Де Труа промолчал.
— A-а, должно быть, сердечное разочарование! Это предположить нетрудно. Вашу любовь отвергла какая-то привередливая негодница? Но тем более вам ополчиться бы против всех женщин…
— Ваше наблюдение — тонкое. Но я не всегда был таков. Я любил, был любим, но после одного пожара… В общем-то, подозрение о «негоднице»… Да.
— Не смейте обижаться, у меня и в мыслях не было вас обидеть. Я говорю, как чувствую.
— Я тоже. Когда чувствую необходимость сделать комплимент, то делаю…
Изабелла прищурилась.
— Вы дерзите. Пусть — тонко. И я не намерена развивать эту тему. — Принцесса опять постучала свитком письма по ладони. — Лучше скажите, до какой степени то, что пишет маркиз, серьезно?
— Я знаю только, что его супруга скончалась. И, стало быть, его намеки о брачном союзе естественны и, с точки зрения церкви, законны. Кроме того, в королевстве маркиз — самый сильный и самый умный. Он, я думаю, просчитал варианты.
— Продолжайте.
Де Труа с неохотою произнес:
— Как вас уязвило возвышение принцессы Сибиллы, прежде всего потому, что нельзя же было ее признать серьезной соперницей, так и маркиза оскорбил триумф ничтожного Гюи. И если бы не мощь Храма…
Принцесса подняла руку.
— Стоп! Не уловка ли это?
Де Труа пожал плечами.
— Я не могу влезть в душу маркизу и что-либо разглядеть во мраке, коим напитана всякая человеческая душа. Но ручаюсь, что послание это писано собственноручно маркизом Монферратским и даже в моем присутствии.
Закусив верхнюю губу, принцесса сделала несколько шагов по дорожке.
— Ваше высочество, велите вашему мажордому Данже порыться в бумагах, не окажется ли там какое-либо послание от маркиза. Сличите.
— Сличим, сличим, — пробормотала принцесса.
— А что касается вашего опасения…
— Какого еще опасения?
— Вы ведь сейчас озабочены мыслью, не хотят ли вас скомпрометировать таким образом перед сестрой, не так ли?
Принцесса обернулась.
— И что?
— Маловероятно. Ведь это маркиз вам пишет, а не наоборот. Вдруг вы пошлете королеве это письмо… Так зачем ему рисковать, когда вы сейчас, говоря откровенно, серьезной опасности для королевского двора не представляете!
— Обидно, но справедливо. Не такая я сейчас птица, чтобы тратить на меня стрелу. Советуете довериться маркизу?
Де Труа почувствовал, что перегнул палку.
— Я честно и до конца высказал свои соображения. Мое мнение вам известно. А развивать тему вы не велели.
— Правильно, — сказала Изабелла, — я ничего не решила. Мои письменные сношения с маркизом, даже невинные, стали бы оскорблением для графа Рено. Он мне слишком дорог.
— Слава Господу нашему, я не ошибся в вас, — радостно всплеснул руками де Труа. — Разве можно сравнить любовь и власть? То полноценное счастье, что дает любовь…
Принцесса остановила его излияния:
— Не спешите. Я еще ничего не решила.
Оставив принцессу в приятной задумчивости, де Труа удалился, вскочив в седло своего коня, щедро угостившегося овсом на дворцовой конюшне, и в сопровождении Гизо поскакал на окраину города, где отыскал дом из светлого ракушечника. Когда-то в этом районе селились небогатые финикийские купцы и чины мусульманской администрации. После смены властей район захирел, улицы заросли бурьяном, в запущенных садах гулял ветер.
Одну из полузаброшенных вилл здесь занимала госпожа Жильсон. Вокруг ее дома валялась в тени охрана — шестеро ленивых на вид, но знающих дело вооруженных людей. На появление де Труа с оруженосцем они не отреагировали, проявив почтительность высшей степени.
Прибежище обольстительной авантюристки было весьма комфортным: альков с настоящим китайским шелком, плоские эллинистические светильники и прочее. Хозяйка сидела на ложе, покрытом шкурами рысей.
Госпожу Жильсон трудно было назвать красавицей в прямом смысле слова, но нельзя было не признать обольстительной. Искусством нравиться мужчинам она владела в совершенстве. Она пыталась на всякий случай пробудить интерес к себе даже в тех, которых боялась. Де Труа это смешило, но он прикидывался, что не понимает ее кокетства.
— Вы все сделали, как я велел? — спросил он, входя.
— Да, — с деланной робостью ответила она.
— Когда он должен приехать?
— Я написала, что жду его всегда, и мое сердце…
— Но так можно ждать целый день.
Госпожа Жильсон надула губы.
— Мое письмо не могло оставить его равнодушным…
Де Труа поморщился, красавица замолкла.
— Вы твердо запомнили, откуда у вас документы?
— Если вы не считаете меня неотразимой женщиной, это не дает вам права сомневаться в прочих моих достоинствах. Я оказала ордену столько услуг…
Приблизился стук копыт.
— Гизо! — крикнул де Труа.
Юноша появился мгновенно.
— Скажи этим дикарям, чтобы попридержали свои топоры.
Оруженосец бесшумно исчез.
Де Труа отогнул драпировку и открыл потайную дверь. Прежде чем в ней исчезнуть, обернулся и погрозил госпоже Жильсон своим неправильно сросшимся пальцем.
Граф Рено Шатильонский вошел в альков тамплиерской шпионки тяжкой походкой ожившей каменной статуи. Одежда его была в такой пыли, что каждым движением он рождал вокруг себя облачка.
— О, Рено, ты запылился, я прикажу принести тебе умыться?
— Где письма? — глухо спросил граф.
— Мы не виделись больше года, неужели не хочешь вспомнить… — жалобно спросила хозяйка.
— Письма! — Рено шагнул, протянув свою пятерню.
— Но, Рено, это, наконец, обидно. Я отдам их тебе, но только в обмен на ночь у меня, — с жалким вызовом сказала шпионка.
Граф посмотрел на нее, как на полоумную.
— Если немедленно не предъявишь то, ради чего я приехал, я тебя задушу вот этой рукою. Ты меня знаешь.
— О, Рено, — прошептала госпожа Жильсон, — письма там.
— Где там?!
— Под светильником.
Рено в два шага оказался рядом с тайником, резко наклонил его и из-под широкой бронзовой пяты светильника достал несколько расправленных листов пергамента. Из наклоненного светильника хлынуло горящее масло. Щелк драпировки вспыхнул. Хозяйка завизжала. Не обращая на это никакого внимания, граф Рено вышел вон. На крик госпожи прибежали слуги и кое-как потушили занимавшийся пожар.
Возник де Труа.
Шпионка плакала, не зная, ей больше жаль дорогой драпировки или сорвавшегося свидания.
— Не плачьте, — брезгливо сказал де Труа, — вы не представляете, как вы ему отомстили за небрежение.
Де Труа не рассчитывал на то, что несколько старых писем Изабеллы к Гюи Лузиньянскому расстроят отношения графа с принцессой. Он думал, что граф Рено и не скажет своей возлюбленной, что эти письма у него. Но на самое дно его души ляжет камешек.
Де Труа пошел длинным путем, но зато верным. Он понял — чтобы окончательно развести Рено с Изабеллой, их нужно сперва помирить.
Шевалье размышлял по пути домой в сопровождении своего молчаливого и понятливого оруженосца. Они миновали рощи олив, скопления финиковых пальм, попутную отару овец и выбрались к городским воротам. Как обычно перед закатом, там толпился народ, вопили ослы, блеяли овцы, хрипели верблюды, вертелись собаки.
Пропуская вереницу мулов, груженную бедуинскими тюками, де Труа монтировал мысленно замечательную конструкцию своей интриги. Теперь отравлены и принцесса, и граф Рено. И обнимаясь в постели, они будут принадлежать своим тайным и разъедающим мыслям… Представив эту картину, шевалье ощутил вдруг как будто удар пчелиного жала. Будто рука из иного мира легла на его плечо. Он медленно и как бы без цели огляделся. Нет, все в порядке. Клубится пыль, стражник лупит нищего древком копья; ворота всасывают караван. Что случилось?!
— Гизо, — сказал шевалье вполголоса, — не оборачивайся ко мне. Сейчас подойдешь к тому торговцу и купишь полдюжины перепелов. Но не спеши.
Он спрыгнул с коня и отдал повод оруженосцу. После этого, огибая лужи ослиной мочи, переступая через корзины со смоквами и финиками, он двинулся к драному шатру уличного гадальщика. Тот, хохлясь, как птица, сидел на потертом коврике, и пыль садилась на его голову. Дела шли плохо.
— Приветствую тебя, глаз в будущее, — негромко сказал де Труа.
Увидев солидного клиента, «глаз» заёрзал.
— Что желал бы узнать высокородный господин и поверит ли назореянин пророчествам почитателя Магомета?
— Бросай кости и говори, каким будет мой завтрашний день.
— Спроси меня о судьбе королевства или когда падет на землю звезда Эгиллай, или хотя бы, сколько будет сыновей у твоего старшего сына. Не приходилось мне слышать, господин, чтобы кто-нибудь из моих собратьев кому-то гадал на завтрашний день.
