С трудом удалось Лане запустить двигатель снова. Теперь он развивал такие обороты, что весь трясся, как в лихорадке, гудел устрашающе. Даже не робкая по натуре Шура смотрела с испугом: «Что ты делаешь?» — молча спрашивала она. «Ничего, ничего! — так же безмолвно, одним взглядом, отвечала Ланя. — Может, где-то пробка образовалась, прососет на больших оборотах»… Стаканчики теперь стали кое-как присасываться, но молоко шло еле-еле.
— Ой, мамочки! — не выдержала, с отчаяньем воскликнула Шура. — Нарушилось что-то совсем.
Ланя опять бросилась к мотору, выключила его. Установилась напряженная тишина.
Директор Дома культуры не очень-то разбирался в том, как нормально проходит механическая дойка. Замешательство доярок, их суетливую беготню от коровы к корове он воспринял как нечто естественное: переволновались девушки, не могут сразу войти в привычную колею. Ничего, несколько минут подождать — освоятся.
Но когда двигатель замолчал, а Ланя с побитым видом села возле него на скамеечку, директор обеспокоенно спросил:
— Заминка случилась?
Ланя даже ответить не смогла — так ей было стыдно и горько.
— Если бы мы знали, что случилось! — задиристо, даже с каким-то лихим вызовом отозвалась Шура. — Может, вы это знаете? — И она сердито глянула сначала на директора Дома культуры, потом на Алку с шофером.
— Странно, — пожал плечами директор, — что можем мы знать?
— Ну и мы тоже ничего не знаем, кроме того, что утром установка работала как часы.
— Стало быть… — Директор посмотрел на Шуру с усмешкой. — Стало быть, вы еще не вполне ее изучили.
— Ну да, как кино приехало, так все, что знали, из головы выскочило, — дерзко, но уже больше с отчаянием сказала Шура.
Нестерпимо обидно было девчонке: слава стояла рядом, уже протягивала руку, чтобы взять и вывести их на экраны всех клубов района. И вдруг все обернулось позором. Ланя убрала руки с лица, сказала с укором:
— Ну при чем кино? — И тут же согласилась с директором: — Конечно, не изучили еще как следует. Пока все исправно — можем установку обслуживать, а случись вот что… Ясно, плохие еще специалисты.
— Может быть, нам подождать? Мы охотно подождем.
— А что теперь ждать — когда механик приедет? — фыркнула Шура.
— Да, придется завтра звать механика, а сегодня доить вручную, — поддержала ее Ланя.
— Но, может быть… — Директор хотел предложить девушкам снова запустить двигатель. Пусть и плохо держатся стаканы, этого же не разглядишь в кинофильме. Главное, заснять доярок возле установки в процессе работы…
Однако стоило ему взглянуть на Ланю, как стало понятно: она ни за что не согласится разыграть сцену дойки. Да и настроение у девушек такое подавленное, что разыграть счастливых, довольных своей победой тружениц они едва ли смогли бы.
— Ну, что ж, — вздохнул директор, — придется побывать у вас как-нибудь в другой раз. Действительно, лучше позвать механика… Будем надеяться, что в следующий раз все пойдет хорошо.
— И успехи будут побольше, — пообещала Шура.
— Да, да, желаем их вам от души.
Алка, чтобы не обращать на себя внимание (только бы увезли отсюда поскорее!), сидела смирнехонько, плотно сжав губы и опустив глаза.
— А вы что приуныли? — спросил он, как только взглянул на ее словно бы выцветшее лицо.
Спроси директор это чуть пораньше, когда «газик» стоял возле доильной установки, а Ланя и Шура могли слышать ее ответ, Алка, наверное, не сумела бы сказать ничего путного. Скорее всего, она не сдержалась бы, разрыдалась и призналась в том, что натворила. Но машина успела уже развернуться, отъехать от лагеря, и у Алки вместо покаянного признания вырвался вздох облегчения:
— Подружек жалко.
— Я так и думал, — довольный своей проницательностью, подхватил директор. — Но не стоит расстраиваться. Пожалуй, это к лучшему. Девушки пока, действительно, не очень овладели мехдойкой, а мы их на экран!.. Вот закрепят успех, тогда снимем с чистой совестью.
Словоохотливый директор почти до самой Дымелки будто нарочно, выручая Алку, распространялся о принципиальности, трудовой чести, которые следует всегда и везде соблюдать. Алке оставалось только поддакивать, кивать головой. И когда подъехали к деревне, она, вылезая, искрение поблагодарила:
— Спасибо вам.
— И вам взаимно, — любезно сказал директор: ему было приятно прокатиться, поболтать с такой красивой девушкой. — Когда будете в райцентре, заходите в Дом культуры.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Не только вечернюю, но и утреннюю дойку в лагере вынуждены были проводить вручную. Дядька Сивоус, приглашенный для осмотра забарахлившей установки, тоже не мог сразу обнаружить, почему не создается вакуум.
Подоить вручную по 32 коровы ни Ланя, ни Шура, конечно, были не в силах. Поневоле пришлось позвать на помощь резервных доярок. Нервничали девушки, нервничали и коровы, уже привыкшие к машинной дойке. А распорядок нарушился — надои опять покатились вниз.
Эти неприятности больше всего волновали Ланю. Она ведь была старшей дояркой, на ней лежала главная ответственность за порядок в лагере. Но порядок, она верила, через несколько дней наладится. Настоящая тревога охватила Ланю тогда, когда дядька Сивоус объявил, что нашел проколы шланга.
— Проколы?! — всполошилась Шура. — Мамочка моя родная, что я наделала!
— Ты, что ли, проколола? — удивился дядька Сивоус. — Ненароком разве?
— Ничего я не прокалывала. Простофилей я оказалась, не углядела, не сообразила, зачем они тут крутятся?
— Кто «они»?
— Да киношник этот самый с Алкой. Все они высматривали, топтались кругом да около.
То, что прямодушно брякнула Шура было настолько чудовищным, что все растерянно замолчали. Первой отвергла догадку подружки Ланя.
— Ну что ты, Шура! Разве можно сдуру болтать такое. Это ж директор Дома культуры. И Алка тоже нечужая.
Сказать по правде, Ланю кольнуло в сердце: не Алка ли в самом деле вытворила такое зло из-за Максима? Но все в душе восстало против. Нет, даже Алка не должна сделать такое! Она же не глупая, понимает, что доильная установка не ее, Ланина, собственность. Если захотела подкинуть какую-нибудь пакость, так уж подкинула бы ей лично.
— Кхе-кхе… — смущенно закашлял дядька Сивоус (почему-то мужчины частенько пытаются прикрыть свою растерянность кашлем). — Оно… не вяжется как-то все, а проколы — факт… — Дядька помял шланг пальцами, будто проверяя его эластичность, добавил неуверенно: — Может, того… может, и ране были эти проколы, только не сквозные. Ну и не замечали, пока резина не прососалась. Где тонко, там и рвется.
Догадка эта принесла облегчение всем.
— Так оно, наверно, и есть, — подхватила Ланя.
— Ой, если так, тогда и моей вины нет. А то могли подумать, что я проворонила! — воскликнула радостно Шура.
Дядька Сивоус тоже заулыбался и принялся обматывать поврежденное место изоляционной лентой. А когда мотор был запущен и установка заработала вполне исправно, настроение у всех стало хорошим; Ланя даже подумала: это, может быть, отрадный факт, что Алка приезжала сюда с директором Дома культуры, наряженная по-праздничному. Может, директор тот неженатый, а Алка вздумала пленить его. И никто никогда даже не вернулся бы к мысли о том, что кто-то умышленно проткнул шланги, если бы несколько дней спустя не случилось тяжелой для Лани беды.
Как всегда, чуть свет подоив и выпроводив за ворота свою буренку, Ланя стала выкатывать из сарая мотоцикл. Внезапно на дорожке недалеко от загончика для коровы ей попало под ногу какое-то незнакомое растение. Девушка поскользнулась. Подняла это растение и разглядела. Ребристый стебель, перистые листья, смахивающие на морковную ботву, семенной зонтичек, будто на укропе, и продолговатый клубень, как у мелкой редьки. Где же она видела такое растение? Когда?.. И вдруг вспомнила. Прошлой осенью пастух показывал его дояркам. «Овощ» этот, по его словам, для скотины приманчивый. Стебель сочный, корень сладкий, но страшно ядовитый. Называется вёхом и растет в Лешачьем логу.
Длинный тот лог, собственно, являлся древним руслом реки и был по-своему знаменит в Дымелке. Среди кустов росла густая, сочная трава, но скотину крестьяне испокон века туда не пускали. Сами тоже редко ходили даже за ягодой, хотя смородины там было пропасть. Исстари место считалось гиблым, колдовским. Попасется скотина — непременно сдохнет. А люди всегда возвращались с опухшими глазами. В кустах водился какой-то мелкий, но злой гнус. Вдруг зазудится щека или губа, так уж и знай — минут через десять вскочит шишка, словно после пчелиного укуса. Но пчела ужалит — сразу как огнем обожжет. А тут и не слышно и не видно, кто укусил, но ходить потом неделю кривоглазой или косоротой. Удовольствие маленькое, даже если принесешь полную корзину смородины.
