За полупрозрачной стенкой в тылу последнего ряда просвечивал довольно вместительный гардероб, и в нем что-то было. Не веря глазам, Кир-Кор снял со штатива костюм, очень похожий на тот, который он так легкомысленно погубил в прыжке с катаготия на баньян. Точная копия! Рубашка из превосходного тонкого шелка девственной свежести и белизны, расшитые серебром светлые брюки… Стараясь не задевать головой потолок, он быстро переоделся. Вошел, склонив голову, Ледогоров.
— Это я сохраню в качестве сувенира, — сказал Кир-Кор, запихивая набедренную повязку в карман. — Спасибо за свежий костюм.
Экзарх улыбнулся. В синем блузоне с белым воротником затейливой вязки и в черных бейнзаунах с серебристой искрой он напоминал утонченного вельможу-эстета эпохи раннего Ренессанса.
Сели в первом ряду. Шверцкаргер завел шмелиную песню, слегка покачнулся, начиная подъем. Округлая стена салонного сегмента вдруг будто лопнула посредине и раздвинулась в стороны — и стало очень светло и красиво: синь неба, ярко-белые быстрые облака… Грузовик набирал высоту совсем не в том направлении, куда ушли реалеты. Впереди проступали сквозь дымку громады гор, на левом траверзе сливалась с горизонтом ультрамариновая гладь Авачинского залива. Фундатор вглядывался в даль, молчал. Кир-Кор пошутил:
— Летим на Курилы?
— Нет. Сейчас сбросим груз и… домой. Это недолго.
— Я никуда не спешу.
Жужжа, как трудолюбивая пчелка, грузовик упрямо тянул и тянул в одном направлении. Перевалил через изборожденную складками выпуклость старого, давно погасшего вулкана с озерцом в полуразрушенной кальдере.
— Трудяга, — сказал Кир-Кор. — Снабжением занимается, ритуальные павильоны таскает.
— Представительский павильон, — уточнил Ледогоров. — Нуклеусу экзархата часто доводится посещать отдаленные районы полуострова.
— Летающий ареопаг?
— Ну… — Ледогоров в затруднении развел руками. — Жизнь не стоит на месте и, бывает, преподносит проблемы, которые тривиальными не назовешь. Их надо решать, и по возможности профессионально, быстро. Уж как-то так получилось, что в такого рода делах нуклеус нашего экзархата приобрел весомый авторитет. Тебе это кажется странным?
— Вовсе нет! Возможно, я еще легкомыслен, но не настолько, чтобы не замечать на этой планете очевидных вещей.
— Одобряешь, значит, нашу позицию?
— Сдается мне, в эпоху аксиологического нигилизма на Земле ваша позиция — самый действенный способ упорядочивания общественного бытия.
Кир-Кор поймал на себе изучающий взгляд фундатора.
Ледогоров сказал:
— Много значит сам факт бытийности киновий, девидер, экзархатов, суфиатов… Словом, важен фактор инфраструктуры.
— Кто-то из социологов утверждал, что психосоциум в здравомысленном обществе всегда структурирован, — вспомнил Кир-Кор. — Если нет — в здравомыслии общества следует усомниться.
— Это верно. Только в устойчивых инфраструктурах — малых, средних, больших — есть условия для неторопливой кристаллизации личности. И напротив — размывание «человеческой массы» в глобальную однородность способно создать на планете лишь океан сатанизма.
— Океан мараказма, — согласился Кир-Кор. — Как дважды два.
— Распад семьи и развал психосоциумных ячеек уже ставили нас на грань ментального кризиса. До полной катастрофы было рукой подать. Страшное время… — Ледогоров провел ладонью вдоль подлокотника. — Успевали, к счастью, опомниться.
— Главная задача эвархов — стараться успевать?
— Эвархи считают главным все, чем они занимаются. Но санкта санкторум[9] их, скажем так, интересов — институт парампары. Преемственность в деле воспитания Носителя Совести должна быть непрерывной, как человеческая история. Все эвархи — ректоры гимнасиев, академий, палестр… и все — деканы парампар. А кстати… знаешь ли ты, сколько учебных предметов предлагается воспитанникам гимнасиев нашего экзархата?
— Думаю, не меньше, чем в гимнасиях Новастры. Сорок три?
— Ошибся на сорок. Три учебных предмета.
— Три?! — переспросил Кир-Кор. — Образовательный тривиум?..
— Я удивил тебя?
— Более того. Ну и… что же в учебном каноне?
— Мировая история, история мировой культуры и гигиена, — перечислил фундатор. — Три луча знака Ампары.
— История и гигиена — это, конечно, прекрасно… Однако где география? Где все остальное? Я наслышан, что у вас в девидере есть математики, врачи, естествоиспытатели с мировыми именами, есть хорошо оборудованный научный центр. — Кир-Кор вопросительно смотрел на экзарха. — Неужто сотрудники Центра не аборигены?
Лицо экзарха выглядело усталым, и выражение мировой скорби в его глубоких серых глазах заметно усилилось. Ледогоров ответил:
— Все отрасли знаний закономерно группируются между собой и образуют три основных информационных потока. Все это — в трех нижних лучах белого знака Ампары. Ступай вдоль любого из них — найдешь искомое. И только от тебя самого зависит, что именно обретешь: знания дилетанта, гения или просто крупного специалиста в облюбованных тобой областях человеческих достижений.
Минуту Кир-Кор обдумывал странности системы камчатского просвещения.
— Ну хорошо, — проговорил он, — какая-то логика в этом имеется. Три нижних луча… Если достаточно углубленно… то действительно… гм… А что же луч верхний, четвертый?
— Зенитный луч — сакральный, — пояснил фундатор. — Луч воображения, надежды и одухотворенной мечты…
— Иными словами — фантомный?
— Наоборот! Зенитный луч — самый мощный и самый универсальный. То, что древние называли Светочем. Светоч Мира… Для тех… кому это хотя бы понятно.
— «Стремиться к небу должен гений, обязан истинный поэт для вдохновенных песнопений избрать возвышенный предмет»,[10] — пробормотал Кир-Кор, чтобы скрыть неизвестно откуда возникшее чувство неловкости. И неизвестно почему это чувство не только не улеглось, но даже усилилось. Редко случалось (но все же случалось), когда он чувствовал себя на Земле стопроцентным инопланетянином. Сейчас был как раз такой случай.
Грузовик пошел на снижение. Накренился над заросшей березняком ложбиной в окружении сопок и четырежды вздрогнул на вираже, будто четырежды задел обо что-то днищем. У подножия пологого скалистого склона Кир-Кор увидел две бетонированные пирамиды, охваченные ротондой из решетчатых арок явно технического назначения, авиамодули монтажно-строительного крана горной модификации, ряд цистерн, цементные пушки, несколько реалетов и группку машущих руками человеческих фигурок в малиновых касках. Тень «шляпы» скользнула по синим крышам домиков полевого поселка и на мгновение затмила серебристое сияние полуцилиндра монтажного склада с ярко-красными буквами поселкового индекса, отлично видного с высоты: «БД-ЗАХАР-15-ТМ», Шверцкаргер сделал круг — пилотам надо было осмотреть место сброса. Над строительной площадкой плавно опускались четыре тюка в светлой упаковке — их бережно поддерживали в воздухе сиреневато-перламутровые, похожие на гигантских медуз баллоны аэролихтеров. Гайдропы свисали вниз, как свежесваренные спагетти, Ледогоров внезапно спросил:
— Скажи мне, Кирилл, откровенно… ты снова влюблен?
«Так… — подумал Кир-Кор, — про Винату ему уже все известно. Но откуда, маракас меня подери, он успел узнать про Марсану?»
— Доложили пилоты откомандированного на Финшелы звена?
Экзарх слабо улыбнулся. Даже усталая улыбка была очень к лицу этому человеку.
— Талисман на твоей груди блистает выразительнее любого доклада. «Спроси его. Зачем арапа своего младая любит Дездемона…»[11]
— Ее зовут Марсана. — Кир-Кор ощупал кольцо.
— О, посвященная Марсу, богу войны!
— А знаешь… мне с ней уже довелось побывать под обстрелом.
— Без нее — тоже.
— Без нее — не тот эффект. «И каждый вечер в час назначенный… иль это только снится мне?..»
— «…Девичий стан, шелками схваченный, в туманном движется окне».[12]
— Нет, — сказал Кир-Кор, — я не оставляю надежды поймать тебя когда-нибудь на затруднениях памяти.
— Тогда смени репертуар, — посоветовал Ледогоров.
Кир-Кор посмеялся и с большим удовольствием сбросил с себя чрезмерно плотную «шубу». По земному обычаю протянул Ледогорову руку: — Ну… здравствуй, Агафон, я очень рад снова видеть тебя.
— Взаимно, Кирилл, совершенно взаимно!
Они обменялись крепким рукопожатием.
Шверцкаргер взял курс на север. Ледогоров сказал:
— Очень жаль, но гасить свою пси-защиту тебе не время.
Кир-Кор кивнул снизу вверх и назад — в сторону пилотской рубки:
— Чуткие интротомы?
Фундатор кивнул вперед — в сторону экзархата:
