Добравшись до Иерусалима, де Труа сколотил себе в Тофете подобие хижины из гнилых досок. В сентябре еще было тепло. Обитатели свалки не любили чужаков и терпеть не могли городских нищих, осаждавших задворки королевского дворца. Шевалье учитывал это.
Несколько дней он пролежал в укрытии, прикидывая, как вести себя в городе. Иерусалим — не Яффа, затеряться здесь легче, но, с другой стороны, и внимательных глаз здесь намного больше.
Брат Гийом, возможно, вычислил его появление в Иерусалиме и город наводнен шпионами, а к дворцу Великого магистра не подойдешь.
Не прошло и недели, как де Труа ощутил, что его присутствие небезразлично населению Тофета. По крайней мере, детям из ближайшей стаи. Он ловил взгляды детей из-за какой-нибудь кучи мусора, дети передвигались на четвереньках, прятались и замирали, как ящерицы. Иногда они подбирались так близко, что он слышал их шепоты и хихиканье.
На рассвете де Труа подбирался к повозкам, везущим в Тофет нечистоты и мусор. Надеялся с кем-то из возчиков договориться о передаче весточки в город. Но идея была негодная. Да и не было денег платить за услуги.
Внимание детей Тофета стало назойливым. У де Труа появилась мысль приручить кого-нибудь из зверенышей. И он попробовал бы, но не успел. Однажды утром в его конуре стало темно. Де Труа приоткрыл глаза, и рука его сжалась на рукояти кинжала. Это был гость из местных, но не ребенок.
— Чего надо? — спросил де Труа.
— Выходи, — сказал тот.
Шевалье неторопливо выбрался. Пятеро коренастых мужичков, с плоскими, грязными лицами и слезящимися глазами, держали короткие копья на изготовку.
— Что вам надо? — спросил тамплиер.
— Кто ты?
— Так вы пришли познакомиться?
— Ты должен уйти, — заявил самый коренастый и грязный.
— Почему? Я же вам не мешаю, не ем вашу еду.
— Иди в лепрозорий.
Он слишком умело притворялся. Но короли живут во дворце, нищие за дворцом, сами они в Тофете, а прокаженные — в лепрозории.
Де Труа коснулся своего лица.
— Это не проказа.
— Все равно уходи.
— Должна же быть причина!
— Не должна, — заявил вожак, но тут же объяснил: — заболел мой сын. Тебя не было — не болел, ты пришел — он заболел.
— Покажи мне его, — успокаивающе сказал де Труа.
— Нет, — крикнул вожак, — ты уйдешь, или мы тебя убьем!
— Если убьете, твой сын умрет.
Вожак не ответил и, вероятно, чуть-чуть поверил. Де Труа, почувствовав это, развил успех.
— Я умею лечить болезни. Если ты убьешь меня, то убьешь сына. Бог не велит убивать. Христос не велит, Магомет не велит, дымный огонь не велит.
Шевалье бросил свой кинжал под ноги вожаку.
Вожак решился.
— Идем.
Сопровождаемый настороженным конвоем, «лекарь» обогнул холмы окаменевших нечистот и оказался посреди табора. В неуклюжем очаге бился огонь, к нему жались беззубые, лысые старухи. Бегали голые ребятишки. На четырех шестах была натянута от дождя шкура какого-то зверя. Под ней на гнилом тряпье валялся мальчишка лет четырнадцати. Инфант. Смердело сильнее, чем рядом с табором. Люди, если разобраться, сами по себе иногда гаже любых отбросов.
Де Труа с первого взгляда определил, что мальчишка — не жилец на этом свете. Живот его вздулся, руки и ноги испятнали большие лиловые волдыри. Но, не моргнув и глазом, «лекарь» сказал:
— Это городская болезнь.
— Ты можешь вылечить его? — спросил отец больного.
— Да, могу.
— Тогда лечи, я дам лекарства. — К очагу доставили грязную тряпку, с обожженными костями, какими-то корешками и свежими кошачьими внутренностями.
Де Труа, оглядев «аптеку», сказал:
— Нет. От городской болезни помогают городские лекарства.
— Я не пущу тебя в город, ты убежишь! — сказал вожак проницательно.
— Я буду сидеть здесь, — сказал де Труа, садясь рядом с мальчиком, — и если он умрет, вы меня убьете.
— Убьем, — убежденно сказал вожак.
— Но если попробуем городские лекарства, он не умрет.
— Где твои лекарства?
— В городе, — вздохнул «лекарь». — За ними надо послать. Того, кто знает город.
— Мой брат пойдет, — решил вожак и подтолкнул к шевалье крепкого парня, одетого сносно по здешним меркам.
— Его не пустят м-м… в аптеку. Есть чистая одежда?
Общими усилиями гонца кое-как обрядили.
— Найдешь дом барона де Бриссона у шпионских ворот, знаешь?
— Знаю.
— Повтори: барон де Бриссон.
Абориген повторил.
— Передашь ему вот это, — де Труа вручил малому свой тамплиерский перстень.
— Что он должен сказать? — спросил вожак.
— Чтобы барон ехал сюда. Он привезет лучшие лекарства. Только скажи ему, чтобы спешил. Покажешь дорогу.
— Иди! — скомандовал вожак.
— Скажи, чтобы спешил изо всех сил, иначе будет поздно! — крикнул вслед де Труа.
Мальчику было плохо. Его сотрясал сильный внутренний кашель, на губах выступили белые пузыри.
Стая обсела «больницу» кругом. Сидели на пятках, уперев локти в колени и положив подбородки на руки. Все происходящее люди комментировали, высказываясь о методе лечения «чужого доктора». Де Труа понял, его действия они оценивают положительно и думают, что Сети, так звали мальчика, выживет. Кому приспичивало отойти по нужде, спешили, не упускал из виду арену болезни. Мужчины с копьями сели поодаль, не выпуская оружия. Отец больного молчал, раздувая ноздри.
У де Труа затекла рука, которой он сжимал руку Сети, и он сменил ее. Сети перестал пускать пену, и все поняли, что это произошло от перемены рук лекаря. Они кричали Сети, клонясь к его уху, чтобы он держался, отец нашел лекаря, и вот привезут городские лекарства. Мальчика била крупная дрожь.
Пена на его губах стала краснеть. Де Труа понял — это конец. Что, если де Бриссона нет дома? Пульс Сети исчез, он был уже мертв. Но то, что было его душой, еще отлипало от грязного тельца. Шевалье лихорадочно соображал, что делать. Он понимал, что долго не проживет после смерти парня. Он наклонился к его воспаленной голове и сделал вид, что шепчет ей в ухо. Мальчик умер, но выглядело это, будто «лекарь» уговорил его заснуть.
— Он спит. Пока не привезут лекарства, — сказал де Труа.
— Тише! — приказал вожак. — Сети спит.
Следующие несколько часов напоминали дурной сон.
Среди дымной вонищи, под взглядами десятков пар глаз, рука об руку с холодеющим трупом де Труа продолжал сжимать пальцы мальчика.
«Если барон и дома, он не поедет на эту помойку», — подумал шевалье.
Где же этот дьяволов гонец?!
Один какой-то мальчишечка, презревший строгое приказание «чужого доктора» не приближаться, прополз в тряпье и, лизнув брата в мочку уха, тут же вскочил с объявлением:
— А Сети сдох! Сети сдох!
Жители Тофета соображают медленно. Вожак и другие мужчины медленно поднялись и выставили свои копья. Де Труа не знал, что им сказать. Вернее, знал, что говорить бессмысленно.
— Эй вы, твари! — донесся сверху грубый начальственный голос. — Ну-ка, бросайте свои палки!
«Воины» сразу выполнили приказ. Мыслимое ли дело, чтобы житель Тофета не подчинился рыцарю в белом плаще с красным крестом?!
Глава VIII. Подвиги Рено
Рено были старая карта времен Первого крестового похода и двое арабов-проводников. «Войско» графа составили три десятка рыцарей, готовых пуститься в любую авантюру ради денег. Не у всякого был свой оруженосец. А знаменитому своему предводителю подчинялись они беспрекословно, веря в его звезду.
О цели предприятия Рено Шатильонский сообщил соратникам в общих чертах. Мол, хочет он добиться славы в войне с сарацинами, отомстив за набеги гулямов дамасского эмира. Соратники кивали, понимая, что война ради славы обещает хорошую добычу.
Рено был мрачен. Кто взялся бы присмотреться, сказал бы, что скорее всего знаменитому вояке плевать на дело, которое он затевает.
Приготовлениями руководил мажордом Филомен. Он знал все привычки хозяина и постарался приготовить экспедицию не хуже, чем всегда.
В октябре жара начинает спадать, но все-таки людям в железных доспехах лучше передвигаться утром и вечером. В первый день войско добралось до старинного колодца, возле которого два сирийца поили отару овец. Появление назорейских рыцарей не произвело на них впечатления. В последние годы здесь царил мир, к тому же эти пастухи считали себя подданными султана Саладина. Когда у них стали отбирать овец для ужина рыцарей, они возмутились.
— Что они там кричат? — спросил Рено.
— Не понимают, что должны дать нам овец.
— Повесить!
— Но-о, — Филомен полагал, что крикуны заслуживают наказания. Но повесить?!
— Прошу прощения, мессир, я не ослышался?
— Да, повесить старшего.
— Мессир, если уж вешать то обоих. Второй побежит в деревню…
