кто заигрывал с Бездной, пожалуйста.
– Это ты про отца?
Юнсан оторопел.
– У меня ещё есть голова на плечах, – рассмеялся Оэлун. – Его скелет – неплохое напоминание о том, чего делать не стоит. Занимайся своими обязанностями, брат.
– Ты не пойдёшь к Заану?
– Разумеется, нет.
– Ты врёшь.
– Что?
– Ты всегда врал, Оэлун.
– Юнсан?
– Ты убил себя, брат.
Прежде, чем он успел вскочить, Юнсан обернулся в дракона и острые когти нанесли первый и последний удар, разрывая на куски его тело.
«Посмотри, как прекрасна Бездна, дэв».
* * *
Он очнулся в тронном зале Сораана, оплетённом живыми ветвями.
Первая задумчиво стояла, склонившись над Оэлуном, и рассматривала его, совершенно забыв, что нужно моргать. Неживая. Это лицо, этот голос, каждое её движение – просто маска, пустая и в пустоте своей невозможно красивая.
Оэлун хотел подняться, но рука провалилась под пол, венами врастая во что-то живое, во что-то мягкое, как воск, и плотное, как зернистые грани базальта. То, что казалось ему ихорозной грязью, на самом деле имело набор устойчивых свойств: сотни слоёв и вариаций тени, похожих и слегка различающихся.
– Ты странный, дэв.
– Удивила.
– Ты убил себя.
– Возможно. Но даже твой брат не знает, не обернётся ли против него этот эксперимент. Тебе не любопытно?
– Разве что слегка. Во многих знаниях – многие печали.
Оэлун усмехнулся. Голос Иды отдавался эхом и одновременно казался приглушённым. Помедлив, она сделала танцевальный шаг и спросила:
– Зачем?
– Чтобы жил Юнсан. И этот ошмёток, который он подобрал. Довольно бесполезный экземпляр.
– Ош-мё-ток… Смешно, – улыбнулась Первая. – Точное слово. Я запомню. Но зачем?
– Он мой брат.
– Ты не очень-то похож на того, кто будет рисковать ради брата.
– Как тебе угодно.
– И всё же… – Первая села напротив. – Зачем?
– Потому что такова моя воля, и потому что я могу. Это самая личная из всех причин, Первая. Мне казалось, уж ты-то должна догадаться.
– «Догадаться»? Твоя душа всегда пряталась от меня в сумраке. У нас, асур, есть цели. У Юнсана тоже, он слеп, но вполне понятен. А ты… Без свойств. Без всего.
– Ты заблуждаешься. В последнее время у меня была вполне конкретная цель. Ваш вид был мне очень интересен.
– Посмотрел?
– Посмотрел.
– Понял что-нибудь?
– Как всё исправить. Вас. Брата. Мир.
– Да ну, – присвистнула Первая, снисходительно рассматривая Оэлуна. – Заан не додумался, а ты так сразу сумел.
– Почему бы и нет? Вы все – части единого организма. Разделённого, страдающего, воющего. Грызёте и пожираете друг друга, возводите стены, отказываетесь учиться взаимодействовать. Каждый хочет выяснить, у кого больше прав на Циян. Всё, что нужно… – Первая наблюдала за ним, и углы её губ слегка дрогнули. Её улыбка походила на тонкий кинжальный разрез. – Всё, что нужно, чтобы вы перестали рассыпаться – это объединить вас. Раз и навсегда.
«Посмотрите, как прекрасны миры, расцветающие звёздами над вашими головами…»
– И ты знаешь, как это сделать?
– Ещё нет… Но я знаю, в чём причина. У всего есть цена, первая тень, и цена швов на теле мира будет довольно жестокой.
– Ты умрёшь. – Первая склонилась к нему, и её рыжие волосы упали на бледные плечи; в полумраке Сораана локоны казались красными, будто киноварь. – Ты умрёшь очень мучительной смертью, Оэлун. А потом твой брат. И твоё Небо. Жалкие отговорки, бессмысленные жертвы. Смотри, ты уже пророс в нашем городе.
Ветви оплели Оэлуна и вдруг дёрнули вниз, утаскивая дальше и дальше, в темноту, туда, где горел огонь, переплавляющий души, – души сильные и слабые, пустые и ценные, смертные и бессмертные, – делающий их мягкими и податливыми, превращающий в бесчисленные слои теней…
* * *
Оэлун резко сел на кровати, смахивая со лба пот. Его лихорадило. Ощупав себя, он поднёс к глазам раненую руку и недовольно принялся рассматривать чёрные вены, оплетавшие всё до кончиков пальцев. Будет хуже. Нужно скрыть это от Юнсана. И навестить это недоразумение имени великих обязательств, пока он снова не улетел к Шести небесным дворцам.
Бездна, какой это был чудовищный сон…
22. Север и Юг
Никто из жителей форта Илао не мог припомнить, чтобы в один месяц произошло столько удивительных событий. Северных областей не касались придворные интриги: эти края многие века оставались приграничными территориями, изредка вздрагивающими от эха войн Империи. Голод зимы, оскал Линьцана и Ночное шествие шли знакомым круговоротом неприятностей. Изредка сюда доходили вести о новых законах и поборах; мелькали чужаки, отправленные Лояном, исчезая во вьюге, либо возвращаясь обратно. Север не терпел изменений. Но Цинь Кан, похоже, мириться с этим не собирался.
Переговоры с Линьцаном казались капитанам форта немыслимыми. Несмотря на то что на картах Лояна границу отметили с бюрократической точностью, на деле это было совсем не так. Шахты, расположенные рядом с фортом Илао, Линьцан считал своей территорией, а император Хань ждал отчётов о добыче металла. Но каторжников, которых отправляли на работы, могли не только убить оставшиеся после очередного шествия демоны, но и захватить северные варвары. Каждый раз после такого инцидента местный цы-ши требовал от форта если не вернуть пленников, то, во всяком случае, отчитаться о предпринятых мерах. Снова и снова проливалась кровь, войны Линьцана жаждали мести, а бывший начальник Илао вздыхал спокойно, только когда вокруг шахт прекращались столкновения.
Цинь Кан, разбирая в ночь перед переговорами отчёты Цзыданя, был, мягко говоря, удивлён тому, что доносилось до Лояна из этих краёв. Рассказы Сяо об особенностях соседства с Линьцаном совершенно не походили на то, что писал Цзыдань чиновникам. Недопоставка металла, согласно отчётам, была результатом выработки шахт и непригодности к работам большинства участков – и, конечно же, Цзыдань лгал. Впрочем, что ещё ожидать от него, если он и к самому форту Илао относился больше как к личному складу? Цы-ши для столицы, видимо, придерживался той же легенды. Север не хотел лишнего внимания, а Лоян устраивали объяснения, пока с паршивой северной овцы можно было содрать хотя бы клок. Омерзительно!
У имперцев было правило: не оставлять в живых пленников, не вести переговоры с Линьцаном, не обменивать своих людей на чужих. О правиле этом Кану никто не говорил, а даже если бы и сказал, то не переубедил бы его в его решении сохранить жизнь разведчику, который лежал у них в госпитале. Или в решении провести переговоры. Кан не знал, что Верховный жрец Линьцана писал подобные письма Цзыданю не раз, но никогда не получал ответа. Шутка Кана о ягодах в качестве выкупа за разведчика на самом деле изумила Лина меньше, чем сам факт того, что его ворон принёс обратно письмо.
Впрочем, о чём совершенно точно догадывался Кан, так это о том, что его фамилия Лину не понравится.
* * *
Империя Хань для Линьцана всегда была одной сплошной проблемой. Самоуверенный, яркий юг, обёрнутый в нефритовые знамёна, хотел вернуть былую славу, отнятую при прошлой династии. Вернуть незаметно, закрывая глаза на поражения, делая вид,
