от них веет гиперженственностью.
— Далила, это происходит со всеми. Все девочки когда-то становятся женщинами.
— Но не все по-одинаковому. Вот есть, например, твоя Туяра.
— Она — не моя Туяра. Леонида Туяра. Не моя.
Речь идёт об одной из работников, которая вела множество бюрократических моментов, которых Кирсанов с Калитой, разумеется, вдвоём никак не могли осилить.
На самом деле, Далила даже ревнивее мужа. Отличие в том, что он никогда ей не изменял физически. Да и в других смыслах придраться было не к чему. Но Агний входил в число тех мужчин, которые обходительны с каждой представительницей прекрасного пола. Она сама хотела такого любимого, но в реальности нехило так раздражало, когда он чуть ли не ласково относился к какой-нибудь чувырле. Ладно, к красотке.
В этом не было прямой вины Хрисанфа, так как делал он это ненарочно, а по природе своей. Ему, по этой его натуре, казалось что долгому волосу надо дарить свое терпение, не требовать слишком многого и потакать, потому что это же слабый пол: их надо защищать. Потому и не видел, что супругу бесит, когда он идёт за какой-нибудь коллегой, как собачка, и несёт коробку с её вещами, вежливо обсуждая погоду, детишек или какие-нибудь более возвышенные штучки, о коих его базарная баба не кумекает вовсе.
— Вот эта твоя Туяра, несмотря что пашет, как бульдозер, просто образчик элегантности, утонченности и нежности.
— Да, ей бы не помешало набрать один-два килограмма (задумчиво). Но она много работает. В таком темпе особо не потолстеешь. Ты же в курсе, что мы с Никитой лентяев не жалуем: нам нужен сплочённый динамично-энергичный коллектив.
Далила испустила хнык отчаяния (иногда он такой бестактный!).
— Вот и дуй к ней!
Агний мгновенно приостановил свою излюбленную рабочую тему.
— Опять!
— У неё всегда такой ухоженный вид. Начала с мк да в подростковом возрасте. Потом перешла на дорогую косметику. Затем остановилась на доступных корейских брендах, потому что: а) надо кормить деток, б) прекрасно отбеливает, в) у неё хоть и большущие глаза, но надо признать, что азиатка и что ей это больше подходит.
— Что за желчь, Далила.
— Вот и получай. Твоя Туяра всегда на каблуках, притом обувь её никогда не стоптана. Юбка, даже если сидит, не отрывая своей подушечной фитнес задницы восемь часов подряд, без складок.
— Это же ткань, которую мы уже пять лет производим!
— И лицо у неё умиротворенное, полное женского одухотворения, дескать, сейчас я без тени негатива выслушаю эту тётю, потом со счастьем приготовлю картошку своему обожаемому мужу и ребятишкам, постираю, доведу всё до идеала и…
— Туя, между прочим, как и ты, многодетная мать. У них три сына.
— Прям как в сказке! Эта богиня ещё и размножаться умеет! А я думала она из картинки выпала, чтобы доводить до исступления таких, как я!
Должен был рассердиться и страдать Кирсанов, а вышло, что сильно была расстроена она. Так что он закопал где-то далеко свою боль от того, что она подсовывает его кому попало, хоть бы его работнице.
— Сардана.
Пытается обратиться к ней, не как законный супруг, а как стороннее заинтересованное лицо.
— Я знаю, что тебе не нравятся плохие люди! Так что можешь катиться колбасой!
— Далила.
— Я просто посмешище. Я не могу даже стоять рядом с ними. Не заслуживаю.
— Титях, не надо себя сравнивать. Мы же все разные.
— Ты говоришь, что все людишки на один манер.
Он обнял её, чтобы предупредить её слёзы. И обнял не так, не с жалостью, чтобы потонуть в соляном потопе. А так — как обнимают любимую и желанную.
— Единственная.
— Ты ненавидишь меня. Поэтому можешь развестись со мной и жить себе спокойно (не сдаётся).
— Кажется, кто-то перепил этих гребаных женских гормонов. Кажется, где-то тут прячется пацанка, или та девчонка с рыжими бантиками.
Отыскивает её глаза и губы, потерявшиеся в ведьминых патлах.
— Ну что ж старик. Буку в этом браке тебе не изобразить, бесполезно. Я твержу ей, что просто умираю, когда она хватает любую и тычет меня к той, как будто я ненужная мягкая игрушка. И вообще не считается с моими чувствами. Намедни подслушал трескотню Туи и прочих в обеденное время. Они обсуждали, как их отделала Нюргуяна с финансового отдела. Типа, Нюргу — сорокалетняя одиночка, и что она не понимает, что такое семейные проблемы и думает только о себе. Что она стала начальницей, чтобы помыкать другими: больше-то некем. Потом признались: Нюргу же как сорокалетняя девочка-подросток. Она и в сто лет останется такой. Допили свой чай и простили.
— Мораль сей басни.
— Нюргу — это зверь, палец не то что в рот, ближе чем на два метра не подпускай. Туя — просто красивая женщина. Кто-то же должен нести красоту в этом гребаном мире, где даже красота уродится. Не знаю, наверное, это модно.
— А я?
— Ты — это ты. Может, тебе было плохо оттого, что ты почему-то хотела стать ровно, как они.
— Но я их постоянно вижу. Я постоянно вижу тебя. Гребаных идеалов.
— Я далеко не такой. Если б я был идеальный, я бы смог успокоить тебя, сделать тебе хорошо и счастливо.
— Нельзя дружить со всеми. Если бы я дружила, то я бы не чувствовала себя дном.
— Вот это ближе к правде, как будто. У меня также.
— А у других?
— Я не знаю. Может, они, как идеальная программа, сейчас едят сушки с колой, лыбятся друг дружке без остановки, рожают каждый год и дети их любят. И сами они отутюженные и отглаженные.
— Самим собой или жизнью?
— Сначала второе, потом первое. Хотя, может, ошибаюсь. Может, это просто мировой уклад. Они тоже когда-то бились в мелкой луже, душно им было, неизвестно от чего, потом вошли в удобное им русло и всё потекло как надо. А, может, просто глупцы, подумавшие, что стандарт — это высшее предназначение. Я, честно, не знаю. У всех по-разному, наверное.
— Тогда прими, что я никогда не успокоюсь. И всегда буду такой, что тебе захочется сбежать к другим.
— Ну. Может, я не хочу бегать, как ты. Не такой уж я подвижный. Не такой бурлящий. Зачем мне что-то многое и ненужное мне, когда у меня уже есть. Я ведь тебя люблю.
Он поцеловал её и наконец она завершила своё недовольство.
— Теперь, сейчас я хочу быть хорошей женой.
— Нет. Теперь я держу осаду. Ничего не получишь целую неделю. Ты меня довела. Просто буду лежать, как простынка.
— Ты врёшь. Что это?
Пытается убрать одеяло, которым
