– Ну уж тогда, – облегченно вздохнул брезд.
– В прошлую луну мы убили семь гиров у межхолмья, что прямо за лесом, – проговорил Нагдин.
– Что?! – возглас старика, казалось, сотряс стены норы. – Гиров? Вы убили гиров?!
– Они напали на нас.
– Нельзя убивать гиров!
– Они напали на нас, – Рыбак растерялся.
– Как вы могли убить столько? Они и есть хранители!
– Ты же сказал…
– Это не для твоего слуха. Когда… сколько? Семь?! Точно семь? – в голосе старика появилась надежда.
– Семь-семь…
– Восемь, – проговорил людомар, выходя из комнаты.
Он увидел небольшого старичка со свойственной всем реотвам небольшой бородкой и усами, которые никогда не вырастали длинными. Старик был почти лыс, ибо те тощие лохмы, ниспадавшие из-за его ушей было сложно назвать волосяными прядями.
– А-а, – вытянул он, словно бы жизнь покидала его, и опустился прямо на пол. Некоторое время Лиар с ужасом смотрел на Сына Прыгуна, а затем неожиданно тихо залепетал: – И придет он из земель темных, и явит вам лишь свои глаза. В глазах его будет гореть тьма смерти… в глазах его… – Старик задрожал. – Лихоимец… ты…
Все, кто находился в комнате, с удивлением переводили глаза со старика на охотника и наоборот. Людомару показалось, что за один миг, из-за одной только тихой фразы Лиара, громадная пропасть разверзлась промеж ним и отрядом. Все они вместе со старцем оказались по ту сторону комнаты, а он по эту. В одиночестве.
Лиар перевернулся, встал на четвереньки и пополз к углу комнаты, где стояла вода. Не доползя до него нескольких шагов, он вдруг охнул и резко изменил маршрут. Старик с каким-то остервенением бросился на ящик в углу и вдруг отпрянул. Он посмотрел на свои руки.
– Кровь пролилась, – лишь Сын Прыгуна расслышал его слова.
Старик открыл ящик и стал судорожно лазить в нем, бормоча: «Где? Где же?»
– Он у меня, – ответил ему охотник и выставил перед собой хар.
– А-а-а, – во второй раз пораженно протянул старик. Он неестественно вытянулся, потом сжался, снова выпрямился и, наконец, сжавшись в комок, затих. Тело его начало все сильнее сотрясаться рыданиями.
– Что ты принес нам, лихоимец! Какую же беду ты принес нам! Все окончено… и новый мир пожрет старый, и не останется даже и половины того, что было!.. О, что же ты принес нам!…
Если бы не природное хладнокровие людомаров, Сын Прыгуна смутился бы. Однако людомары были из той категории олюдей, которых все вокруг, даже сами олюди считали дикарями. Они мало верили приметам. Поклонялись лишь двум богам: Владыке, око которого оглядывало Чернолесье днем, и Зверобогу, следившему на лесом в ночи.
Холкуны стояли угрюмо-молчаливые, почесывая свои длинные, ставшие как у пасмасов бороды. Столетиями между ними и пасмасами шел спор о том, чья борода роскошнее: холкунья или пасмасская. Холкуны бороду аккуратно «облопативали» и очень этим гордились; пасмасы оставляли расти как есть, но он редко вырастала ниже груди, ибо питались пасмасы всегда плохо. Бороденки вырастали хлипенькие, жиденькие.
И вот теперь, после длительного похода, холкуны ничем не отличались от пасмаса Лодена. Его борода и их бороды были даже одинакового цвета, одинаково же подраны.
– Да, это он, – разрушил затянувшуюся паузу голос Гедагта. – И мы знаем это. Что же с того? – Он усмехнулся. – Ты плачешь о мире? Или плачешь о себе? Ты боишься крушения небес или этой своей норы? Мир поглотит себя, говоришь ты? Мир уже давно рухнул. Владия под игом оридонцев. Саарары хозяйничают там, у предлесья твоей Священной рощицы, и если им вздумается, то приведут свои орды сюда, к тебе, к ручью твоему. А когда ты им скажешь, что его святость, то я не возьмусь судить, чем тебя прибьют. Мир давно рухнул, старик. Плакать надо было раньше.
– Нет, это не так… не говори так, – дрожал Лиар, сворачиваясь в еще больший комок.
– Здесь изменения тебя не достанут. Будь покоен, – подошел к нему брезд и поднял за шиворот. – Не бойся мира. Он тебя не тронет. Скажи нам одно, и мы покинем тебя. Успокойся же ты! – Он грубо встряхнул старика. – Саарарцы перекрыли нам путь к гряде через Холмогорье. Нэкз Оогода предал нас. Реотвы предали нас. – Он покосился на Нагдина. – Почти все… Как нам пройти на гряду?
Лиар отирал слезы и икал.
– Идите через Си… сизые болота или Чер… Чернолесье. Тог… Тогда обойдете… ик… Холмогорье…
– Ар-р-р!
Старик рухнул на пол, потому что Гедагты мгновенно выхватил топор из-за пояса. Все остальные последовали его примеру.
Рык донесся от запруды.
Один за другим олюди и брезды повыскакивали нарушу. Они увидели ужасающую картину: над трупом брезда, последнего, имени которого людомар не знал, склонился гир и медленно выдирал из его тела клоки плоти.
Заметив врагов, он не стал оставлять добычу, переступил через бившегося в конвульсиях брезда, и принял боевую стойку.
– Р-р-ра-а-а! – Заорал Кломм и бросился вперед, но зверь сделал ложный выпад, подловил брезда на этом, отскочил в сторону и отвесил ему такой удар лапой по голове, что тот кувырком покатился в запруду.
– Нет! – рыкнул людомар, останавливая холкуна и пасмаса. Он почуял своего ночного преследователя.
– Я сказал, что он будет мстить, – взволнованно прошептал Лоден.
Сын Прыгуна вышел вперед и стал распутывать узел между наконечниками пики. Все это время он не отводил взора от гира. Тот молча смотрел на него. Его черные глаза светились ненавистью и злобой.
Он слишком поздно понял, что делает его противник, а когда понял, то попытался напасть на людомара, но тут же повредил лапу о выставленную пику.
Два копья пронзили его тело, войдя в него плавно, так, словно гир был безкостным. Чудовище взревело, подалось вперед и получило в себя второе копье. Пика пронзила его грудь и подняла от земли на дыбы. Зверь попытался достать охотника лапами, то тот умело увернулся, в мгновение ока перепрыгнул к задним лапам хищника и вонзил в них оба свои меча. Животное тут же осело назад, загоняя пику глубже в грудь, и дико заревело. Оно так и подохло, стоя на полу дыбах, и едва касаясь лапами земли. Кровь обильно стекала наземь, заливая все пространство под пикой.
– О, Владыка-а-а, – благоговейно пролепетал старик, следивший за битвой.
– Тьфу! – выбрался из воды Кломм и с уважением посмотрел на гира. – Хорошо эт он меня… – Он помотал головой.
Людомар обошел труп зверюги и приблизился к нему со стороны копья. Повалив тушу набок, он попытался вытащить пику из груди хищника.
Внезапно, кровь гира обагрила пальцы, тыльную сторону и запястье людомара. Он в изумлении смотрел на то, как кровь сама, словно бы живое существо взбиралась по его рукам. Под кольчугой он чувствовал ход крови. Ему стало невыносимо горячо. Казалось, кровь начала бурлить, а острейшая невыносимая боль сошлась на затылке.
– А-а-а! – закричал, не в силах сдерживаться, людомар. Он схватился за разбухавшую безмерно голову. В глазах стало темно. Время замерло. Он повалился на землю.
Воины бросились к нему, подняли и втащили в дом.
Сын Прыгуна не знал, сколько времени он пролежал недвижим, но ему стало хорошо так же внезапно, как и поплохело до этого. Он поднялся с ложа, плохо понимая, что произошло, оглядел остеклевшими глазами встревоженные лица воинов, и произнес ровным, но властным голосом:
– Мы уйдем, как разомкну глаза… – И тут же повалился на спину, погрузившись в глубокий сон.
***
Кроны деревьев весело бултыхались в солнечных лучах, размешивая их своими густыми ветвями. Множество птиц и зверья мельтешило всюду, куда бы ни обращался слух. Такого разнообразия, такого богатства, как в этом лесу, уже невозможно было найти в той части Чернолесья, которая выходила к Синим Равнинам.
Теснота между деревьями была небольшая, однако ее нельзя было назвать редколесьем. Отстоявшие друг от друга стволы позволяли во множестве произрасти иной, менее высокой растительности. Она буйствовала у корней исполинов, взбегала по их мощным торсам высоко вверх и игриво свешивалась с ветвей, образуя местами внушительные пространства, обвешанные разноцветными занавесями.
Цветы всех форм и расцветок радовали глаз. Их ароматы кружили голову. Не было ни одного цветка, который бы угрожал живому существу.
Наложение лесного и холмистого рельефов образовывало порой настолько удивительные картины, что даже дети города – холкуны – невольно останавливались, ибо дыхание спирало от всеобъемной радости, при виде красоты и торжественного мирного спокойствия природы.
Пространство было наполнено невероятно красивыми звуками, издаваемыми птицами и мелкими дневными зверьками. Трели, клекот и мелодичный свист ублажали слух идущих. Каждый из них знал себя в этом мире, каждый звал себеподобного, чтобы не окончилась жизнь. Весна вступила в свои права, изгнав холод прочь за Великие воды и в Доувенское Загорье.
