяется снова. Хорошо, что посуда металлическая. Мойки две. В одной посуда замачивается с порошком, в другой обмывается чистой водой. Перед закладкой тарелок нужно сбросить в ведро остатки пищи. Пар в моечной стоит такой, как в туманном Альбионе. Постепенно от брызг и пара намокает одежда. Работаем вдвоем. Часа через полтора прерываемся на перекур. Перед сдачей наряда мойщики волокут баки с отходами в подсобное хозяйство. В подсобном хозяйстве покушать ждут несколько коров и свиней.
Другие рабочие столовой после каждой трапезы собирают грязную посуду со столов и несут ее на мойку. Потом закидывают лавки на столы и промывают пол. Если нет старшего, опрокидывают ведро воды и развозят ее тряпкой. Потом расставляют посуду, ложки, хлеб.
Всем рабочим по столовой выдают хлопчатобумажные, старые кители и брюки, а повседневная одежда остается в казарме, сложенная на табурете.
Ночью рабочие по столовой чистят картошку. Перед каждым ящик в пятьдесят килограммов. Количество картошки на одного рабочего зависит от завтрашнего количества едоков в дивизионе и от того, сколько злодеев, стоящих в наряде по столовой спят в казарме.
Картошка сильно гниет. К апрелю на складе сгнивает до 80 %. Нормы помесячного гниения картофеля висят на двери продсклада.
Обычно чистка картошки заканчивается не позднее трех-четырех утра.
Возвращаемся в казарму, слегка сырыми. Казарма спит, тишина и темнота. Свет горит только у тумбочки дневального. Раздеваемся, туалет, сигарета, ложимся. Наконец-то ты свободен… 'Рота, подъем!'. Значит уже семь. Невыспавшиеся, одеваемся и опять в столовую.
В столовой, кроме тяжелой ночной работы, на следующий день, при сдаче наряда, может ожидать неприятность. Принимающие наряд пересчитывают всю посуду и ложки. Если чего-то недостает, приходится, как-то выкручиваться.
Караул. В этот замечательный наряд красноармейцы попадают, прослужив месяцев девять, а то и год. В караул ходят преимущественно злодеи. Это же не хухры-мухры. Тут дело с оружием. Правда, без патронов, но все-таки. Нужно устав караульной службы знать. – Стой, стрелять буду! – Стою! – Стреляю! Всякие тонкости там, в кого первый предупредительный делать – в бледного прапорщика Пилипэнко, или в убегающего зигзагами замполита. Тексты устава зубрятся тяжело и быстро забываются. К следующему разу приходится учить заново. В оружейной комнате караул получает автоматы и идет на зону. Шесть человек, три пары. Старший – офицер. Пара два часа ходит по зоне, два часа бодрствует и два часа спит, сменяя другие пары. Никакой физической работы – сплошные прогулки, сон и расстрелы подозрительных.
На зоне, которую охраняет караул, боксы с техникой. Раньше тут были столы для стационарных ракет, развитая сеть подземных коммуникаций. Теперь ничего нет. В некоторых боксах стоят тягачи.
Зона окружена пятью полосами проволоки – не пролезет даже заяц. В том числе сетка, на которую изредка подают такое высокое напряжение, что она начинает притягивать мелкую пробегающую мимо живность – зайцев, тетеревов, ефрейторов.
Начальником караула идет старший лейтенант или лейтенант. Как правило, начальник спокоен, ничего не приказывает, все идет своим чередом. Караул для нас и для лейтенанта – возможность спокойно отоспаться. Проблема возникает, если дежурная смена не предупредила вновь заступающих, где их искать. Дежурная смена, может завалиться, и уснуть где попало, особенно летом.
Иногда дежурная смена ночью, в мороз тихо заходит в караульное помещение, проникает в комнату отдыха и укладывается на полу под топчанами. На топчанах в это время спит другая смена. Такой приход возможен, если с нами не строгий лейтенант. Если он спит в своей комнате. Мы, конечно, соблюдаем осторожность, на всякий случай.
Однажды мы с Васькой зашли и завалились каждый под свой топчан. В шинелях, автоматы сбоку. Затихли. Вдруг дверь открывается, полоска света упала на пол. Вижу сапоги лейтенанта Мишкина. Кажется, мои сапоги, торчащие из-под топчана, он заметил тоже. Постоял, ничего не сказал и ушел. А ведь мог и пристрелить. Кстати, один капитан рассказал нам как-то, что кроме строевого устава и устава караульной службы есть боевой (кажется, так он назвал) устав вооруженных сил, который вступает в действие в военное время. По этому уставу запросто можно прихлопнуть на месте всякого, не выполнившего приказ.
Не знаю, так ли это.
С Мишкиным вышел однажды случай. Он дежурил по дивизиону. А я был дневальным, занимался какой-то работой. Прокричали 'Рота, отбой!', свет погас, но жизнь и хождение в казарме еще продолжается, за окном светло, весна. Мишкин ходит в нашем расположении между кроватями.
Остановится у Лешкиной, постоит, постоит и отходит. И опять круг и опять стоит у Лешкиной кровати. В третий раз Мишкин даже нагнулся к
Лешкиной голове. Послушал, откинул одеяло, а под ним шинель. Лешка положил шинель, как будто на боку спит, и ноги в коленях согнуты. А сам Лешка где-то вне казармы закусывает.
В сильный мороз караульные, идущие на зону надевают овчинный тулуп длиной почти до пола. Он настолько большой, что может обернуть двух человек. Поднятый воротник торчит выше ушанки. Тулуп надевается прямо на шинель. На ноги караульные обувают толстые и жесткие валенки. Подошва у них не плоская, а закругленная. Ходишь, ходишь, и через некоторое время стопа устает. Но теплые.
Раз с Васькой нам выпала смена, когда пришлось ходить в столовую за едой для караула. Три блюда в судках и бачке и хлеб. Пока получали в столовой свои порции, все куда-то разбрелись. Нас оставили на кухне наедине c большой грудой куриных тушек. Васька – хозяйственник, он спрятал курицу за пазуху. На обратном пути у караульного помещения Васька зарыл ее в сугроб, вечером пожарим, говорит. А вечером он не смог ее найти.
Однажды мы надругались над Васькой. Кто-то узнал, что он понаставил банок у берез за казармой – собирает березовый сок. Мы вчетвером отыскали его банки. Сока ни в одной из них пока нет. Одна банка трехлитровая. Эта трехлитровая и вдохновила Лешку. Он взял ее и зачерпнул мутной воды с прошлогодними листьями и иголками из ближайшей лесной, канавы щедро, литра на два и поставил на прежнее место. Я уже тогда смеялся. Меня послали уговорить придти Ваську, а сами залегли за бугорком вблизи.
Васька красит в белый бордюры у дороги.
– Вась, говорят, ты березовый сок собираешь? Давай посмотрим, а?
– Не, не могу, я занят, потом…
Я не отстаю. Наконец Васька согласился и мы пошли. Как он увидел трехлитровую, глаза его загорелись:
– Цельний банка! Цельний банка! – засунул голову и стал пить. Я взялся за березу, чтобы не упасть. Тут из-за пригорка вылезли визжащие красноармейцы…
Лешка вообще настоящий хулиган. В бытовой комнате, где солдаты подшивают подворотнички, стригут друг друга или чинят сапоги, он берет чей-то каблук и размашисто, по-хозяйски прибивает его к полу огромным гвоздем, пока нет владельца. Или прибивает к полу кем-то забытую гимнастерку, в нескольких местах для прочности.
Однажды ночью мы стояли в оцеплении. Зима, стоять очень холодно.
Как правило, стоим на перекрестке. Задача у нас такая: если появится колонна наших тягачей, приостановить другой транспорт. Когда пройдут тягачи – секрет для нас. Нас выставляют в десять вечера, а проходят они утром. Места такие глухие, что за всю ночь мимо постового может ничего не проехать. Мы одеты тепло – под шинелью телогрейка, на ногах валенки. И все-таки часа на морозе не выдержишь. Все стараются погреться в ближайшей будке у железнодорожного переезда, где сидит солдат-железнодорожник. Нас трое. Разбились на смены: одна сидит, караулит тягачи, другая ложится спать прямо на деревянном полу.
Яркий свет лампы в лицо – не помеха. Спать тянет еще и от мороза.
Лег, автомат на груди, магазин без патронов, конечно. Сквозь дрему чувствую, что-то неладное. Открываю глаза – прямо на моем животе делают неполную разборку моего же автомата. Пружины вытащили, магазин, еще железки какие-то. Не даром мне привиделся отвратительный сон, будто я целовался с нотариусом и двумя адвокатами.
Во время отбоя в казарме Лешка подходит к моей крайней двухъярусной кровати и наклоняет ее. Я лежу на верхнем ярусе. Чтобы не упасть, обеими руками цепко хватаюсь за края кровати. Так как руки заняты, остается только орать на Лешку, как папа Карло, а он ржет: – Меньше пены. Через десять минут он отпускает кровать, я спрыгиваю и ношусь за ним в исподнем вокруг блока с кроватями.
Носимся по уставу – на одного линейного дистанции. Догнать Лешку невозможно. Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда медведь бежит за мной…
В караульной кухне много тараканов. Потому что тут всегда тепло и в шкафу всегда лежит хлеб. Они не боятся выбегать на обеденный стол днем, когда караульные едят.
